Алиса Длинные Ноги

Немедленно освободи ведьму от пут, покайся и – повторю сотню раз неграмотному – ступай на речку – смой свою мужиковатость и дурной запах – Мир ваш кручинится, загибается от вони мужланов!

Снова воины пять минут кричали, размахивали руками – не воины, а иудеи во время обсуждения Продовольственной Программы Израиля.

— Графиня Алиса Антоновна… Длинные Ноги! ХМ! Они бранятся, осыпают вашу наготу подозрительными насмешками-похвалами, обещают, что бросят тень на вашу нравственность, и в этой тени укроется войско орков! – фон Карла взяла графиню Алисию за правую руку, спасала от молний наглых взглядов воинов. – Вы не понимаете смысл брани, потому что – возвышенная, чистая, алебастровый шарик в море с пиратами.

Ваша моральная устойчивость сохраняет ваш разум, Мерлинской стеной загораживает гнусные намёки.

— Мою? Наготу? Обсуждают? – графиня Алиса Антоновна зарделась маковым полем, в негодовании топнула музейной ножкой (каблучок туфельки пробил норку карликового эльфа, лишил тысячелетнее возвышенное существо правой руки). – До икоты, до судорог доведут ростовщика, но не благовоспитанную девушку!

Я одета, а не нагая; на мне горностаевая мантия моральной устойчивости и скромности!

Если через мантию воины видят моё нагое тело – ОХ! не поверю! держите меня за руки, улетаю от стыда! пятна на моей чести подобны пятнам на Солнце! добрая до слезливой сентиментальности, сейчас потеряю душу! – их гнусное тело!

Значит – развращены до подкорки головного мозга, пособники дьявола, любители фиолетового крепкого и подпольных игр с сурками!

Не место грубым мужланам в Мире, где избы-читальни и кружки ликвидации безграмотности для девушек дают робкие ростки!

Вы… вы… вы нехорошие, господа! – графиня Алиса Антоновна присела на корточки (колени разведены, вольный живой ветер захлебывался, выл от восторга между ног девушки!), закрыла глазки пшеничными ладошками. – Укор вам и укоризна!

Молодой воин – усы пшеничные, щёки свекольные, грядка-человек – выпучил лазурные глазки на графиню Алису Антоновну, мелкими шажками подбежал к Ксене, косился на товарищей (они хохотали, чесали волосатые животы, облизывали тонкие губы бродячих музыкантов), упал воительнице в ноги, целовал носки сапог – и это действие придавало воину силы, щеки позеленели, а глаза повисли на ниточках, как у улитки.

— Госпожа! Накажите меня не строго, чтобы никакие уговоры благородных преступников не загнали меня в страну смерти, где деревья с чёрными адскими зловонными яблоками.

В аду яблони питаются мертвечиной, поэтому яблоки – восковые, чёрные, шахтерские; из неполиткорректных адских яблок изготавливают свечи для ритуалов целования черного козла под хвост.

Если Райское яблочко сойдется в жаркой оскорбительной схватке с адским яблочком, то – споры о центре Земли покажутся мудрецам детской игрушкой «Козлик Мек»!

Не губите меня, я – прозорливый, предсказал свою смерть от ваших рук – ладные у вас ручки, сильные, облизал бы каждый ваш пальчик, раб ваш покорный навеки – не сделается мне дурно, если на коленях проползу за вами до гробовой доски лекаря фон Арамиса!

Грудки ваши – Райские яблочки, а Райскую яблоню я не сломлю – кости у меня тонкие, девичьи для воина и лесоруба.

В семь годочков, маленький я ещё, но на девушек заглядывался, флейту зажму между ног и играю, извлекаю дивную музыку сфер – покойники из могил вылезают, слушают, костями трещат в такт моей жаркой мелодии – ни одна девица мимо не пройдёт – все меня щипают пребольно за щёки и за уши.

Калика перехожий, волхв с посохом проходил, долго слушал мою музыку, а затем сбросил хитон, плясал до посинения лица, до жёлтой пены из очей – удивительный старик, в цветок превратился, не в букет, а в – розу!

Посох волхва на траве лежит – величественно, словно Король, а не палка!

Одежда – панталоны, нагрудная тряпочка, балахон – в кучу свалены – услада старьёвщика, а рядом – роза неблагоухающая, но красивая, с лепестками мудрости.

Маленький я, мне розы не интересны, мне петушка на палочке подавай и имбирный пряник величиной с грудь вашу Вселенскую… АХ! воительница Ксена, вашу умопомрачительную грудь – вторую вы отрезали, чтобы из лука стрелять удобнее — я в видениях пятнадцать лет назад познал, только грудь, а лицо – не видел лица и других частей тела, может быть, приходили они в мои видения, но не отрывал очей целеустремленных, молоком вымытых, от вашей груди – свод небесный она!

Сегодня по груди узнал вас – восхитился и испугался одновременно – так узник любуется антикварным топором палача.

В тот день я посохом волхва себя в лоб ударил, отчего дар предсказания получил редкостный; на позорище себя выставлял в бане без рубахи.

Я домой возвратился, матушка мне блин на тарелку бросила, мёдом полила, улыбается добро, по-матерински, материнский капитал в её доблестной улыбке воеводы.

Батюшка пшеничные усы подкручивает, меня по головке поглаживает, будто котёнка утопленного, ластится, называет меня фонтаном радости в избе.

Мир и лад, если бы не мои видения – будь они трижды проданы чёрту; от чёрта все гадости в доме, где ноги из золота.

«Батюшка, вы в солнечный день, о сыром подвале с пиявками задумайтесь – потому что вода по колено, с узниками – товарищи по камере вам бороду выдерут, вас поставят в воде на четыре точки и обесчестят, как вы обесчестили вдову Изабеллу!

Вдова упрашивала вас, чтобы вы повременили, пока матушка, жена ваша, умрёт от яда вампира, черты лица после смерти матушки исказятся, а Изабелла вас замуж возьмёт – я подслушивал, в щелочку подглядывал за вашим буйством, постыдились бы батюшка, о душе подумали, а не о прелестях умирающей вдовы.

Она через три дня к колодцу пойдёт, на копейщика заглядится и в колодец ухнет, а в колодце в тот миг вода исчезнет и – дорога в ад вдове Изабелле за её мысли, которые превращают беззащитную женщину в дракона!

Я предсказываю вам тюрьму, батюшка, через двадцать лет и один год – радуйтесь, грибы собирайте, срок долгий, три раза ноги сломаете, и пять раз на грабли наступите, одуреете от ударов граблей, соловьём-разбойником запоёте.

Вы, моя матушка, крутобедрая, – блин пузатый, вопящий, живой в рот засовываю, чувствую, что авторитет мой в семье падает чугунной гирей на ногу гадалке, – слюбитесь со старостой нашим деревенским – Фомой, горбатый он, сухой, но между ног наколдовал себе жезл зачарованный – ни одна девушка с горшком настурций мимо не пройдёт!

Староста вас обольстит, скажет, что муж ваш, мой батюшка – подлец, не ценит вас, скотина; и, когда вы восторженно согласитесь – платье вам на голову накинет – от греха, чтобы чёрта не увидели, сам в чёрта превратится и рылом свиным сотворит с вами то, что батюшка с вдовой Изабеллой сделает – грех, а из греха дым и сера на завтрак!»

Предсказал, от своего предсказания в орех превратился, страшно мне, словно в озеро из шоколада упал.

Матушка с батюшкой сцепились, вопят козлами надоенными, волосы рвут, пальцами в очи тыкают – потеха, цирковые борцы лучше не развеселят, глумливые!

Я из избы выбежал, яблоки срываю, свиньям бросаю вместо жемчуга – пусть радуются бедолаги, вместилища демонов.

Предсказывал часто, но от предсказаний — печали, зло, а не радости, словно меня только на одну ногу подковали прозорливостью.

В Королевскую лотерею ни одной цифры не предсказал; результат рыцарского турнира – ни одного угадывания, но о гадостях — голубые небеса краснели от стыда за меня.

Друзья меня камнями побивали, а я мстил дурными предсказаниями – даже, если предсказать мальчику, что ему отрубят голову через сто лет – настроение будет испорчено у отрока, сто лет в корчах проведет, ожидая отрубания головы – так на ложе невеста ждёт с содроганием волосатого чёрта вместо румяного Принца с Белым Конем.

На завалинке в день своего совершеннолетия дудочку строгал – матушка и батюшка меня стороной обходили: кинут издали в меня камень и убегают, озорно ноги задирают – козы, а не люди!