Страница 8 из 12
- Это мы уладим как мужчина с мужчиной, Хуан. Твоя жизнь против моей!
- Зачем? Ради кого? Ради этой…? – взорвался Хуан от гнева и отвращения.
- Ради женщины, которая мне сестра! – проговорил Ренато решительно и угрожающе. – Исполни долг перед ней! Поведи себя как мужчина, иначе я убью тебя, как пса!
- Нет, Ренато! – вмешалась бледная Моника. – Это мое личное дело. Я не допущу.
- Замолчи! – властно оборвал Ренато. И обратился к Хуану: – Только мне ты будешь отчитываться, Хуан!
- Я выполню долг. Ты принимаешь меня в мужья, Моника де Мольнар?
- Нет, нет! – отчаянно отказывалась Моника.
- Что значит нет? А я говорю да! Ты выйдешь за Хуана Дьявола или не выйдешь отсюда живой!
Минута показалась долгой, как века, для этих трепещущих душ. Ренато отчаянно приказывал и требовал. Он не верил и половине слов Айме, едва верил в отношения Моники и Хуана, и в его груди стала подниматься огромная ужасная решимость, дикое желание убивать – чувство ранее не знакомое. Он хотел выяснить правду, но она пугала, и его трясло также, как оцепеневшую Монику, которая только сейчас оценила глубину пропасти, внезапно раскрывшейся перед ней.
- Видишь, она не хочет выходить за меня замуж, – высказался Хуан с горьким сарказмом. – Я ничтожество для Мольнар. Как муж я никто. Служу игрушкой, развлечением, временным любовником, куклой, с которой можно развлекаться долгие месяцы, и ждать свадьбы по своему рангу. Я годен только для этого.
Он по-сатанински улыбнулся… Но смотрел не на Монику, а на напряженную и оцепеневшую Айме, ощущавшую, как Ренато сжал сильнее ее руку, и в ответ уставилась на Хуана. Словно монета взметнулась в воздухе, разыгрывая жизнь или смерть. Моника прервала безмолвное ожидание:
- Я согласна!
- Я думаю, Ренато… – начала Айме; но Ренато оборвал:
- А ты помолчи! Согласна? Конечно же согласна, Моника. Ты же, Хуан, исполняешь обещание, – проговорил он с бесконечной горечью: – Есть ли причина не сыграть свадьбу? Кто воспрепятствует закону? Зачем назначать свидание за церковью, Хуан, когда можно повести ее с Божьего благословения к алтарю, на радость всем, с одобрения общества? Почему бы не поженить их, Айме? Не осуществить твое желание, выполнить это по Божьим правилам, как хорошей сестре? Почему бы нам не стать шаферами на этой свадьбе? Зачем вести себя, как преступники, когда можно все исполнить по закону? Ты согласна, Моника. А ты женишься, Хуан!
Шум приближавшихся шагов и голосов удивил всех, и Ренато произнес:
- Думаю, это моя мать. Наверняка Каталина побежала ее предупредить. Добро пожаловать всем, чтобы услышать прекрасную новость. – И он позвал: – Мама, Ноэль, вот мы и собрались! Вы уже видите, как все обрадованы.
- Ренато, Ренато, – забеспокоилась Айме. – Не говори им, не говори…
- Айме, дочка! – прорвалась к группе Каталина. И ошеломленная, воскликнула: – О, Моника!
- Моника, – подтвердил Ренато. – Моника и Хуан Бога. Разве не так тебе нравилось его называть? Хуан Бога! Подойди поближе, мама. Да, Хуан здесь, но не о чем беспокоиться.
София Д'Отремон приблизилась к Ренато, бледная, дрожащая, словно увидела наконец то несчастье, которого так опасалась; но Ренато улыбался новой для него улыбкой: вызывающей, досадной, почти злобной:
- Я должен объявить всем большую новость: Моника и Хуан решили пожениться, и сделают это немедленно. Немедленно!
- Ренато, прошу тебя…
- Больше ни слова этой ночью, дорогая, – Ренато гневно отрезал мольбы Айме. – Нам необходимо отдохнуть и поспать. Завтра будет ужасный день. Завтра утром свадьба. Я тоже горю желанием, чтобы завтра они уехали отсюда.
- Но…
- Никаких но. Они не возражают и молча принимают крест – разумное следствие совершенного греха. Или по-твоему это грех? Думаешь, я должен рукоплескать отсутствию уважения к дому матери? Извини меня. Знаю, речь о твоей сестре, и ты наверняка чувствуешь себя так, будто сама свершила грех. Правда, дорогая? Но отгони эту мысль и не думай больше. Я заставлю любого ответить за свои поступки, освобождаясь от родственных обязательств. Каждый виноват в своих действиях, и несчастье тому, чьи действия обернутся против него самого!
Ренато притащил Айме к дверям крыла дома, предназначенного для любви и счастья. Тщетно Айме искала слова и выражения. Уже несколько часов длился этот кошмар. Холодный и резкий Ренато враз переменился, став властным, недоверчивым, враждебным, словно всякий раз ожидал получить удар в спину, словно по его венам разлили тончайший отравляющий яд. Он пристально посмотрел на нее свирепым вопрошающим взглядом, а затем холодно, сдержанно и оскорбительно улыбнулся, что хуже упреков и криков.
- Ренато… – взмолилась Айме в смертельном беспокойстве.
- Зайди и не мешай. Мне еще многое нужно сделать, – резко приказал Ренато, слегка подтолкнув ее, и закрыл дверь на ключ.
- Ренато, Ренато! Что ты делаешь? – испугалась Айме. – Ренато, Ренато!
- Сынок, почему ты запер дверь? – спросила встревоженная и нерешительная София. – Там за дверью Айме?
- Конечно Айме, мама. А теперь, если позволишь…
- Нет, подожди секунду. Я хочу узнать, что произошло. Я требую, настаиваю. Почему ты так сказал о свадьбе, которая тебя не касается? Почему обращаешься так с Айме и ведешь себя, как обезумевший?
- Возможно потому, что хочу дойти до конца. Больше не спрашивай, мать.
- Он что-то сделал тебе, Ренато? – встревожилась София. – Я совершенно уверена. Больше всего может ранить тебя отъезд...
- Моего брата Хуана? – вызывающе прервал Ренато.
- Ренато! – испугалась София.
- Моего брата Хуана, мама. Скажи же наконец. Все, что чувствуешь, думаешь, хочешь крикнуть, что сдерживала все эти годы. Что он ненавидит меня, справедливо ненавидит за это, потому что он мой брат и понимает, что у меня куча законных бумаг и подписей, чтобы иметь все, а ему ничего. Скажи же, мама!
- Дело не в бумагах и подписях, а в разнице жизней: моей, достойной и безупречной. А эта женщина подкинула в наш дом Д'Отремон ублюдка. Проклятый сын, плод измены и позора этой подлой распутницы, как подлое и низкое сердце этого мужчины, который тебя ранил!
- Он не ранил меня, мама.
- Как это не ранил? В таком случае, почему ты так взбудоражен? Почему так важно, чтобы Моника…? Ренато, сынок, скажи мне всю правду!
- Ты слышала правду. Что ты думаешь, мама, во что веришь? Полагаешь, будь у меня подозрения, она стояла бы за этой дверью живой? Никто не сбежит от жизни, мама. Поэтому эта свадьба – мой залог. Поэтому я хочу поженить их собственноручно, немедленно, как можно скорее. Увидеть на лице жены улыбку счастья, когда сестра пойдет к алтарю. Я уже все знаю, мама, и знаю, что делать. Я предупрежу всех на границах охранять все пути в долине, установить порядок пропуска и задержания тех, кто входит и выходит. Хуан Дьявол не сбежит отсюда, пока их с Моникой де Мольнар не поженит судья и священнослужитель, пока он не выполнит обязательств, пока я не удостоверюсь, что именно она продавала себя, была портовой шлюхой у моряков.
- Ренато, сынок!
София Д'Отремон шагнула к Ренато, словно хотела удержать, но его не остановил ни голос, ни жесты, он удалился быстро и решительно. София посмотрела на дверь спальни, где Ренато запер Айме. Долгое время она боролась с собой, а затем угрожающе проговорила, словно ее охватило непреодолимое чувство жестокости:
- Берегись, если запятнаешь имя моего сына! – и удалилась с этими словами.
Айме упала на небольшой атласный диван рядом с кроватью. Напрасно она трясла запертую дверь и подставляла ухо к дверной щели. Она лишь видела удаляющиеся шаги, разговор матери и сына, и теперь ее охватило воспоминание обо всем случившемся, словно к груди приставили кинжал. Словно в водовороте, она ощутила, как ее тащил Ренато; как в сцене кошмарного сна перед глазами проскакивали знакомые лица Моники, Ренато, Хуана. Больше всего Хуана. Любимого и ненавистного, пугающего и желанного, и от этого воспоминания в ней закипела кровь.