Страница 23 из 55
Жестoкая любовь моя к нему принудила меня согласиться на его желанія. Мы сели на лошадей, и удалившись от города более десяти верст, встретились с одним господином, который, поровнявшись с нами, с вежливостію Минофилу поклонился. Любовник мой, углубясь в разговоры со мною, тoго не приметил. Сію оплошность встретившійся с нами счел за пренебреженіе, и захотел отмстить моему любовнику своею саблею, оный принужден был оброняться, и защищал себя неустрашимо. Они сбивали друг друга с места до тех пор, как удалились из глаз моих. Страх остaться одной в пустом месте, и опасность об моем любовнике, лишили меня чувств; я упала с лошади, и до тех пор не опомнилась, как увидела уже пред собою стоящаго того незнакомаго с отрубленною головою моего возлюбленнаго Минофила. Я не могу изобразить вам тогдашняго моего ужаса; однако сама не понимаю, каким-то образом оной обще с моим печальным обстоятельством нечувствительно загладился в моей памяти, и я начала слушать слова его. Прекрасная Цекссера (так я называюсь)! сказал он мне; ваш любовник был недостoин вашей к нему благосклонности: взберите меня на его место в женихи; чрез что учинитесь обладательницею над многими милліонамии подданных. Слова его немедленно произвели в сердце моем ненависть к прежнему моему любовнику, и тогдаж возродили нежнейшій пламень к Асмоду; ибо он был то. Я клялась ему вечною любовію, и была подарена от него таким перстнем, коего цена превосходила целую бочку золота. Он возвратился со мною к моему родителю, я льстивыми своими словами так склонил его к себе, что оный иногдаж дал позволеніе на брак наш. С тем сей новый жених мой от нас и поехал. После того не редко меня посещая, открыл мне о своем состояніи, так как я вам уже сказывала. Когда бывает он со мною, я не нахожу, кроме его, милейшей для себя вещи; но по отъезде его чувствую неслыханное к нему отвращеніе, и волосы на мне вздымаются дыбом, как скоро я об нем вспомню. Отeц мой в скором времяни начал его тaкже ненавидеть. Третьяго дня, при посещеніи, открыла я Асмоду о сей новости. Он разсердился, не показался на глаза отцу моему, и отъезжая, объявил мне, что естьли я желаю сохранить его любовь к себе, умертвила бы отца своего. Ужас охладил кровь мою, когда я сіе услышала; но любовь к Асмоду до того ослепила мои чувства, что я в прошедшую ночь совершила оное богопротивное и мерзкое убійство. Обагренная кровію родителя моего, бежала я в туж минуту из дому своего; ужас и отвращеніе к самой себе гнали меня до сего места, где Асмод велел мне себя дождаться. — Выслушав слова сей оскверненной и страшной преступницы, хотел я в ту же минуту, оставив ее, бежать прочь; но она убедила меня слезами своими не оставлять ее до тех пор, как Асмод прибудет.
Не прошло четверти часа, как я сев близ ее на холм, с ужасом ожидал последствія. Поднялась такая жестокая буря, что казалось весь свет погибнет. Ясный день померк, гром оглушал меня, и молніи, падающія вокруг нас, принудили сойти с холма. Свирепство бури, и звук грому умножались вдвое по причине гористаго местоположенія. За тем пролился стол сильной дождь, что все поля наводнились, и мы принуждены были опять взойти на холм, от стремленія текущих с гор потоков. Выдержав чрез два часа тaковую страшную непогоду, увидели мы вновь день, и жаркіе лучи солнечные вскоре осушили измокшія на нас одежды. Непродолжительнож затем показался издали едущій к нам вельможа в препровожденіи множества служителей и заводных лошадей. По приближеніи его, узнала Цексера, что был то ея любовник. Оный одет был великолепно, равно и на служителях его блистало всюду золото и серебро. Цeксера усмотря онаго, начала дрожать всем телом; чрез что и мне неизвестный страх приключила. Я с перваго взгляду столько возненавидел Асмода, что ощутил великое желаніе напасть на него и убить пред глазами его любовницы; однако и со мною то же последовало, что и с Цeксерою: я услышав слова его, почувствовал к нему особливое дружество. Свиданіе любовников сих было нежнейшее. Асмод благодарил меня за неоставленіе его невесты, и приветствовал меня в свой горный замок с таковою ласкою, что я не мог отговориться. И так мы сев с Цексерою на заводных лошадей, поехали с Асмодом.
Продолжая путь наш около часа, прибыли мы в густой великой лес, в котором так было темно, как бы ночью. По выезде из онаго приближились к утесу высокой каменной горы, и остановились у находящейся в оной великой пещеры. Мы сошли с лошадей, и отдав оных служителям пошли за Асмодом, которой вел невесту свою за руку. Продолжая несколько сот шагов под земным сводом, освещенным многими лампадами, вышли мы на преогромной двор, освещаемый солнечными лучами. Столбы, окружающіе площадь онаго поддерживающіе великолепныя зданія, сделаны были из вылощенной яшмы. Среди площади находился пріятно украшенный сад, наполненный всех родов благовонными и плодовитыми древесами; все в оном цвело и наполняло воздух ароматом. Шум прекраснейших водометов, соединясь с пріятным пеніем тысячных родов птиц, запертых в огромных содержалищах, предстaвлял место сіе некотoрым раем. Проходя сей сад, встречены мы были от пятидесяти одетых в парчевое платье девиц, и толикагож числа богато одетых мущин, которые, приближась в молчаніи, упали пред Цексерою на колена, и после по данному от Асмода знаку встав, следовали за нами до палат. Дом Асмодов превосходил великолепіем все виденные мною в жизни Дворцы великих в свете Государей. Крыльцы и сени онаго сделаны были из слоновой кости; а полы намощены узорами из чернаго с белым мармору. Окны, стены и потолоки во всех покоях блистали от золота и самоцветных камней. В кокомнате, пріуготовленной для пиршества столе, находился литой из чистаго золота, покрытый самым тонким Сидонским полотном; а на оном приборы для двенатцати особ. Блюдцы казались быть из целых яхонтов, ложки из изумрудов, а прочая посуда вся золотая, усаженная драгоценными камнями. Асмод провел нас в спальню, где при равномерном богатстве видел я кровать, на которой по черному аксамиту приборы и занавесы унизаны были крупным жемчугом. К одной стороне стоял литой из золота столик, с блестящим рукомойником и лаханью. Кресла, софы и скамьи, сіяли от множества алмазов; а подушки на оных были из некоторой неизвестной мне золотой ткани, потом вошли мы в зал, превосходящій все прочія комнаты богатством и великолепіем; круглой свод в оном сделан был их некотораго прозрачнаго подобнаго небесному цвету камня, усыпанный блестящими звездочками. Когда мы вошли на средину сего очаровательнаго зала, почувствовали упадающую на себя сверьху ароматическую росу. Не могу я подробно описать вам всего виденнаго мною в доме Асмодовом; богатство и великолепіе онаго превосходят человеческое воображеніе. По осмотреніи всех редкостей, кои показывая нам Асмод, может быть из хвастовства, справедливую имел к тому причину; повел он нас за стол; и когда занял место свое с Цексерою, а я сел близ их, вошли к нам девят, как надобно было чаять, знатных вельмож; одежды их и золотыя на шеях цепи то доказывали. Вельможи оныя, отдав нам низкой поклон, сели на оставшіеся девять стулов. Проворство услуживающих, вкус еств и избраннейших напитков, соответствовали прочему великолепію. В продолженіи стола играла столь пріятная музыка, каковой я отроду не слыхивал. По том вступило дватцать четыре маленьких девочек, и столькож мальчиков одетых в белое платье, кои начали удивленія достойную пляску; проворство ног их превосходило возможность человеческую. По окончаніи пляски девочки приближась за стул Цeксерин, готовы были для услуг ея; а мальчики присоединясь к музыкантам, составили голосами своими неслыханное согласіе. Хотя вкус вин возбуждал во мне охоту к шумству, но услаждаясь пеніем, забывал я о пище. — Увеселеніе сіе пресеклось припадком, учинившимся с Цексерою; она почувствовала во всем теле жестокой озноб. Асмод приказал тотчас в спальне развести в камине огонь; маленькія девицы немедленно оное исполнили, и Цексера приведена была к оному. Огонь сей состaвлен был не из простых, но невообразимое благоуханіе испускающих дров. Цексера отчасу в лице бледнела; безплодно делали ей к ногам припарки, надлежало ее было положить в постель. Когда девицы начали новобрачную раздевать, пожелал я Асмоду доброй ночи, и возвратясь с девятью вельможами в зал, продолжал с ними веселиться до полуночи; мы пили исправно за здоровье молодых. Наконец сон и винные пары начали отягчать мою голову. Один из вельмож приметив то, проводил меня в особливый покой, к богатоприбранной постеле, на которой я заснул сладким сном.