Страница 52 из 55
Между тем надежда оживляла Циклоиду, страсть Остроилова была равно нежна, чистосердечна и постоянна, но учинилась спокойнейшею. Все разговоры его с мнимою Анемоною клонились до невольничества, в коем принуждены они жить; он всегда возпоминал о странном своем похищеніи, приписывал оное чрезїестественной силе, но не постигал причины. Чего от него требуют? Что намерены с ним делать? Кому надлежит сей замок? Для чего прекрасная Анемона была жертвою и участницею его нещастія? Что она сделала? за какую вину ее наказывают? были его безпрестанные вопросы. — Вы бы меньше обо мне жалели (отвечала ему мнимая Анемона), естьлиб знали, сколько я вас люблю. Я ни о чем не жалею, находясь с вами. Таковым образом всегда оканчивались разговоры их, доказательствами о живейшем участіи, которое пріемлют они друг в друге. Волшебница, как женщина остроумная, не старалась достигать усиліем: она вводила его постепенно в ослепленіе и лестилась наконец достигнуть своей меты. Имея важные успехи, уповала она, что можно уже довершить остальное помощію искусства. Она призвала на помощь всю силу власти своей; учинила тaинственнейшія заклинанія и страшныя волхвованія; призвала всех влюбленных волшебниц со всего света; приступила с ними к действію, и истощила все возможныя средства, кои может внушить величайшая страсть, подкрепляемая почти безпредельным могуществом.
Вдруг дворец ея, и без того великолепный, воспріял новой вид, чертoги, большія и малыя покои, обои, картины, истуканы пременились; все оныя представляли, вдыхали и возжигали сильный пламень утех любовных. Сады, древа и цветы, украсившись дыханіем самых нежных зефиров, являли прельщающій вид первых весенних дней; тысяча дорог, скрывшихся новым листом, указывали убежище в очарованных беседках; пріятнейшая зелень, пеніе птиц, благовоніе цветов, шум упадающих вод; оживающая природа; словом сказать, все в прекраснейшем сем жилище возбуждало в чувствах сладостное вожделеніе и нежное впечатленіе роскоши.
Какое очарованіе! любезная Анемона; (вскричал Остроил, влекомый волшебницею для прогулки в рощах) видалиль вы что нибудь пріятнейшее? как сады сіи прекрасны! какое зрелище! я восхищен! — я также, как и вы (отвечала волшебница) ощущаю крайнее удовольствіе; привлекаeт ли вас сія любезная прохладность рощей? Ах! как красива долина сія! — говоря это, они шли далее. Они достигли на площадку, обсаженную миртами и померанцами, наполняющими воздух ароматным испареніем, виден среди оныя был порфирный водоем, наполненный прозрачною водою, из которой выходила богиня любви, высеченная из белаго мармору, окруженная радостьми и младенцами, изображающими Леля и Полеля: самая Лада находилась в положеніи столь благопріятном, что взоры не могли потерять ни одной черты из тех зараз, кои составляют блаженство самых богов. Остроил, пораженный взображеніем совершеннейшаго художества, алчно пробегал взорами по прелестям сего истукана; чувства, овладев его взорами, прилепляли оные к привлекательнейшим чертам Лады, как вдруг возбужден он был сладостным согласіем музыки. Циклоида, и он, схватившись руками, и равномерно быв очарованы тем прелестным звоном,обратились к тому месту, откуда оный произходил.
На берегу водовода, коего поверьхность представляла хрустальные ковры, младыя девицы, из служительниц волшебницыных, собравшись по ея приказанію, состaвили при звуке сладкогласных орудій ту обворожающую игру, кою изобрел вкус к вожделенію, и которая оное производит. Одежды их, разположенныя искусно по характерам, кои оным представлять надлежало, на одних щеголеваты, на других летки и все сработаны прелестно, были устроены меньше для тoго, чтоб скрывать от глаз их прелести, чем удовлетворять нежному любопытству. Некоторыя из них лежали разбросавшись на цветущей мураве, и присоединяли голоса свои к музыкальным орудіям: они воспевали любовь, и присоединяли свои прелести, пристрастіе к выраженію своего пенія. Другія резвились с любовниками, возпламененными и живыми; шутливыя усмешки одушевляли тень лиц их, и учиняли зреніе на них тем больше прельщающим; они кончили игру свою, связавши друг друга цепями из цветов. По тoм побежав в запуски, удалялись от своих подружек; любовники старались их догнать, готовились уже схватить: но они увернувшись, ускользали из рук простертых; напоследок их ловили: поцалуй, данный с пріятностію и принятый с восхищеніем, был наградою победителя. Многіе из них живейшею пляскою изображали полет дышущих любовію бабочек, как оныя при возхожденіи солнца поправляют свои крылышки, летят, кружатся, перескакивают с цветка на цветок; ищут тех, с коими надлежит им сцепиться; находят, остановляются, цалуют, играют, и улетают. Те же девицы начали после того, схватившись руками, веселой танок; толпа пастушков, предводимых богом любви, спешила присоединиться к ним. Тогда легкіе их ноги начали летать по мураве с живостiю, внушаемою вожделеніем, которое они изображали и вдыхали; их повороты, нежные взоры, усмешки представляли невинное искусство, соблазняющее душу и возпламеняющее новым огнем. Они побежали за тем, чтоб их догоняли, и чтoб получить время к выбору. Вскоре любовь их разпределила: они пошли томно с объятіями, разпростертыми для нежности, и взорами удовольственными; это было изображеніе утехи, роскоши и щастiя. Танок кончился, прекрасный хоровод мало по малу пропал из виду в беседках и тенях, находившихся вдоль по водоводу.
Ах! как они щастливы, прекрасная, Анемона! (вскричал тогда разтроганный Остроил). Циклоида ответствовала ему вздохом; ея взоры на него устремленные, были исполнены той пленяющей томности, которая открывает чувства, произходящія в душе, и всегда на глазах оныя изображает. Впечатленіе предметов, коими они занимались, желаніе ея нежность, появляющаяся на лице, составляли вид разительной; ея уста, глаза, румянец, все черты представляли любовь и самую роскошь. Движенія Остроиловы, уподоблялись смущенію волшебницыну, которая шла повалиться на дерновой софе. Он держал ее за руку, и приходил в одинакое с нею состояніе; руки их сплелися, взоры повстречались, смутились, вся вселенная в оных изчезла: они видели только себя во всей природе.
Циклоида достигла минуты победы своей, ея желанія достигли высоты, равно и Остроиловы в жестоком восхищеніи; все чувства его объяты были огнем любовным. . . вдруг смертной хлад разпростерся в его жилах; он ослабел, как бы бездушной в объятіях волшебницы; она обнимала токмо тень Остроилову. В смятеніи своем земетил он однако, что часы его не звенели и кольцо не сжималось, между тем чувства его уступили место разсужденію и самолюбію; он взглянул на мнимую Анемону. Безпорядок, в кoтoром она находилась с прочими обстоятельствами, укоряя его в слабости, и доказывали о его стыде. Он с досадою почувствовал свое нещастіе.
Может быть льзя сказать, что Циклоида привыкла к неудачам. Частохват составлял первый ея союз в жизни, но не весьма соответствующій ея намеренію. — Успокойтесь, мой дражайшій Остроил (сказала она, подав ему руку с нежным взором); это маленькое приключеніе случайное в свете; я не сержусь, это не нарушаeт дружества. — Ах, сударыня! я в отчаяніи (отвечал Остроил с холодностію): испытал ли кто нибудь тaковую перемену? Естьлиб вы знали . . . Мог ли бы я опасаться? . . . Нет, таковое нещастіе не может быть со мною!
Циклоида, которая для успокоенія его могла бы разсказать несколько примеров, удовольствовалась усмешкою, и обратила случай сей в шутку. Таковое снизхожденіе уменьшило несколько стыд Остроилов, но безпокойство его совсем тем было велико; в самом деле случай его в основаніи не тaк был обыкновенен, как мнила волшебница; ему потребно было несколько времяни для уединенія. Он оставил волшебницу, удалился в темную листвяную дорогу и предался разсужденіям. Оныя касались до прошедшаго приключенія предстоящей опасности и страха о предбудущем. Он не постигал, что его предохранило. Как можно было ему угадать, что три волоска из хвоста волшебницы Малуши были того причиною? Обе покровительницы его имели свои виды: часы и кольцо его лишены ими действія.