Страница 28 из 110
В коляске, везущей нас домой на Миллионную, я настоятельно попросил Измайлова объяснить, зачем он забрал из квартиры Олениных шифр и вышивку Татьяны Юрьевны. Ответ, которого я так ждал, разочаровал и даже расстроил меня своей обыденностью.
– Дорогой Михаил, – начал Измайлов, покачивая тростью, – нам нужно было точно знать: обманула ли Татьяна Юрьевна присутствующих на последнем ужине, или сказала правду. Теперь мы знаем, что вышивка существует, и можем это доказать.
Сознаюсь, что объяснение выглядело убедительно, но предложение Олениной сходить за вышивкой в разгар ужина мне вовсе не казалось важной деталью.
– Ладно, а шифр: что он объясняет?
– Помните ваше первое впечатление после рассказа Ильского?
Я кивнул, а мой друг продолжил:
– Вряд ли ошибусь, если предположу, что вы спросили самого себя: «Как можно было во время намеренного убийства наделать чёртову уйму ошибок?»
– Вы правы, – согласился я. – Мне пришло в голову, что даже для фантазийного убийства в состоянии аффекта* чересчур много улик.
– Всё верно: в состоянии аффекта человек настолько возбуждён и не контролирует себя, что находится на грани сумасшествия. А Оленина ни на кого не кричала, спокойно сходила за лекарством и даже не пыталась упасть в обморок: на протяжении всей истории самообладание оставалось при ней.
Больше всего меня смутил такой глупый поступок, как личная подпись в артели посыльных. Любой здравомыслящий преступник подписался бы чужим именем. Ещё глупее подписывать своё имя печатными буквами, якобы пытаясь уйти от правосудия.
– Татьяна Юрьевна выглядит слабоумной? – огорошил меня вопросом Измайлов.
– Нет, конечно! – возмутился я. – Она выглядит милой… – и тут же покраснел, понимая, что сказал лишнее.
Впрочем, Измайлов, похоже, не заметил моё смущение:
– Конечно, Михаил. Она не выглядит милой дурочкой, потому что не каждая барышня в состоянии поступить в Смольный институт и получить за блестящие успехи шифр! О чём нам это говорит?..
– М-м-м… О том, что, задумав случайно удавшееся убийство, не говоря уже о преднамеренном, Татьяна Юрьевна не смогла бы сделать столько очевидных промахов.
– И шифр ваше мнение подтверждает, – улыбнулся Лев Николаевич.
Всё же повод для оптимизма мне казался незначительным:
– Мы ведь ещё должны убедить в этом присяжных, и нам будет мешать обвинитель.
Ответ озадачил меня, но был справедлив:
– Для этого, дорогой Михаил, вы учитесь в университете, а Пётр Евсеевич имеет лицензию присяжного поверенного.
От самого Арестантского дома меня терзал вопрос: каким образом существование пушистой кошечки Китти может помочь нам в расследовании?
Отвечая, Измайлов вновь расстроил меня:
– Пока я придержу это в тайне, – вы же любите загадки?
Загадки я любил, но, всё равно, надулся, думая, что сейчас нужно спасать Татьяну Юрьевну, а не интересничать.
Лев Николаевич заметил моё молчание и попытался меня утешить:
– Не хочу вас обидеть, дорогой Михаил: эта линия защиты ещё не продумана мной до конца. Но в самое ближайшее время вы узнаете все детали и закоулки нашего дела. Когда мне приходится искать истину на дне глубоких колодцев, сначала я пытаюсь собрать все факты, обманки и случайности, а затем раскладываю их в голове, как мозаику. Пока узор никак не складывается, потому что слишком много улик, и с каждой нужно разобраться. Но я клятвенно обещаю, что завтра вечером вас будет ждать приятный сюрприз.
События понедельника, видимо, сильно повлияли на моё состояние: под утро следующего дня мне приснился престранный сон. Я вновь очутился в осиротевшей квартире Олениных, в мрачной библиотеке. Первым моим порывом было уйти, но я против воли оказался рядом с портретом Иуды. Когда мои глаза остановились на его лице, Иуда повернул запятнанную руку ладонью ко мне и спросил: «Разве это кровь? Это же краска». А потом – улыбнулся, и отсвет улыбки на узких губах показался мне особенно страшным.
В испуге я отшатнулся от картины и воскликнул: «Вы видели, как Иуда на портрете повернул руку?» Рядом со мной стоял владелец картинной галереи Тихон Борисович Гарелин. Он с улыбкой принялся успокаивать меня: «Михаил Иванович, герои картин не могут менять положение. Это ведь – живопись, а не «волшебные картинки»**. И правда: портрет снова выглядел, как прежде. Направляясь к выходу из библиотеки, я не выдержал и обернулся: Иуда не улыбался, но опять показывал мне ладонь. На ней виднелись кровавые потёки.
В это мгновение стук в дверь и громкий голос Данилы выдернули меня из сна: пора было вставать. С раннего утра и до самого вечера меня ожидали лекции в университете, поэтому во вторник все приключения выпали на долю Льва Николаевича. Мне же оставалось только прилежно учиться и терпеть до вечерних новостей. Результат превзошёл мои ожидания.
Возвратившись из университета, я узнал от Измайлова, что к ужину будет гость. Мы решили скоротать время в гостиной, перехватив пару бутербродов с мясом вальдшнепов под аперитив «Lillet» с долькой апельсина на краю бокала. Я с нетерпением ждал разъяснений, что сегодня удалось узнать моему другу, кто придёт на ужин, и что за приятный сюрприз для меня приготовлен.