Страница 12 из 110
– Надеюсь, у нас нет опасных картин этого художника, – улыбнулась Татьяна Юрьевна. – Дело в том, что Павел Сергеич украсил несколько комнат полотнами довольно известных мастеров. А Тихон Борисович года три назад продал ему картину Брюллова «Иуда». Она мне не очень нравится из-за её персонажа и странных случаев, связанных с ней ещё до появления в нашем доме, но это действительно выдающееся произведение.
Она тихонько прибавила:
– Возможно, меня преследуют какие-то детские страхи, но иногда я специально не вхожу в гостиную, чтобы не встречаться с Иудой. Вы ведь, конечно, слышали об одном зрительном эффекте: в каком бы углу комнаты вы ни стояли, портрет на картине смотрит именно на вас, в вашу сторону?..
Дождавшись моего кивка, Татьяна Юрьевна продолжила нервным голосом, в котором явственно звенела тревога:
– Так вот: подобные неприятные ощущения преследуют меня с тех пор, как в доме появилась эта картина. И этот тёмный, гнетущий фон…
Теперь она говорила уже совсем тихо, так что мне пришлось вслушиваться:
– Иногда, если я смотрю на портрет в сумерках, мне кажется, что на руках Иуды – кровь.
Она окинула залитый солнцем гипподром затуманенным взглядом и вдруг воскликнула, вернувшись к реальности:
– Нет-нет, нам надо что-то срочно делать с системой…
Мне нечем было её утешить, но в рукаве у меня случайно оказался джокер.
– Я не готовился, как ваш супруг, за неделю до скачек, но вижу, что на Итальянце сегодня Ковров. Это – удивительный и талантливый жокей.
Оленина внимательно рассмотрела моего кандидата в подзорную трубу и хмыкнула:
– Что в нём удивительного? Разве только рост очень маленький…
– Жокей должен быть лёгким, чтобы не мешать лошади, но дело не в этом: Ковров неважно видит.
– Что же тут хорошего? – поразилась она. – Ещё поскачет в паддок вместо финиша.
Пришлось опять успокаивать:
– Он вовсе не слепой; видите: он кое-что передал мальчишке. Это очки.
Но моя дама лишь сильнее разнервничалась:
– Зачем он снял очки?! Так ещё хуже…
– Вовсе нет: очки могут разбиться или запачкаться от земли, летящей из-под копыт впереди идущей лошади. Вы не волнуйтесь: он виртуоз своего дела.
Мне показалось, что Татьяна Юрьевна сильно переживает из-за необычности нашего жокея, но она решила последовать моему совету. Кроме того, ей очень хотелось испытать удачу в «серьёзной» комбинации:
– Давайте поставим «забор»! – заявила она.
– Какой «забор»?
– Ну: три лошади подряд…
– Ах, «стенку», – догадался я.
– Да, «стенку»: Итальянец, Маркитантка, Рубин. Два-четыре-семь.
– Нет, четвёрку нельзя, – я покачал головой. – Вон она подпрыгивает в паддоке. Сейчас вылетит вся в пене и на первом повороте сдохнет… То есть, выбьется из сил.
– Не хотите – пожалуйста: вон пятёрка тыкает в жокея любопытной мордой.
– Пятёрку можно, – согласился я. – Её зовут Нида.
– Мне нравится кличка, – задумчиво уронила Татьяна Юрьевна. – Знаете, в чём дело?
Я не знал. Только женщина знает, что творится у неё в голове.
– В прошлый раз вы ставили на лошадей сами!
– Так все делают.
– Но новичок-то – я! – она наслаждалась моей непонятливостью. – И ваши, и свои ставки я должна делать только сама! В этом и будет заключаться система.
Я знал, что игроки на скачках подвержены самым непредсказуемым суевериям, поэтому оригинальность метода меня не смутила. Иногда ставили на номера встретившихся за день конок, иногда – на количество конмальчиков в паддоке, были и такие оригиналы, которые специально ехали в Царское на поезде, чтобы затем поставить на номер железнодорожного билета.
Мы вновь подошли к кассам, хотя в этот раз вся забота лежала на хрупких дамских плечах. Я отвлёкся и услышал, что Тихон Борисович уговаривает Оленина поучаствовать в выставке, а затем и продать «Иуду».
«Интересно, зачем, – подумал я, – если «Иуда» приобретён три года назад?» Впрочем, мысли мои были сосредоточены на ставках: в этот раз мы сильно рисковали, покупая пятидесятирублёвые билеты. Хорошо, что Павла Сергеевича отвлёк разговор о картине, – его бы хватил кондратий от расточительности супруги.
Татьяна Юрьевна уже стояла у окошка, когда мне показалось, что можно её приободрить.
– Надеюсь, это будет счастливая осень!
Она повернулась ко мне:
– Что? Что вы сказали?..
– Счастливая осень, – сказал я погромче, оттого что рядом все одновременно говорили друг с другом.
– Вы уверены? – нахмурилась она.
Я и сам не слишком отчётливо слышал её слова:
– Конечно!
Она пожала плечами и отвернулась. Ко мне подошёл Лев Николаевич:
– Как вы ставите, дорогой Михаил?