Страница 51 из 53
Наряду с предположением о значении понятия «государский убойца» Ю. Г. Алексеев довольно убедительно объясняет причины появления данного преступления в Судебнике. Возражая против утверждения, что введение смертной казни за государское убойство «обусловливалось учащением случаев выступления зависимого населения против своих господ и необходимостью защиты жизни представителей господствующего класса»[384], поскольку «дошедшие до нас источники по истории последних десятилетий XV в., как документальные, так и нарративные, о подобном «учащении случаев» ничего не говорят», автор высказывает мысль о том, что включение государского убойства в текст Судебника было связано с усилением государственных (публично-правовых) начал в русском уголовном праве. По словам ученого, «такое преступление, как убийство холопом своего «государя», имело место и раньше, но могло наказываться, так сказать, внесудебным порядком – личной расправой с убийцей. Именно поэтому, надо думать, древнерусское право не знало понятия «государский убойца». Убийство же холопа своим господином (а следовательно, и его правопреемниками, защитниками его интересов) во всяком случае не рассматривалось как правонарушение». Начиная же с Судебника казнь холопа-убийцы стала «не личным делом, а судебной акцией государственной власти. Государство берет на себя защиту интересов своих подданных, в данном случае – холоповладельцев»[385].
Какое же из двух толкований государского убойства предпочтительнее? С терминологической точки зрения более аргументированным представляется второй подход, тем более что он находит подтверждение в Соборном уложении 1649 г. В ст. 9 гл. XXII четко указывается, что если «чей человек того, кому он служит, убьет до смерти», то «его самого» надлежит «казнити смертию же безо всякия же пощады». Под «Человеком» же в Уложении и других юридических актах понимается не кто иной, как холоп, тогда как крестьяне в различных документах эпохи так и именуются – «крестьяне» («хрестиане»). Следовательно, государское убойство в Соборном уложении определяется именно как убийство холопом своего господина.
Однако и трактовка государского убойства как убийства крестьянином своего помещика или вотчинника также имеет право на существование. Дело в том, что убийство крестьянином своего землевладельца в не меньшей степени, чем убийство холопом своего господина, бросало вызов установленной иерархической системе взаимоотношений между различными общественными группами, ведь крестьяне занимали свое особое место в социальной структуре русского общества. К тому же, покушаясь на жизнь своего помещика или вотчинника, крестьянин тем самым подрывал важнейший социальный принцип Московского государства – идею всеобщего служения, в соответствии с которой крестьяне служили своим помещикам и вотчинникам для того, чтобы те, в свою очередь, за счет труда своих крестьян могли служить Богу (духовенство) и государю. Поэтому, скажем, убийство крестьянином служилого человека, на чьей земле он трудился и проживал, лишало государя «боевой единицы» и, следовательно, снижало военный потенциал русской армии и обороноспособность страны. Таким образом, данное преступление посягало не только на личность, но и на два других правоохраняемых объекта – общественный строй и интересы государства, а потому требовало самого сурового наказания.
Скорее всего, понятием «государское убойство» охватывались оба вида убийства: и убийство холопом своего господина, и убийство крестьянином своего помещика или вотчинника. Об этом, в частности, свидетельствует судебная практика первой трети XVII в., обобщенная в Памяти от 15 января 1629 г. По поводу наказания убийц из числа зависимых людей в ней было сказано следующее: «В прошлом, в 128 г., в Вологодском уезде Семена Полибина убили до смерти крестьяне его четыре человека, и по боярскому приговору те убойцы созжены, а пятый его крестьянин, убойца ж, после сыскан и с женою сослан в Сибирь, а дети того убойца, который сослан в Сибирь, четыре сына да дочь-девка, по челобитью Федора Семенова сына Полибина, отданы во крестьяне Федору на отца их жеребий; да в прошлом, в 130 г., князя Федора Лыкова убили холопи, и тех убойцов дву человек казнили на пожаре смертью, руки, и ноги и головы им поотсекли; да в прошлом… году, июля в 19 д. в Переславле Залесском Алексея Смолина убили до смерти деловые люди три человека, и тех людей – одного казнили на Москве, руки, и ноги и голову отсекли, а другаго казнили в Переславле – повесили, а третий бит кнутом и сидел на Москве в тюрьме и по челобитью вдовы, Алексеевой жены Смолина, дан на чистую поруку и отдан ей во крестьяне; да в прошлом, в 134 г., мая в 26 д. в Галиче… дая Сытина убили до смерти с человеком его ж Чеадаевы крестьяне два человека, и те Чеадаевы крестьяне два человека в Галиче казнены смертью ж; да в прошлом же, в 136 г., июня в 24 д. в Белевском уезде убили Павла Лодыженскаго его люди два человека, Оношка да Безсонка, да крестьянин Исачка, и с пыток они говорили, что убили его за то, что он имал жен их и детей на постелю сильно, и в прошлом, в 137 г., марта в 20 д. государь… слушав статейнаго списка, для сына своего, благовернаго царевича Алексея Михаиловича, тех Павловых убойцов Лодыженскаго пожаловал, велел им в смерти место живот дать, сослать в Сибирь на пашню с женами, а мать Безсонка Савельева, вдова Авдотьица, да дети тех же убойцов, десять человек сынов и дочерей, отданы Павлова жене Лодыженскаго, вдове Анне с детьми»[386].
Приведенный документ показывает единый подход судов к наказуемости убийства холопом своего господина и убийства крестьянином своего помещика или вотчинника. Для судей не имело значения, кем было совершено убийство – холопом или крестьянином, главным для них был сам факт убийства зависимым человеком своего господина. Поэтому и наказание для всех государских убойц в основном было одинаковым – квалифицированная, т. е. сопряженная с особыми мучениями для осужденного, или простая смертная казнь. Кстати, вполне возможно, что убийцы Чеадаева также были подвергнуты не простой, а мучительной смертной казни, но ее конкретный вид почему-то не был указан в документе. Не исключено и то, что и убийц Лодыженского могла ожидать та же участь, если бы они не были помилованы государем. В любом случае применение высшей меры наказания в ее наиболее суровых формах к холопам и крестьянам, покушавшимся на жизнь своих господ, подтверждает то, что государское убойство расценивалось как тягчайшее преступление не только законодателем, что нашло отражение в ст. 9 Судебника 1497 г., но и судами.
Трактовка государского убойства как посягательства на жизнь великого князя (царя)[387] или убийства должностных лиц[388] не представляется обоснованной.
Такой состав преступления, как зажигательство, определяется в литературе либо как любой умышленный поджог[389], либо как особое государственное (политическое) преступление – поджог города или крепости с целью сдачи его (ее) неприятелю[390], для дестабилизации обстановки и провокации мятежа[391] или из классовой мести[392]. Между названными точками зрения нет принципиальных противоречий, разница между ними заключается лишь в том, что одна из них придает понятию «зажигательство» более широкий смысл, а другая сводит его к конкретным разновидностям умышленного поджога. Можно с большой долей уверенности предположить, что как зажигательство, каравшееся высшей мерой наказания, квалифицировались следующие виды умышленного поджога: 1) поджог в городе, чреватый массовой гибелью людей, уничтожением значительного числа жилых и иных сооружений, а также серьезной дестабилизацией обстановки – паникой и даже погромами и бунтами (в частности, как свидетельствуют летописи, в связи с пожарами в Москве в 1547 г. проводился розыск поджигателей, которых после поимки тут же «метали» в те же пожары[393]); 2) поджог с «изменнической» целью; 3) поджог из корыстных побуждений или из-за вражды.
384
РЗ.Т.2.С. 69.
385
Алексеев Ю. Г. Судебник Ивана III. Традиция и реформа. С. 209.
386
Акты Московского государства, изданные Императорской Академией Наук. СПб., 1890. Т. 1. № 259. С. VIII,
387
См., например: Рассказов Л. П., Упоров И. В. Развитие уголовного и уголовно-исполнительного законодательства в России. Краснодар, 1999. С'. 21.
388
См.: Жильцов С. В. Смертная казнь в истории России. М., 2002. С. 77.
389
Там же. С. 77.
390
См.: Штамм С. И. Судебник 1497 Г, С. 41.
391
См.: Рогов В. А. История уголовного права, террора и репрессий в Русском государстве XV–XVII вв. С. 92–93.
392
См.: История отечественного государства и права: учебник / под ред. Р. С. Мулукаева. М., 2009. С. 88.
393
См.: Рогов В. А, История уголовного права, террора и репрессий в Русском государстве XV–XVII вв. С. 92–93.