Страница 50 из 53
Крайне своеобразную позицию в рассматриваемом вопросе занимает Н. С. Федосова. Она заявляет, что Судебнику были известны два самостоятельных преступления против религии и Церкви: святотатство, т. е. ущемление прав и интересов Церкви, и церковная татьба. О святотатстве якобы говорится в ст. 9 Судебника, а о церковной татьбе – в ст. 10[368]. Однако текст закона не дает никаких оснований для проведения подобных различий, поскольку в обеих статьях Судебника упоминается исключительно церковная татьба. Поэтому приведенное соображение Н. С. Федосовой является необоснованным.
При рассмотрении состава головной татьбы, как и в случае с церковной татьбой, сформировались два подхода к ее определению. Согласно первому головная татьба представляла собой похищение людей[369]. Например, на взгляд Е. И. Колычевой, под головными татями авторы Судебника подразумевали кражу холопов[370]. А. А. Зимин считает, что головная татьба означала кражу людей для продажи их в холопство[371]. В. А. Рогов расценивает головную татьбу как кражу людей «для любых целей, будь то продажа за пределы страны для совращения в иноверство или использование их в воровских делах»[372].
Ю. Г. Алексеев же склонен видеть в головных татях похитителей свободных людей (мужчин или женщин) с целью их последующей продажи за рубеж[373].
Другая группа ученых придерживается мнения о том, что головной татьбой являлась татьба, соединенная с убийством. В частности, Л. В. Черепнин предполагает, что если производить термин «головная» от слов «годовщина» («головшина»), т. е. убийство, обвинение в убийстве лица, его совершившего, – «головник», то можно допустить, что головная татьба – это воровство, сопровождавшееся убийством. К тому же, оспаривая толкование головной татьбы как кражи холопов, исследователь ссылается на конкретный пример из судебной практики конца XV в., показывающий, что похищение холопов и их переправка за рубеж (точнее, судя по материалам дела, подстрекательство холопов к побегу от господина за границу) не влекли за собой смертной казни[374]. С Л. В. Черепниным соглашается и С. И. Штамм, которая критикует интерпретацию головной татьбы как кражи холопов с сугубо классовых позиций, хотя и заявляет, что такая трактовка «не лишена основания»[375].
Представляется, что под головной татьбой следует понимать похищение свободного человека с целью его продажи в рабство. Это утверждение основывается на следующих двух соображениях. Во-первых, головного татя как похитителя людей определяет в своем переводе Судебника австрийский дипломат С. Герберштейн, посетивший Московское государство в первой трети XVI в. При этом он вряд ли мог допустить существенное искажение смысла головной татьбы, поскольку перевод для С. Герберштейна текста Судебника, а при необходимости и разъяснение применявшихся в нем понятий и обозначающих их терминов были сделаны теми (или тем), кто жил в эпоху действия данного закона и, разумеется, понимал их смысл. Во-вторых, квалификация головной татьбы как похищения свободного человека для продажи его в рабство находит подтверждение в двух нормативных правовых актах середины XVI в. и начала XVII в. Указ 1557–1558 г.[376] вводил уголовную ответственность за обращение вольных людей в холопство путем оформления на них поддельных холопьих грамот. Наиболее важное с точки зрения интересующего нас вопроса положение Указа заключается в предписании казнить виновных и их сообщников, «как и головного татя». Таким образом, законодатель ставил знак равенства между составлением подложных холопьих грамот и головной татьбой, что было вполне оправданно, если под головной татьбой понималось похищение людей для их продажи в рабство. Несмотря на разные способы посягательства на правоохраняемый объект, и в том и в другом случае налицо было одно и то же преступление – незаконное лишение человека свободы. Похожая норма закреплена и в Сводном Судебнике 1606–1607 гг.[377] В главе 150 грани 12-й этого Судебника говорится о наказании тех, кто по сговору с таможенниками будет оформлять на вольных людей подложные холопьи грамоты. Как и Указ 1557–1558 г., Сводный Судебник предписывает «тех людей и таможников казнити смертною казнью, как и головного татя».
Характеризуя головную татьбу как похищение свободного человека с целью его продажи в рабство, мы присоединяемся к гипотезе Ю. Г. Алексеева о том, что прежде всего имелась в виду продажа похищенного за границу – крымским или казанским татарам. Обращая внимание на эпоху составления Судебника 1497 г., автор справедливо замечает, что в тех конкретных исторических условиях такие действия не могли восприниматься иначе как «тягчайшее преступление», ибо «жертва головного татя теряет не только свободу, но и родину, и православную веру – похищенный становится безродным невольником на восточном работорговом рынке». Именно этим объясняется «жесточайшее наказание» за головную татьбу[378].
Аргумент Л. В. Черепнина о неприменении смертной казни к похитителям холопов, с одной стороны, никоим образом не опровергает наш вариант толкования головной татьбы, поскольку в приведенном судебном примере в качестве похищенных фигурируют холопы, а не свободные люди, а с другой стороны, данный аргумент никак не подкрепляет собственную позицию Л. В. Черепнина, которая нам кажется чисто умозрительной.
В отношении состава статьи, предусматривающей «государское убойство», почти все ученые согласны с тем, что речь идет не об убийстве государя как монарха, а об убийстве зависимым человеком своего господина. В понимании же субъекта преступления и потерпевшего единства не наблюдается. Одна группа ученых настаивает на том, что государским убойцей являлся крестьянин, убивший своего землевладельца[379]. В обоснование такой позиции Л. В. Черепнин отмечает, что в юридических актах XV в., в частности в Псковской судной грамоте 1467 г., слово «государь» часто используется в значении землевладельца и владельца крестьян[380]. Ю. Г. Алексеев, ссылаясь на памятники права, ставит под сомнение подобную трактовку, замечая, что «для крестьянина, жившего в вотчине или поместье, владелец вотчины вовсе не являлся «государем»…«Государем» владелец вотчины был только по отношению к лично зависимым слугам – холопам разных категорий». Поэтому, делает вывод Ю. Г. Алексеев, государское убойство означало убийство холопом своего господина. При этом убийца мог быть вовсе не «классовым борцом», как было принято считать в советской историографии, а обычным уголовным преступником, мстителем за личную обиду и т. п. [381]
Повышенная общественная опасность рассматриваемого преступления предопределялась двумя факторами. Главным из них было то, что убийство холопом своего господина разрушало «одну из основ всего средневекового общества, базировавшегося на строгой иерархии»[382]. По словам П. Колосовского, такое убийство представляло собой «явное восстание против законных властей», имевшее «характер весьма опасный для государственного спокойствия», а потому оно «никогда не могло быть терпимо правительством и наказывается всегда примерно – в высшей степени». Другая же причина заключалась в том, что между господином и холопом «проходила не одна сухая связь власти и подчинения, а еще семейное начало: несвободные считались домочадцами господина, который в этом смысле является отцом как глава семейства. Отсюда кроме повиновения все члены фамилии должны быть связаны с ним сердечным чувством уважения, любви, почтения. Поэтому отвергший их и осмелившийся восстать против власти, которой он должен повиноваться сколько по повелению положительнаго закона, столько же и по внутреннему убеждению, судится и по нравственным мотивам так же строго, как отцеубийца»[383].
368
См.: Федосова Н. С. Уголовное право и религия: проблемы взаимовлияния и взаимодействия: дис… канд. юрид. наук. Владивосток, 2003. С. 61–62, 65.
369
См., например: Исаев И. А. История государства и права России. С. 162; Кошель П. А. История наказаний в России. История российского терроризма. М., 1995. С. 14.
370
См.: Колычева Е. И. Холопство и крепостничество (конец XV–XVI в.). М., 1971. С. 224–226.
371
См.: Зимин А. А. Россия на рубеже XV–XVI столетий (очерки социально-политической истории). С. 135.
372
Рогов В. А. История уголовного права, террора и репрессий в Русском государстве XV–XVII вв. С: 197–198.
373
См.: Алексеев Ю. Г. Судебник Ивана III. Традиция и реформа. С. 218.
374
См.: Судебники XV–XVI веков. С. 58.
375
Штамм С. Ж Судебник 1497 ц С. 43; РЗ. Т. 2. С. 70.
376
Законодательные акты русского государства второй половины XVI – первой половины XVII в. № 28. С. 49.
377
ПРП. Вып. IV. С 482–542.
378
См.: Алексеев Ю. Г. Судебник Ивана III. Традиция и реформа. С. 218.
379
См., например: История отечественного государства и права: курс лекций / под ред. Ю. М. Понихидина. Саратов, 2009. С. 64.
380
См.: Судебники XV–XVI веков. С. 57.
381
См.: Алексеев Ю. Г. Судебник Ивана III. Традиция и реформа. С. 208–209.
382
Там же. С. 208–209.
383
Колосовский П. Очерк исторического развития преступлений против жизни и здоровья: Опыт исследования по русскому уголовному праву. М., 1857. С. 190.