Страница 26 из 55
Вадим при всей своей печали не пропустил спросить о своей возлюбленной Брячиславе; но к умноженію своей печали узнал от Урмана, что об ней с самаго ея отлученія нет в Дакіи никакого слуху. Надежда, утверждающая его во мненіи, что любезная его спаслась при погибели Геркуланы, доставила ему хотя ту отраду, что не досталась она в добычу Римлянам. Он утешал Арпада, и советoвал ему искать помощи к возвращенію своего наследія у Государей северных; он напоминал ему и о Князе Булгарском. Арпад находил прибежище свое достоверным, но страсть к Предславе полагала тому препятствіе; он не хотел прежде остаться в покое, доколе ее не сыщет, и не отмстит ея похитителю. Вадим принужден был удовольствовать в том желаніе своего друга, и наши соединенные отправились в область квадов; они клялись имянем Чернобога исторгнуть Раслава из недр Дворца его, и пронзить тысячею ударов, естьли токмо онаго там найдут. —
В сей вечер в числе слушaтелей находился и Славомір. Ему давно хотелось войти в благосклонность Изборову хотя чрез сказки; он уповал, что скрывая полезныя нравоученія под выдуманными видами, может более принести пользы сердцу юнаго государя, нежели его ласкатели. Не хочу я быть безполезным членом в сей беседе, говорил он Избору; и естьли вы, Государь, позволите, завтрашній вечер намерен я разсказать вам сказочку, которую я слыхал еще рабенком он моей бабушки. Охотно! охoтно! вскричал Избор; дедушко слыхал от бабушки: это настоящая древность! надобно быть тут чему нибудь забавному... Правду сказать, мне уже и надоело несколько равнословное повтореніе Голованово о богатырях и побоищах. Бабушка твоя без сомненія была щеголиха в свое время, и сказочка ея наверное содержит какое нибудь любовное похожденіе. Завтра Славомір, завтра в назначенный час! а поутру я на охоту не поеду, и в удовольствіе твое готов подписывать бумаги, хотяб ты, принес их более вчерашняго. — Славомір поклонился; он в наставшій вечер явился по условію, и сказывал следующее:
ВЕЧЕР XII.
Сказка о Князе Медорсусане.
В той северной части Руси, где во время зимы не всходит солнце, где горы покрыты вечным снегом, и где весною обледеневшія ветви древес пред восходящим световидoм сіяют подобно алмазам, находятся леса безконечной обширности, служащіе убежищем белым медведям. Сраженіе с сими зверями, соединенное с немалою опасностію и трудами, составляет почтенное упражнение благородных особ в тех странах обитающаго Народа; ни один юноша, не имеющій еще кожи убитаго им медведя на седле своем, не смеете там открывать любовь свою никакой красавице. Убившій довольное число зверей составляeт тaм щастливейшаго волокиту. И народ сей находился некогда под владеніем Князя Медорсусана, Государя юнаго, но рожденнаго под щастливым созвездіем, прекраснаго, остроумнаго и столько просвещеннаго, что можно было считать за удивленіе, видя столь совершеннаго монарха в стране суровой и среди народа дикаго. Ему не исполнилось еще дватцати лет, но он выдержал уже опасную войну с славянами, в которой явил себя столькож искусным приводцем, как и неустрашимым витязем. Когда рать его в мирное время польвовалась покоем, он не имел онаго сам, выходя безпрестанно на опасный лов медведев.
В некоторой день выехал на охоту со множеством своих придворных, предался он благородному своему рвенію до того, что погнавшись за зверем, от всех удалился, наскакал в дремучій лес и потерял дорогу. Он осмoтрел себя, что он один, уже тогда, как смерклось, в месте незнакомом, и захваченна жестокою метелью; сіе принудило его понуждать коня своего к бегу. Он подавал в рог голос своим охотникам, однако безполезно; никто не слыхал его. Усиліе ветров почти срывало его с лошади, снег залеплял глаза ему, и к дополненію всего ночь учинилась столь мрачною, что на сажень впереди не можно было ничего видеть. Он искал убежища под густoтoю сосен, но буря, вырывающая древа из кореня, и самое пребываніе в лесу учинила опасным. Принужден был он скакать из лесу; удалось ему выбраться на поле, но тут предстояла новая опасность быть занесену снегом. В сей крайности озирался он на все стороны, не зная что начать, и вдруг на возвышенном месте увидел лучи от огня. Не медлил он следовать на оный, и по великим затрудненіям достиг почти невосходимой горы, составленной из утесов, пропастей и крупных скал; виденный им огнь сіял с верху оной. Он громостился на гору около двух часов, то верьхом, то сходя с коня своего, и тащив онаго за собою за повод. Наконец приближился он к великой пещере, в отверзтіе которыя исходил виденный им огонь. Он размышлял, остановясь, входить ли ему в оную; не можно было считать место сіе, опричь убежища разбойников, коим показаться нельзя было без опасности. Но понеже души Монархов имеют в себе пред обыкновенными человеками нечто благороднейшее и возвышенное, то вошел он без ужасу в пещеру, держа в руке обнаженную саблю в предосторожность от нападенія. Едва ступил он несколько шагов, объят был такою стужею, что занимало ему дыханіе.
На шорох его шествія выступила из внутренности пещеры старуха, коея седые волосы и морщиноватое лице являло глубокія лета; она, взглянув на него с великим удивленіем, сказала: ты первый смертный, котораго вижу я в сем месте! знаешь ли ты, кто здесь обитает? нет, отвечал Медорсусан; я не ведаю и того, где я нахожусь. Это жилище, подхватила она, Позвиста, бога ветров: сюда приходит он успокоиться со всеми детьми своими; я оных мать, и ты находишь меня здесь одну по той причине, что все они в разных частях света заняты особливыми упражненіями, делать добро и зло в міре. Но ты, продолжала она, иззяб и обмок; я разведу огонь для твоего обогренія и осушенія одежд. Жаль мне лишь того, что ты будешь иметь худой ужин: господа ветры довольствуются самою легкою пищею; а для человеков потребно что нибудь посвязнее. Князь благодарил ее за приветствіе; он приближился к огню, которой разгорелся в одно мгновеніе ока от того, что возвращающійся домой Западной ветр поддувал оной. Не успел еще вступить сей ветр в пещеру, как следовали за ним ветры Северовосточный и несколько Аквилонов; Борей, Югозападный и северный также не замешкались; сам Позвист вступил в их препровожденіи. Они все были с ног до головы мокры, имели щеки надутыя, волосы всклокоченные: поступки их не имели в себе никакой вежливости; и когда начали они говорить с Медорсуаном, едва не заморозили его своим дыханіем. Один из них разсказывал, что он разнес врознь военные корабли; другой, что он потопил несколько судов; третій, что благопріятствовал некотoрым плавателям, и погубил гнавшихся за оными разбойников. Другіе хвастали, что порвали много деревьев из кореня, опровергали зданія, обрушили стены; словом сказать, всяк из них щеголял своим подвигом. Старуха слушала их со вниманіем; но вдруг оказала на лице своем великое безпокойство: ах! вскричала она, да гдеж делся маленькой Зефир? не видалиль вы его? Уже очень поздно; я боюсь, чтоб не приключилось ему какого нещастія. Все отвечали ей, что нигде с ним не встречались. В самое то время Медорсусан увидел входящаго в пещеру прекраснаго юношу, столь лепообразнаго, как изображают Леля, бога любви. Перья крыл его были белыя, перемешанныя с алым, и столь нежныя и тонкія, что казались быть в безпрестанном движеніи; светлые его волосы, свиваясь в тысячу кудрей, разсыпались по плечам его; на голове он имел венок из роз и жасминов; и взгляд его сопроваждался прелестною усмешкою. Где ты засовался, маленькой своевольник? закричала на него грозно старуха. Уже все твои братья здесь, а тебе бы и давно быть надлежало. Разве не знаешь ты своей поры? ты не думаешь о том, что я об тебе безпокоюсь. Матушка, сударыня! отвечал он, я старался не замедлить, ведая, что впрочем могу заслужить ваше неудовольствіе; но я находился в садах княжны Щастливаго острова: оная прогуливалась со всеми своими девицами. Одни из них плели цепи из цветов, прочія лежали на мураве, разпахнувши грудь свою для свободнаго мне достиженія и лобзанія их. Некоторыя из них увеселялись плясаніем под пеніе своих подруг. Прекрасная Княжна находилась в скрытой померанцовой дорожке: дыханіе мое простиралась до уст ея, и я полегоньку колебал на ней покрывало. "Зефир! сказала она, я нахожу тебя пріятным! ты меня утешаешь! Во все время, когда ты здесь присутствуешь, не остаявляю я прогуливанія в садах". Признаюсь, что ласки, произносимыя столь прелестною особою, меня обворожили; я не мог владеть собою, и не разстался бы с нею, естьлиб не поопасся вас прогневать.