Страница 37 из 110
Сердце моё тревожно застучало в ожидании подвоха, однако, это было лучше, чем ничего.
Пройдя по гулкой каменной лестнице и через исхоженный поколениями студентов длинный коридор, мы очутились в кабинете профессора Гремина. Это была небольшая комната, заставленная книжными шкафами. На полках стояли справочники, кодексы и работы по юриспруденции; у окна с видом на университетский двор примостился письменный стол. В углу, не занятом книгами, виднелась иконка с Николаем Чудотворцем и тетрадный лист, на котором был изображён сатирический портрет Гремина рядом с надписью крупными буквами: «Тезис - Факты - Доказательство».
История тетрадного листа передавалась студентами из поколения в поколение, как университетский миф. На нём была начертана любимая фраза профессора, которую он неустанно повторял своим воспитанникам. Однажды один шутник сотворил картинку и повесил её на большую доску в аудитории. Пока студиозусы наслаждались карикатурой на преподавателя, он незаметно вошёл и остановился позади них, разглядывая шарж. Присутствующие, заметив профессора у себя за спиной, конечно, испугались и разбежались по рядам, сидя тише воды, ниже травы, но ожидаемый нагоняй не состоялся: экстравагантный наставник аккуратно снял листок с доски и после лекции повесил его у себя в кабинете. Имя художника история не сохранила.
Из среднего ящика письменного стола Николай Трофимович извлёк видавшую виды тетрадь. Видно было, что он пользовался ею, а иногда и пополнял новыми заметками в ходе очередных судебных баталий. Однако в руки мне тетрадь не попала, несмотря на то, что я уже протянул благоговейно раскрытые ладони. Гремин положил её на стол и, упёршись в неё большими пальцами рук, заявил:
– А теперь, голубчик, послушайте мои условия… (Меня бросило в пот). Первое. Я даю вам эту тетрадь на одну ночь, и завтра вы должны мне её вернуть в целости и сохранности.
По истрёпанным страницам было видно, что тетрадь заполнена почти до конца. Это означало, что мне придётся переписывать необходимые советы почти всю ночь! Не успел мой рот приоткрыться в ужасе от масштаба предстоящей работы, как перед носом возник профессорский указательный палец, предупреждающий любые возражения. Условия пользования книгами в университетской библиотеке показались мне сущей благотворительностью.
– Второе. Если вы мне не солгали относительно вашего необъяснимого участия в суде в качестве помощника, вы обязуетесь пригласить меня на судебное заседание.
Этот пункт показался мне весьма симпатичным: дело в том, что в понедельник на лекции по судебному делу был запланирован зачёт по известному вам римскому праву, и меня терзали большие сомнения в том, что я смогу к нему подготовиться.
– Третье. В случае, если вам, голубчик, разрешат выступить в суде, и вы воспользуетесь моими записями в прениях со Штолле, я обещаю вам хорошую оценку по моему предмету. (Кажется, драконовские условия иногда имеют и положительную сторону).
Четвёртое. Если же вы, милейший, решили со мной шутки шутить… («Как можно!..» – пролепетал я.) …я съем вас с кашей!
В эту минуту на обычно тихого и невозмутимого служителя Фемиды было жутковато смотреть: левая бровь взлетела молнией, глаза сверкнули, и даже руки невольно сжались в кулаки. От неожиданности и потрясения кровь запульсировала у меня в висках.
Получив, наконец, в руки вожделенную тетрадь, я было собрался заглянуть в неё, когда меня остановил строгий окрик:
– Пятое! Открывать тетрадь в стенах университета запрещено. Теперь можете быть свободны.
– Премного благодарен, уважаемый Николай Трофимович; до завтра, – в смешанных чувствах я ретировался.