Страница 71 из 110
Конечно, это был необычный день, я бы даже сказал – выдающийся, однако утро не предвещало ничего ужасного. Ещё до завтрака я отправился на угол Миллионной и Мошкова переулка, чтобы привести себя в порядок. Очутившись на нашей улице впервые, Вы точно не пройдёте мимо цирюльни Пьера Дайена, потому что путь к ней укажет висящая на цепи вывеска – голова усатого господина в клубах мыльной пены. Войдя в небольшой зал с зеркалами на стенах, я с удовольствием убедился, что, кроме меня, клиентов больше нет. На звон колокольчика выбежал Пьер – чернявый болтун с тонкими усиками:
– Премного рады, Михаил Иванович, – немилосердно грассировал он, – премного. «Мороз и солнце – вы прелестны!» – попытался он продекламировать бедного Пушкина.
– Никакого мороза, дорогой Пьер, – я старался утихомирить его, препятствуя издевательству над наследием классика. – Сегодня у меня очень важный день, весьма ответственный…
– О! – воскликнул он, загоревшись вдохновением, и, создавая атмосферу значительности вокруг моей персоны, ровно минуту молча взбивал пену в тазике à la шлем Дон Кихота.
Цирюльня Пьера Дайена
Затем, не в силах молчать, Пьер сделал страдальческое лицо и начал выбалтывать какие-то новости и сплетни, под аккомпанемент которых можно было подремать или подумать, готовясь к битве за честное имя Татьяны Юрьевны. В зеркало я увидел стоящую у витрины цирюльни милую барышню, и стал за ней наблюдать. Было видно, как она волнуется: скорее всего, ждёт кого-то. Отца, жениха, брата?.. Изогнутые выразительные брови, красивые тёмные глаза, маленькая кисть в белой перчатке крепко сжимает ручку парасольки** – бесполезной преграды от скупого петербургского солнца. Девушка тревожно озирается, хмурит бровки, но вот – она кого-то замечает, и по её лицу пробегает улыбка облегчения. Какая славная картинка!..
Внезапно в безмятежном журчании речи Дайена прозвучала тревога, и я невольно прислушался:
– …А вдруг эта какая-то совершенно невиноватая дама пойдёт на эшафот, на гильотину, как это было у нас во Франции во время гадкой революции!..
– В России нет гильотины, Пьер, – машинально заметил я. – О ком ты говоришь?..
– Как «о ком»? – он даже прекратил меня причёсывать. – В газете «Новое время» написали, что une belle dame* отравила мужа и ждёт наказания. Сегодня будет, как это… Le procès.
– Процесс?!.. Где это? Дай газету!
Пьер, гордясь тем, что ему удалось, наконец, пробить плотину моего безразличия к горячим новостям, протянул мне «Новое время». Сердце у меня провалилось куда-то в пятки: статья называлась «Сойдётъ ли с рукъ?», и речь в ней шла о суде над Татьяной Юрьевной. Несмотря на все старания Кудасова, пресса докопалась до подробностей смерти Оленина, и теперь участники судебного заседания, в особенности – присяжные, будут настроены крайне предвзято, благодаря этой чудовищной статье. Характер её изложения был ясен даже гимназисту:
«Справедливость – единственное мерило здорового общества, но чтобы её добиться, необходимо на многое пойти. Мне удалось поговорить с участником трагических событий (имя своё он попросил оставить в тайне), происшедших буквально на его глазах. В тот тихий уютный вечер в гостиной петербургского дома супругов Олениных собрались самые близкие друзья и кузен хозяина. Павел Сергеевич Оленин попросил служанку принести лекарство от желудочной болезни, но супруга вызвалась сделать это сама. Лишь только хозяин выпил снадобье, он тут же упал бездыханным. Явившийся по вызову доктор определил отравление и сделал всё, чтобы вернуть пострадавшего к жизни. Наутро посыльный принёс несчастному мужу странное письмо: в нём говорилось о том, что супруга собирается его бросить. Этот страшный удар доконал беднягу, и, громко вскрикнув, он недвижно распростёрся на полу. Когда прибыл врач, дело было сделано: тело уже начало холодеть. Доктор сообщил полиции, что вместо лекарства Оленин принял лошадиную дозу успокоительного. Нет сомнений, что роковая записка разбила сердце верного супруга, хотя и была начертана печатными буквами, чтобы сбить полицейских со следа. Сегодня в суде присяжных состоится процесс по делу госпожи Олениной, и он должен показать, насколько наше общество готово к свершению справедливого приговора, невзирая на природную красоту обвиняемой».
Обозреватель
Я выскочил из кресла с проклятиями, здорово напугав Дайена. По счастью он уже закончил бритьё и не мог нанести ощутимого вреда моему лицу. Чёртов Обозреватель заранее настроил публику против нашей подзащитной, и теперь уже только чудо могло извлечь её из той бездонной ямы, в которой она оказалась благодаря дурацкой статье. Особенно меня почему-то разозлила фраза «невзирая на природную красоту». Оставив страдающего Пьера в полном недоумении, я бросил на стол деньги, и, вытирая на ходу лицо бумажной салфеткой, вылетел из цирюльни, напугав случайных прохожих.
Измайлова я застал в столовой, у него на коленях лежал свежий выпуск «Нового времени».
– Вы уже всё знаете?.. Скорее всего, это мерзкий Смородин.
– Скорее всего… – задумчиво кивнул мой друг. – Весёленькое утро, дорогой Михаил.
– Доброе утро, Лев Николаевич, – машинально отозвался я и медленно побрёл в прихожую снимать туфли.