Тревоги пути

Совершенно не отдавая себе отчета, Мэйтон немного затормозил, увидев в дверную щель их силуэты.

Они стояли под маленьким, отворенным в морозный день, круглым окошком. Свет зимнего солнца заливал их сверху золотистым водопадом, окутывая легким, искрящимся парком. Лина стояла лицом к окну, спиной прислонившись к Ингвариоэнну.

Дракон гладил ее волосы, вдыхая нежный запах полевых колокольчиков смешанных с морозным воздухом. Глаза его были закрыты, на губах блуждала задумчивая улыбка, он вспоминал что-то, что было уже давно, но оставалось дорого до сих пор.

— Инг, я почти ничего не помню.

— Я ничего не требую от тебя, просто дай побыть с тобой хоть немного. Я не видел тебя так долго, что начал забывать. Прости, если тебе неприятно, но сейчас ничего поделать с собой не могу…. Может, мне уйти? – последние слова он произнес с затаённой надеждой на отказ.

Она ласково погладила его по руке, ловя длинные сильные пальцы

— Нет, останься. Пожалуйста! Мне приятно. Но я не та, что была раньше, как я могу выбросить из памяти двадцать лет своей жизни? Пойми меня правильно и не обижайся.

Лина тяжело подбирала слова, чтобы не ранить его искренних чувств к ней, но и не дать лишней надежды. Ей было приятно его внимание, его забота и прикосновения, но не более того. Это как встретить давнего друга, с которым долго не виделись; вроде обо всем уже поговорили, все вспомнили, но общие темы неожиданно закончились, а расставаться пока не хотелось. Что было - то прошло. Тем более, было настолько давно, что это казалось ей нереальным и фантастическим.

— Я не хочу, чтобы ты чувствовала себя виноватой. Это теперь моя проблема, я не хочу мешать тебе с выбором. И если ты выберешь не меня, я приму это, как должное, чего бы мне это не стоило.

— Я не собираюсь никого выбирать, я все еще не оставляю мысли попасть домой. Но все равно спасибо, — ответила она.

Лина повернулась к нему лицом, заглядывая в золотистые на солнце глаза, и обняла, ласково прижавшись щекой к груди.

Мэйтон не слышал разговора, но дальше смотреть не стал. Он резко повернулся и почти не чувствуя онемевшей ноги, побрел к своей комнате. В этих узких крысиных норах вдруг, стало тяжело дышать, хотелось воздуха, много воздуха, свободы, пространства, покоя!

В комнате он схватил теплый плащ и направился к выходу из пещер. По пути, уточнив дорогу у мелкого пацана, он, со всей скоростью на которую был способен, выскочил в стужу. Глаза резанул ослепительный свет белого морозного дня.

Изо рта вырывались частые облачка пара, а от обилия холодного воздуха с непривычки кружилась голова и слезились глаза. Поняв, что сейчас упадет, он с трудом добрел до ближайшего валуна. Смахнув снег, тяжело упал на него, плотней завернулся в меховой плащ, накинул капюшон на голову.

Недавно, как это часто бывает весной в горах, резко похолодало и выпал снег. Он укрыл камни, сделав их округлыми и мягкими, словно пуховые подушки. Все сверкало и переливалось, будто весь мир был усыпан осколками радуги. Величие и хрупкость такой красоты просто завораживала, заставляя признавать себя всего лишь малой песчинкой на ее грандиозном лике.

Это еще больше усилило вдруг охватившее его отчаянье, тоску, непричастность и исторгнутость из этого мира, словно он лишний, чужой, одинокий.

Мысли путались, перескакивая с одну на другую, перед глазами то и дело вставала маленькая комната залитая светом и две обнявшиеся фигуры.

«Да что же это, в самом деле?» раздраженно поймав себя на этой мысли подумал он. «Какое ему дело, до того, с кем она обнимется?

Дракон, понятное дело, очень выгодная партия, тем более, по их поведению, выходит, что он ей далеко не чужой. Но тогда кто он? Откуда она так хорошо его знает? Ведь они никогда не виделись до недавнего времени. Что их может связывать — девушку из иного мира и древнего полиморфа? Вопросы, вопросы, вопросы. И нет ни одного ответа».

Мэйтон закрыл глаза, прячась от яркого солнечного света удобней устраиваясь на валуне. На морозе здоровая нога стала ощутимо подмерзать, а больная, так вообще мало что чувствовала. Он подтянул их к груди, плотней оборачивая меховым плащом. Идти обратно не хотелось, даже не смотря на холод, тут было лучше. Все-таки пещеры не для эльфов.

Он очнулся от того, что его кто-то тряс за грудки и хлестал по щекам. Открыв тяжелые от инея веки, он увидел, полные страха и отчаянья глаза Лины.

— Просыпайся же! – задыхаясь и растирая его замерзшие щеки, шептала она.

Мэйтон хотел что-то сказать, но видимо, так сильно замерз, что губы не слушались. Вместо этого, из горла вырвался какой-то невнятный, тихий сип.

— Ты почему ушел без спроса? – крикнула она, заметив, что он открыл глаза. Звонко и уже всерьез, рассержено, ударила по щеке.

Страх за его жизнь отошел на второй план, осталась досада, и праведное негодование.

Мэйтон отстраненно подумал, что щеки уже могут что-то чувствовать, и что Лина довольно красива в гневе. В тени чуть нахмуренных, темных бровей, блестящие от недавних слез глаза сверкали двумя изумрудами. Искусанные, чуть припухшие губки немного кривились в уголках, и было не понятно, то ли она сейчас вновь расплачется, то ли улыбнется. Ему хотелось второго.

— …Почему никому не сказал? Мы с ног сбились, ищем тебя! Хорошо, что я встретила того паренька, у которого ты узнавал дорогу наверх, а то замерз бы тут насмерть! Как ты мог? – услышал он ее срывающийся голос сквозь шум в ушах.

Еще одна звонкая пощечина. Шум в голове превратился в звон.

Уморившись его тормошить, Лина устало осела в снег рядом.

— Ты бесчувственный болван! — в сердцах выкрикнула она, швыряя в него горстью снега.

«Надо же», — подумал Мэйтон вяло стряхивая снежинки, — «Она меня искала».

Он удивленно посмотрел по сторонам.

Солнце уже давно ушло, выкрасив небо, в зеленый на западе и ультрамарин на востоке с малиновыми перьями редких облаков. Из-за гор вставал месяц в сопровождении первых по-зимнему ярких звезд.

— Прости, я не хотел никого напрягать. Мне стало душно в узких пещерах, я решил дохнуть свежего воздуха. Присел и заснул. — еле шевеля языком, покаянно объяснил он.

— Не хотел! — передразнила его Лина, — Из-за тебя гномы с ног сбились, мы как в разворошенном муравейнике – все бегают, суетятся! Вставай, пошли греться. Или ты еще заболеть решил? Неблагодарный! Тебя четверо на ноги поднимали, а ты тут дурью маешься!

От своей гневной отповеди Лина даже задохнулась.

Мэйтону стало стыдно.

Она потянула его за руку, призывая идти внутрь.

Но попытка встать провалилась. Онемевшие от холода и долгого сидения, ноги отказались повиноваться, и Мэйтон рухнул в снег рядом с ней.

Лина бросилась его подбирать, закидывая его руку к себе на плечо, но сама упала под его тяжестью, и наконец, не выдержав, расплакалась. Чувства, сдерживаемые до этого, прорвались, освобождая сердце от неизвестности и тревоги. Руки без варежек окоченели (какие уж тут варежки, хорошо успела меховой плащ накинуть), ноги замерзли, а слезы, казалось, сразу превращались в ледяные ручьи и прилипали к щекам, склеивая ресницы.

— Ну, хватит уже, — умоляюще выдохнул он, обнимая, прижимая ее к себе, своим дыханием согревая ей ладони, пытаясь поднять, но еще больше увязая в снегу, — Я же извинился.

— Извинился он! — хлюпнув, прогнусавила Лина, на мгновение размякнув и уткнувшись ему носом в грудь, — Вставай, давай! – рявкнула она, с трудом подавляя в себе подступившую душевную слабость.

Тут у входа послышались голоса. Наружу выбежал давешний мальчишка, указал пальцем на них, выходящему следом Ингвариоэнну, и снова исчез в недрах горы.

Дракон подбежал, подставляя второе плечо под руку Мэйтона. И выслушав повтор его отповеди, поволок внутрь, в тепло.

Он, конечно, мог и один его донести, взяв на руки словно ребенка, уж сил хватило бы, но унижать и так пришибленного стыдом эльфа еще больше, не хотелось.