Ласко́во

Пока подводы спускались с горы, я не мог отвести глаз от бескрайнего моря людей с его многоголосым гулом. Стало боязно – как бы не затеряться, как бы не обидел кто-нибудь. Но вот мы оказались в окружении других подвод и людей. Папаша привязал коня.

Первой ушла молодежь. Потом – мужики. Матери с ребятишками остались на телегах.

Вскоре к нам подъехали на линейке знакомые мальцы с соседних хуторов – Саня Катин и Вася Рожкин. Они весело поздоровались, привязали коня, позубоскалили с нашими матерями и тоже ушли в ярмарку. После встречи с ними, смелыми и весёлыми, мой страх стал постепенно уходить. А тут и наши мужики вернулись с новыми косами. Они продолжали их “пробовать” так и этак. На звук – ударяли о грядки телег. На упругость – ставили косу вертикально и давили на нее сверху. На сталистость – клали на полотно косы спичку, а другой спичкой подвигали первую. Этот способ мне особенно понравился: в ином месте спичка отпрыгивала на несколько сантиметров. Значит, коса крепкая, косить ею будет легко.

Мужики примостились на телеге выпивать и закусывать, а матери повели нас в ярмарку. Всё как в Махновке – молодежь ходит парами, играют гармони, поют подвыпившие мальцы. А вот то, чего в Махновке нет: по обеим сторонам улицы натянуты палатки. “Балаганы”, по словам наших мам. Там продают всякую всячину: в одном – косы, молотки, бруски; в другом – мыло, спички, папиросы, дёготь сапожный и дёготь колёсный; в третьем – платки, гребешки, шпильки, иголки, нитки; в четвертом – разную мануфактуру; в пятом… В пятом – как раз то, что нам обещали купить! Патока! Полная крынка патоки!.. Но здесь дали её только попробовать, а поел я её с хлебом потом, уже на телеге. Не досыта, конечно. Надо было домой привезти, всех угостить.

Но самой интересной на ярмарке была – карусель. Правда, садиться на деревянных лошадок мы, ребятишки, побоялись – не знали, как их остановить. Потом, когда уже мы сидели на телеге, папаша объяснил, что карусель руками крутят и останавливают люди.

Было там еще одно “диво”, над которым смеялись взрослые. У входа в балаган висело объявление:

“Что надо спереди – то сзади.

Что надо сзади – то спереди.

Вход – 5 копеек”.

Зайдёт человек, посмотрит, выйдет – хохочет.

– Ну, что там? – спрашивает его кто-нибудь.

– Сходи сам, посмейся, – отвечает.

Пойдёт. Потом другой, третий. Выходят – смеются. Но не говорят, что там видели.

– Ну, что там, скажи?

– Не расскажешь – надо самому поглядеть. Сходи.

Оказалось, что и всего-то в балагане – лошадь, к морде которой корзина для навоза поставлена, а к хвосту – ведро с овсом.

“Обманулся я – обманись и ты”.

Сигорицы нам понравились и запомнились. То-то было разговоров потом!

И сразу захотелось опять поехать в Сигорицы. Теперь-то уж не побоимся покататься на карусели… Дорога? Найдём дорогу. В крайнем случае подспросим у людей. Но как ехать? Телегу нам не дадут. Хуже того – узнают про нашу задумку, – всё пропало. Одних ни за что не пустят, а никто из взрослых второй раз не поедет. Да и лошадь в телегу нам самим не запрячь. Остается один выход – верхо́м.

Долго не удавалось нам выбрать день, когда все три лошади – наша, Бобкиных и Тимохиных – были свободны и паслись на Мокром Лужке, который не видно из деревни. Не один раз было п о ч т и все готово. Но то узду было не выкрасть незаметно, то шёл дождь, то кони паслись на виду. Каждый раз какая-нибудь мелочь мешала.

Но вот, наконец, выдался случай! Всё было как надо. Лошади паслись на Мокром Лужке, мы после завтрака незаметно выкрали уздечки и спрятались за бобкиным гумном. По Нижней Поженке спустились на Мокрый Лужок. Направились к лошадям. И тут увидели дядю Мишу. Он пришёл за своей лошадью и заодно приглядеть за остальными.

Прятаться нам было некуда. Да и незачем – дядя Миша ребят любил, мы с ним не один раз пасли коней ночью за Круглышом. Он давал нам “стряпнуть” из ружья и даже угощал самосадом. Увидев всех троих с уздечками в руках, удивился:

– На что ж вам кони-то?

Мы молчали. Ничего не могли придумать.

– Куда ж вы собрались?

Пришлось сознаться.

– В Сигорицы? А что вы там забыли?

Мы наперебой рассказали о своей задумке. Он серьёзно нас выслушал. Потом объявил:

– Дураки вы. Сегодня в Сигорицах пусто, нет никакой ярманки, никаких балаганов и каруселей. Сегодня Сигорицы – как наше Ласко́во. Нечего там делать.

А мы-то думали… И вправду – дураки. Ведь и в Махновке ярмарка не каждый день, только в праздники.

…Да, был такой праздник 7 июля – Иван Сигорицкий. Пожалуй, не было в наших краях и праздника, и ярмарки больше. Отовсюду ехали люди в тот день в Сигорицы – кто богу молиться, кто торговать, кто покупать, кто гулять.

Подмога

Моими крёстными были папашина сестра Марфа и Бобкин Ваня. Ровесники – оба 1899 года рождения.

Крёстная вышла замуж далеко, в Цви́гозово, по словам бабуши – “куда наши вороны не летают”. Оно и правда. Другая сестра отца, Нюра, вышла в Махновку, а младшая, Маня, – в По́жни. Это – близенько, и они часто прибегали в Ласко́во “мамушку проведать”.

– А Марфушка залетела в такую даль, что только по праздникам и видишь, – тужила бабуша.

В праздники крёстная с мужем Васей приезжали на лошади. Папаша в шутку называл дядю Васю цыганом за его черные волосы. Хороший был мужик! Под стать крёстной – сама простота.

Я с самого раннего детства полюбил бывать в Цвигозове. Бывал в гостях и у других тёток, но там всё было не так. Там все внимание уделяли взрослым, а ребят не замечали. А если и замечали, то только чтобы мы не остались голодными. “Поешь, сынок, садись, поешь”, – только и слышишь бывало. Будто всего дороже – поесть в гостях, а не побегать с ребятами на улице.

У крёстной же все было запросто: сколько хочешь бегай, когда захочешь – приходи и поешь. Хлеб, варёное мясо – всегда на столе. Набегаемся, бывало, вволю, прибежим, наскоро похватаем, кость псу Валету кинем – и снова на улицу.

Однажды шли мы с бабушей накануне Ильина дня в Цвигозово в гости. Время было уже к вечеру, и решила бабуша сократить путь, идти не дорогой, а тропкой. Тропка кое-где терялась, я один через те кусты не решался раньше ходить, а с бабушей пошли.

Через речку Раздери́шиху всегда лáвинки лежали. Я по ним легко перебежал, а старенькая бабуша как раз над серединой речки закачалась, закачалась, да и бух в воду. Она в жизни не заходила в речку выше колена, а тут окунулась по шею, и даже когда встала на ноги – все равно вода по пояс. Я испугался, не знал, что делать. Увидев ее неестественно побелевшие глаза, понял, что и бабуше очень страшно. К счастью, под рукой оказалась брошенная кем-то палка, и я вмиг сообразил, что один её конец надо подать бабуше.

– На-а, бабуш, держи!..

А она стоит с вытаращенными глазами и с места не двигается.

Наконец сообразила, шагнула и приняла мою помощь.

А узелок с гостинцами так и утонул.

– Молоде-ец, – похвалил меня дядя Вася. – Какая-никакая, а подмо-о-га…

Обида

Было мне лет семь или восемь. В школу еще не ходил – это хорошо помню. А вот зачем меня в тот день в Никитино послали – этого не помню. Но помню, что задал мне папаша в тот день порку. Снял с гвоздя ремень и отстегал. При всех!

И никто за меня не вступился – ни мама (она даже вообще любила, когда нас отец “воспитывал” ремнем), ни бабуша, ни тятяша. Ну, а Митьке с Васькой – что: благо, не им попало. Они сидели на печке и молчали.

Он тоже сидел на лавке и видел, как мне доставалось, видел, как я плакал. А я его ненавидел, поклялся себе отомстить ему, когда вырасту.

Конечно, я не сдержал клятвы… Через много лет, уже после войны, я мог бы напомнить ему про тот случай. Просто так, для смеха. Но всё была не та обстановка.

Его деревню, Фи́шиху, стороной было не обойти. Другие деревни – можно, а эту – никак. Так она была расположена – слева и справа болото.