Страница 17 из 26
знаю тех слов благодарности, что я мог бы сейчас тебе сказать...
Я твой должник!
— Да ничего... Чего там! У нас так любой бы тебе помог,
окажись на моём месте... — стараясь казаться равнодушной,
взмахнула Уля рукой, но по её поведению было видно, что слова
Сергея для неё приятны, важны и своевременны.
На улице послышались торопливые шаги. Дверь широко
распахнулась, и с клубами морозного воздуха в избу вбежала
Ченка:
— Ой, бое! Праздник у нас, отнако! Калтан пришёл, пуснину
принёс на покруту. Меня звал, Иваську звал, всех звал спирт
пить.
— Они, не ходи, пожалуйста, прошу тебя! — взволнованно
заговорила Уля.
f, — А сто? Я пойду, смотреть буду, как Агафон пуснину брать
будет. Без меня — никак. Я знаю, как пуснину брать надо.
Аскыр — так, белка — так, колонок — так... — замахала женщина
руками, представляя, как она будет перебирать мех.
г — Без тебя обойдутся, — взмолилась Уля. — Опять будешь
пьяная, упадёшь, на морозе валяться станешь, а Агафон над
тобой будет смеяться.
s — Ну и сто? Ты меня томой тащить путешь. Я лёгкая, нести
неталеко, том рятом. Агафон сам спирт пить будет, и Калтан,
и жена его, и сын. Калтан редко ходит. Как Калтан ходит — сразу
праздник!
Ченку не остановить. Она уже одела нарядную дошку, под
цепила хольмэ, на голову завязала яркий платочек, на ноги на
тянула длинные арамусы и бросилась к двери.
55
ВЛАДИМИР ТОПИЛИН
Уля подавленно молчала, стыдясь поведения матери. Сергей,
не понимая, что происходит, бросал удивлённые взгляды то на
мать, то на дочь. Ещё не распахнув дверь, Ченка вдруг вспомнила,
повернулась и наказала Уле:
— Бое корми, отнако, кушать хочет. Широм руки натирай,
ему здоровым пыть нато...
Не договорив последних слов, женщина убежала. Сергей
и Уля остались одни. Некоторое время молчали. Потом, как
будто спохватившись, Уля засуетилась:
— Кушай путешь?
Он кивнул головой. Девушка достала из казана мясо, поло
жила самые вкусные куски, подала. Сергей попросил лепёшку,
молока, стал быстро есть. Уля ненадолго выскочила на улицу,
принесла из-под навеса большой кусок мороженой печени, взяла
нож, стала ловко резать строганину:
— Ешь сырую, так луче, полезнее.
Он не отказался и от этого лакомства, присыпая тонкие лом
тики солью, стал есть сырую печень сохатого.
— Кто такой Калтан? — вдруг спросил Сергей, нарушая не
ловкое молчание.
— Калтан? — переспросила девушка. — Бурят, охотник, как
и все. Вот после сезона принёс пуснину на продажу, будет менять
в лавке на товар. Что променяет, что пропьёт, вместе с женой
и сыном. За два дня всё спустит и опять уйтёт в тайгу. Что до
весны допудет, опять несёт сюта. И так круглый год...
— И много... таких Калтанов пушнину носят?
— Много! Вся округа тут хотит. Несут сюда. Через день, да
каждый день. Затишье только тогда, когда сезон и все на про
мысле... И все матери — друзья... Собутыльники...
Он ел и со свойственным его характеру любопытством и разум
ной ненастойчивостью спокойно задавал ей вопросы. Она щедро
кормила и охотно рассказывала обо всём, что интересовало. В этом
непринуждённом общении рождалось что-то новое, еще непонятное.
На первый взгляд, это более всего походило на крепкую дружбу.
Однако светящиеся глаза, непродолжительные, перекрещиваю
щиеся взгляды говорили о другом. Только об этом они друг другу
не говорили, переосмысливая происходящее в своих душах.
56
ТА Й Н А о з е р л к у ч у м
Сергей любовался Улей со стороны. Ему был приятен её неж
ный, мелодичный голосок. Иногда казалось, что речь девушки
сопоставима со звонкоголосой трелью токующего жаворонка,
когда-то, в детстве, услышанного на подмосковных полях. Затем
трель пернатой птахи незаметно перерождалась в легкое журча
ние ручейка, что было удивительно и неповторимо. Волновали
плавные, размеренные движения её гибкого стана, налившихся
форм юного тела, милая улыбка, искорки светящихся глаз, мяг
кое прикосновение нежных рук.
Уле же в Сергее важно было, прежде всего, его внимание. Про
стые вопросы, на которые она была готова отвечать бесконечно,
внимательный взгляд, необычное — новое для нее — отношение
к ней. В противоположность похотливым глазам старателей,
хитрым уловкам, склонению к близости грубого Агафона и без
различие жителей прииска, Сергей был внимателен, добр, ува
жителен. Никого похожего на него она ещё не встречала, и всё
больше он нравился ей. Сама того не понимая, стала подражать,
копируя мимику, движения, которые нравились. Получалось
как-то забавно и даже смешно.
Уле предстояло провести Сергею очередную процедуру, за
менить Ченку. Девушка боялась и не могла представить, как
это будет происходить... Она могла без всякой робости нама
зать голое тело Агафона или даже сделать массаж Калтану. Но
чтобы прикоснуться к Сергею... Это было превыше всех её сил
и чувств.
Он, кажется, понял состояние Ули, понял по её поведению.
Видел, как она с туесом в руках кружит около него, прячет
глаза и застенчиво прикусывает губу. Тогда он решил помочь
ей. Прежде всего, нужно успокоить Улю, проще говоря, раз
веселить, снять напряжение. Недолго думая, рассказал ей весё
лую — только что придуманную — историю о том, как его в тайге
напугал заяц. Уля долго смеялась, расслабилась, незаметно при
села перед ним на корточки и без всякого страха прикоснулась
пальцами к его рукам.
Какими счастливыми для него были эти мгновения! Неж
ность, ласка, теплота мягких ладошек переплелись в один
прочный узел. Прежде всего, Сергей был мужчиной, молодым
57
ВЛАДИМИР ТОПИЛИН
человеком, долгое время прожившим в тайге без женщины. Но
сейчас его чувства были не просто страстным желанием или
влечением.
Желая как можно дольше продлить эти минуты, он растяги
вал время, старался отвлечь её занимательными разговорами,
говорил о чём-то смешном, вспомнил, как ночью ему на лицо
прыгнула лягушка и ещё что-то в этом роде. Уля смеялась по-
детски мило, заразительно, и от этого казалась ещё прекраснее.
Сергей любовался ею. Впитывал в себя ее обаяние, чувствен
ность, как сухой ягель впитывает свежесть и дыхание вечерней
росы после знойного дня. И когда лечебная процедура закон
чилась, искренне пожалел, что эти мгновения пролетели так
быстро. В последний момент ему показалось, что подобными
чувствами была охвачена и Уля: натирая мазью его пальцы, де
вушка задерживала движение своих рук, обрабатывала дольше
обычного, стараясь протянуть время. Он осторожно и нежно
взял её ладонь, попытался притянуть к себе. Она, как будто
опомнившись, вскочила на ноги и, посмотрев ему в глаза глаз
ками пугливой кабарги, отошла к столу.
В избе опять возникла напряженная пауза. Он прикрыл грудь
шкурой, искоса наблюдал. Она присела на чурку у порога, стала
теребить прядки своих косичек. И вдруг спросила:
— А мошно... Мошно, я тепе парку путу тут шить?
Он не сразу понял, о чём просит. А когда понял, открыл рот: