Вечернія часы, или Древнія сказки славян древлянских

Вадим, не унижая себя, сказал глубочайшее почтеніе сему знаменитому Римлянину. Величественный вид и красота Славянскаго князя, внушили еще во время суда над ним уваженіе к нему в Квieтiе. Он слушал со вниманіем предложеніе Вадимово, которой говорил ему следующее: "светлейшій Квieтiй! благополучным считаю час, в который прибегаю к высочеству твоему. Вина моего прошенія тебе известна; брат мой свободнорожденный Славянин находится в твоей неволе, когда токмо можно называть неволею услуги великодушному Римлянину. Сей брат мой, отторгнутый нещастным приключеніем из своего отечества, нанес безмерную горесть престарелому родителю, мужу обремененному ранами и славою в услагах свету известнаго словянoрускаго князя Буривоя. Печаль, снедающая остаток дней его, убедила меня предпріять с воли его странствованія по свету, для сысканія толико любезнаго ему сына. По безплодным и продолжительным путешествіям, нахожу я онаго в твоем дом. Когда ты, Светлейшій Квіетій был родителем, то можешь разуметь о цене дара, каковый в состояніи учинить отцу моему. Но не желаю я, чтоб лишился ты в пользу нашу заплоченнаго за него злата. Я готов возвратить оное, или сколько ты потребуешь; страннопріемник мой почтенный Публій Iовиніян будет в том порукою, что требованіе твое будет исполнено. Но когда и сего недостанет, предлагаю я себя в невольники на место брата моего, да узнает родитель мой по его возвращеніи, сколь тщателен был я в исполненіи его воли". — Квіeтiй удивлялся красноречію и добродетели славянина; а Брячислава, предстоящая тут, проливала слезы, зря таковой опыт верности своего возлюбленнаго. Публій возобновлял прозбы, и предлагал свое поручительство, Квieтій пришел в умиленіе. Поистинне редкой пример великодушія! сказал он; Славяноруссы известны нам только по имяни; мы считаем их варварами, и при своем токмо одним себе опыты добродетелей: однако случай сей приводит меня к противному заключенію. Но зри, почтенный странник, (продолжал он обратясь к Вадиму) что Римляне всегда могут спорить с славянами! Естьли преодолевали вы нас иногда своею храбростію, не победите однако в великодутіи. Я возвращаю тебе, Замбрай (так называлась в плене Брячислава) твою вольность! — сказав сіе, подал он ей изготовленный лист отпущенія, обнял с отеческою милостію, и подарив коробочку, наполненную дорогими камнями, позволил удалиться в отечество, обрадованные любовники с радостными слезами приносили ему благодарность; Публій превозносил его великодушіе, и препроводил их в дом свой.

Казалось тогда, что все бедствія соединенных супругов прекратились. Они готовились отправиться немедленно в Дакію, чтоб обрадовать возвращеніем своим огорченнаго Дeкeвала, и заключить брак, котораго отсрочка по утвержденной клятве казалась несносна Вадиму. Известіе, чтоРимляне готовятся напасть всеми силами на Дакію, и успехи оружія их, возобновленные в Панонія, понуждали их ускорить отъездом; но с другой стороны полагали преIпятствіе следовать по намеренію их сухим путем. Публій предварил Вадима, что все дороги, которыя бы они ни избрали, навлекут им опасность от Римских войск, и советовал сесть на корабль, доказывая что чрез Меотиское море могут они безпрепятственно пристaть к берегам своего отечества. Он постарался облегчить сіе путешествіе, и пріискал корабль, имевшій чрез несколько дней отправиться в Колхиду. Вадим с возлюбленною своею Брячиславою считали минуты, удерживающія их в областях Римских; сердца их трепетали при воображеніи об ожидающих их радостях. Но бедственное созвездіе, простирающее на них злобное свое изліяніе, готoвило им невоображаемую напасть.

Дни за два пред тем, как надлежало им садиться на корабль, возпоследовала наипріятнейшая погода и тишина настала после продолжительных ветров. Публій предложил Вадиму выехать на охоту; они оставили Брячиславу заниматься пріуготовленіями к путествію, и следовализа город. Но каких горестей избавился бы князь славянскій, естьлиб последовала за ним его возлюбленная! Благополучная та погода была преддверіем небеснаго гнева, определившаго погибнуть Геркулане от страшнаго землетрясенія, а Вадиму учиниться в цветущих летах вдовцом, нещастным любовником, злополучнейшим на свете человеком. Они не больше часа проводили в звероловстве, как Публій почувствовал жестокую головную боль и принужден возвратиться в город. Вадим, желая возпользоваться благополучным времянем, остaлся продолжат охоту с служителями своего друга. Но среди лучшаго своего удовольствія с ужасом приметил начавшееся жестокое землетрясенее. Приведенный в трепет, поскакал он к городу, но усиливающееся колебаніе земли остaновляло его лошадь; он остановился, и в смертельном страхе был свиделем того, как разсевшаяся в нескольких саженях от него земля пожрала в пропасти свои следовавшаго за ним служителя. Сколько ни велик был ужас его, но не забыл он о своей возлюбленной Брячиславе; ему представлялось, что опасность в городе, наполненном высокими зданіями, еще стокрап больше, нежели на открытом поле. Любовь превозмогла страх, и понудила его поспешить в Геркулану, чтоб спасти Брячиславу. Но небо противилось его намеренію: землетрясеніе умножилось еще больше, и дрожащая лошадь не повиновалась его понужденіям. Он готов был бежать пешком; но вся природа, как бы приближавшаяся к своему паденію, принудила его помыслить о спасеніи собственной жизни. Находящаяся близ Геркуланы высокая гора, Везувія называемая, с преужасным стуком, треском и громом расселась, пролияла из недр своих реку раскаленных металлов. Казалось, что сам ад разверз тогда смертоносную гортань свою, Вадим видел, что ток пламенный стремился прямо на Геркулану, но не достиг еще, когда вылетевшая из вершины Везувія огненная туча , состоящая из раскаленных камнев и горящаго пеплу, покрыла сей нещастный город; дым смешался с воздухом, и застенил в очах его зреніе. Горящій пепл хoтя не тaк густо, но простирался до самаго того места, где находился нещастный Вадим, опалял его, и принудил удалиться в густоту близ стоящаго лесу. Однако и в оном не был он безопасен; пепл упадал сквозь листы, и зажигал самыя древа: он принужден был скакать, куды зря и отчаялся уже в своей жизни, как щастіе привело его к пещере некоторой горы, в которую въехав с конем своим, избавился он от всеобщаго пожара. Препровел он в сем месте остаток дня и ночь между жизни и смерти; он приходил в себя за тем только, чтоб чувствовать свое злощастіе. Не мог он и воображать, чтоб Брячислава могла спастись, когда весь город покрыт был огненным морем. Он не мог оплакать своего нещастія, не мог сожалеть и о погибели своего друга,как бы нарочно судьбою от него на смерть увлеченнаго; ибо отчаяніе лишало его чувств. Лучи возходящаго солнца, простершіеся в мрачное убежище его, извели его из онаго, дабы удостовериться в злополучіи. Он вывел коня своего, видел во всей природе прежнюю тишину, равно как бы не случилось никакой в оной перемены. Прошедшіе ужасы, представлялися ему как бы сновиденіе, и только серный запах с курящимися в разных местах остатками зданій и лесов удостоверяли его, что прошедшее нещастіе было не мечта ночная. Он сел на коня своего и поехал к городу, имея еще надежду, что может быт в остaтках зданій найдет он возлюбленных особ своих. Но вступая на ближнюю к городу вышину, с которой вся Геркулана была видима; не приметил ни малейших следов зданій? Из цветущаго города учинилась черная гора, курящаяся заразительным паром; ибо вся долина, на которой стоял оный, засыпана была изверженіем из Везувія. Вадим неповерил бы глазам своим, что был на том месте город, естьли бы положеніе Везувія, учинившейся с того времяни огнедышущею, не уверяло его в тoм[12]. И так не осталось нещастному Вадиму инаго, как оплакивать вечную разлуку с возлюбленною его Брячиславою. Он препровел несколько дней, разъезжая по окрестным местам, но не мог сыскат никого спасшихся из Геркуланы и некоторыя земледельцы, видевшіе издали погибель само города; уверяли его, что ни одна душа из онаго не успела выбежать, но все жители обще с им засыпаны были горящим пеплом.

12

В сем произшествіи видим некоторое несогласіе в историческом леточисленіи. Город Геркулана засыпан был при начале возгоренія горы Везувія, изверженным из нея горячим пеплом, обще с другим городом, называвшимся Урвис Помпей, при владении Типа Веспасіана, в лето 80 по Рождестве Спасителя; а война у Римлян с Декевалом началась при императоре Траяне, лет с двадцать после того. Но хотя повесть о Вадиме и доказываeт начало войны, сей прежде погибели Геркуланы, но сочинитель охотно уступает Господам Хронологам, и дает им честное слово отнюдь в том не спорить.