Линии Вселенной (С)

– Скажите мне вот что, – говорит он, наконец, тоном таким, словно я в чём-то провинилась. – В прошлый раз вы упомянули, что плохо спите из-за странных снов. Они ещё снятся вам?

Я утвердительно киваю в ответ. Мужчину напротив меня зовут Энгус Зейн. По словам Клинта, этот парень – неплохой психолог. К тому же, его знакомый. Поборов всякие страхи и нежелание кому-либо открываться, я пришла к нему. Мне кажется, я уже начинаю считать себя параноиком.

– Так вы поделитесь со мной, что это за сны такие? – он щурится и дружелюбно улыбается.

– Просто сны, из-за которых я не могу заснуть, – отвечаю я уклончиво.

– Мисс Моррис, если вы не будете говорить откровенно, я не смогу помочь…

Я лишь качаю головой и вздыхаю, делая вид, что не вру. Не могу я сказать постороннему типу, что вижу сны из прошлого, причём, прошлого чужого, а не моего. И они такие реальные, что порой кажется, будто это действительно происходило. А расскажи я кому-то про ожившего скандинавского бога и, скажем так, дружбу, которую я водила с его «братом», одни примут меня за психа, другие – плохие другие – из психа превратят во врага народа, коим я практически являюсь.

– Хорошо-о-о, – устало тянет Зейн и опять пялит глаза на меня. – Тогда снова вернёмся к событиям Нью-Йорка…

– Снова? Да мы каждый долбанный сеанс об этом говорим!

– Мисс Моррис, прошу вас! Если вы отказываетесь обсудить ваши сны, придётся нам вернуться ко времени, когда вы пережили…

– Вторжение? – перебиваю его я, улыбаясь. – О, да. Славное было время! Но я вам уже всё рассказала. Такая же нудная и короткая история, как и у всех, кто к вам ходит. У вас ведь бывают такие?

– Жертвы нью-йоркского вторжения? – он хмыкает и задумчиво трёт указательным пальцем подбородок. – Да, таких немало. Но ваш случай самый интересный.

– О, и чем же?

– Мы общаемся уже несколько месяцев, но ничего не меняется. Другие потеряли год назад своих близких, либо друзей, а вы нет. Вы всегда так спокойны, когда мы обсуждаем эти тяжёлые для всех нас дни…

По мере того, как он говорит и пристально пялится на меня, мои руки начинают дрожать, и я скрещиваю их на груди. Становится жарко, а меня просто тошнит от собственных ничтожности и притворства.

– Вы ни разу не жаловались, не плакали и не устраивали истерик. Что могло бы выдать в вас сильную личность, независимую молодую женщину. Но я ощущаю, что за этой маской кроется одинокий, сломанный человек, которого недостаточно ценили, а то и вовсе принимали за мусор.

Я остаюсь абсолютно спокойной всё это время, мы смотрим друг другу в глаза пару минут, будто устраиваем бессловесную битву, для которой нет причин.

– Вы не открыли Америку, мистер Зейн, – я разглядываю свои всё ещё дрожащие руки. Чёрт, где я так обломала все ногти?

– Я знаю, но это лишь моя работа. Моё дело выслушать вас и дать совет.

– Отлично! Какой совет в этот раз? Ещё одна партия таблеток, которые мне не помогут? Ещё одна тупая, бесполезная книжка с кучей медицинский терминов, которых я не понимаю? А может, мне стоит поехать куда-нибудь, скажем, на Шпицберген, где я уединюсь среди снега и местных мужланов, у которых в голове одна единственная мысль и извилина?

Зейн невесело улыбается, качает головой и снова пишет в блокноте. А мне остаётся смирно сидеть и ждать, когда моё сердце успокоится, а голова перестанет гудеть.

– Вам есть, о чём ещё мне рассказать, мисс Моррис?

Меня вдруг охватывает чувство незащищённости. Оно сильнее, чем обычно. Понимая, что терять уже нечего, да и не пришлось бы, я просто говорю:

– У меня был ребёнок.

Зейн глядит на меня, прекращая записывать, и его серые глазки загораются любопытством.

– Забавно, что вы ни разу не упомянули такую важную деталь.

– По сравнению с пришельцами это пустяк, разве нет?

– Я так не думаю. И когда же это случилось?

– За несколько месяцев до вторжения.

– И что произошло?

– Я его потеряла. Точнее, это была она. Девочка.

– Вы знаете, в чём была причина?

– А это и не важно. Потому что такова судьба. Ведь если бы она родилась в такое жуткое время, это было бы ещё ужасней, – я улыбаюсь, кусая сухие губы. – Хотя, знаете, я не люблю судьбу. Постоянство так однообразно. И нет никакого азарта!

– То есть, вы не были расстроены из-за случившегося?

Мотаю головой, прекращаю глупо улыбаться. Какое ему дело до моих материнских чувств? Я бы любила её. Я ведь не похожа на свою мать.

– Не хочу больше об этом говорить.

– А отец ребёнка… Он где?

Мне стоит огромных усилий не взбеситься при одной мысли о нём. Я считаю до трёх и отвечаю:

– Он далеко и уже не вернётся.

– Вы его любили?

– Это вопрос с подвохом?

Да кем он себя возомнил, этот недо-психолог?!

– Это всего лишь вопрос, – он улыбается и кладёт блокнот с ручкой на столик перед собой.

Я слежу за каждым его движением, затем чуть наклоняюсь вперёд, чтобы этот идиот видел мои глаза:

– Если бы я не любила его, я бы не захотела ребёнка.

Зейн тупо кивает в ответ, и я догадываюсь, что это значит. Конец сеанса.

Уже в коридоре, пока я надеваю куртку и поворачиваюсь, чтобы попрощаться с Зейном, он подходит ко мне ближе и касается горячими пальцами моей щеки. В этот момент меня будто током бьёт, я начинаю дрожать. Это уже слишком, это всё не для меня… Ко мне уже давно никто так не прикасался, и я реагирую быстро: размахиваюсь и со всей силы бью его кулаком в нос. Зейн коротко стонет, закрывает руками лицо, и я выигрываю время: хватаю за волосы, оттягиваю его голову назад и отпихиваю от себя. Зейн падает на колени, и я решаю пнуть его сапогом в живот.

И лишь после этого, поправив взъерошенные волосы, тихо говорю:

– Хотел поставить меня на колени? Теперь ты сам на них стоишь. Козёл!

Когда я спускаюсь по лестнице, чувствую резкую боль в животе. Снова она… И так каждый раз, когда я чувствую себя хоть немного лучше. Мои лёгкие словно горят, я еле дышу, и перегибаюсь через перила лестницы… Что угодно, лишь бы боль прекратилась. Из глаз уже текут слёзы, но я терплю, и минуты через три становится легче.

Позже я уже с трудом вспомню, как поймала такси, доехала до Бруклина, поднялась на свой этаж и, наконец, попала в квартиру.

Включаю ТВ, чтобы отвлечься, а там – вечерние новости. И опять говорят о терактах в Теннеси. Кое-кому совсем не весело сейчас.

И только когда боль совсем стихнет, и я попробую заснуть, позади себя я услышу знакомый мужской голос:

– Ты вернулась, а я уже заждался.

Приехали! Ну, здравствуй, братец…

========== Глава четвёртая. Неистово. ==========

***

– Что ты здесь делаешь? – спросила Карли, поднявшись с дивана.

Бартон, одетый в привычную уже форму, стоял напротив и строго смотрел на девушку. Он опустил на пол большую сумку, что висела у него на плече, и снял тёмные очки, сунув их в карман куртки.

– Это моя квартира…

– Предоставленная мне тобой лично, я не настаивала.

Клинт прошёл через комнату, сурово взглянув на Карли, затем выключил телевизор и снова обернулся к девушке. По недовольному выражению его лица она догадалась, что сегодняшний разговор будет одним из самых тяжёлых.

– Что? – спросила она раздражённо.

– Как прошёл сеанс у Зейна?

– А-а-а-а, – протянула Карли, улыбаясь и заправляя за ухо локон волос. – Уже нажаловался? Ну и что там с ним? Сильно пострадал?

– Ты сломала ему нос.

– Какая я жестокая! Бедняга, и как он теперь будет смотреть в глаза своим пациентам, зная, что его приложила девчонка…

– За что ты с ним так?

– Всё прошло вполне неплохо, но затем он намекнул на кое-что непристойное.

Бартон только неопределённо хмыкнул и поморщился.

– Я считал, что тебя это взбодрит.

– Только не с ним. И уволь меня от своей заботы, – Карли покачала головой и устало зевнула, прикрыв рот рукой. – Это всё, что ты хотел выяснить? Или я должна понести какое-то наказание за то, что отказала твоему другу?