Алиса Длинные Ноги

БЕЛАЯ СЕРИЯ «ЛИТЕРАТУРНОЕ НАСЛ Е ДИЕ»

Эсаул Георгий

АЛИСА

ДЛИННЫЕ

НОГИЪ

«Литературное насл е дие»

Москва

201 6

ПРЕДИСЛОВИЕ

— ВодЫ и корочку Бородинского сухого хлеба с запахом конюшни! – тонкая белая рука со старческими конопушками ухватила стражника Семена Ивановича за фалду парадного сюртука – так корабельная крыса хватается за косичку капитана. – АХА-ХА-ХА-ХА!

Негодник я, солгал – не воды и хлеба мне нужно, а – дыни «Колхозница», на пламенный ум революционера пусть будут похожи дыни.

— Устав не велит передавать узникам колдунам посылки с воли, иначе – смерть под парусом охраннику, трибунал! – Семен Иванович сомневался, косил жеребячьим глазом на золото в руке волшебника.

— Две дыни «Колхозница» за две тысячи золотых червонцев «Сеятель»! – колдун соблазнял, сверкал огненными глазами, выпускал желтый серный дым из ноздрей – ад, а не человек!

Через два часа охранник тайком передал узнику две – Солнце им имя – дыни «Колхозница», спелые, душистые, жёлтые, круглые футбольными мячами:

— Сожрешь, враг диктатуры пролетариата? — Семен Иванович с интересом смотрел за ужимками колдуна – так лиса наблюдает за игрой футболистов Российской сборной.

— Апокалипсис! – негодяй колдун, гад смердящий, засунул дыни под балахон, приладил на место грудей, корчил из себя артиста театра Кабуки. – ГЫЫЫ! С огромными сиськами-дынями, похож я на графиню Алису Антоновну? Conseil et aime-moi!

— Акуратненькие у меня грудки – булочки, не дыни; у старых развратниц груди – дыни африканские, а у меня – булочки Елисеевские! – графиня Алиса Антоновна в опочивальне белкой вертелась перед зеркалом (три тысячи серебром на аукционе в Тамбове). – АХ! Тайно я обнажена, даже из зеркала за мной не подглядывает лукавый с глазами-пуговицами!

Я морально устойчивая девица, институтка – Институт Благородных Девиц – моя отрада, поэтому не пристало мне кичиться, фиглярничать, примерять на себе образ дворянки из гражданского управления.

(Графиня Алиса жеманничала, обманывала свою совесть – от души веселилась, восторгалась авторитетным телом – худенькая, но талия, бедра – в меру, образовательные, эталон, а ноги – неприлично длинные, телеграфными столбами уходят в романтическую даль розовую!)

— Барыня, графиня Алисия Антоновна, что изволите к завтраку надеть – золотое эльфийское или скромное феевское серебряное платье? ХМ! ГМ! КХЕ-КХЕ! – горничная Аделаида смахнула невидимую пушинку с левого плеча графини, словно чёрта по рогам погладила! – Ваш папенька, граф Шереметьев, волнуются, словно Король Артур в бане с хором Миланской оперы. Пенсне-с у графа запотели до неприличия, не виден графу танец балерин в Зимнем Саду.

Приказывал, чтобы вы поспешали, на словах передал, чтобы не тратили время на неприличное, не разглядывали себя в зеркале, не дорогая вы картина.

Знает он о ваших танцах, когда перед зеркалом вы изображаете кобру индийскую, через цыганскую щелочку за вами подглядывает, следит, чтобы мораль не нарушили – добренький ваш папенька, столп нравственности!

— Розовая вода для омывания и лепестки роз – благовоние – дорогое, но для порядочной девушки – обязательное – готовы? – графиня Алиса целомудренно поправила локон, не стыдилась своей наготы; служанка – не человек, стул она. – Если ненадлежащей температуры вода – накажу с пристрастием похищенной тигрицы.

Каждый знает своё место – на то и гармония в Природе, чтобы моё золотое сечение не пересекалось с твоим; поприще служанки себе ты выбрала – радей, городок наш маленький – Санкт-Петербург, каждая служанка – фонарь. – Графиня Алиса Антоновна проследовала в умывальную комнату (итальянцы цокали бы языками, надували индюшачьи груди, пели бы оперы от восторга, что комната – янтарная).

Остановилась возле медной ванны – вензеля, ножки в виде лап льва, затейливая греческая резьба с картинами из индийских философских книг.

Алиса переступила через край – вода тёплая, нужного качества, с молоком диких ослиц – чтобы кожа не задохнулась в эпидемии, кожа – не рыба, коже необходим уход.

— Нелепо выглядишь в своей безграмотности, Аделаида, похожа на горький корень перца.

Если бы не твоя красота – конечно, она на сиксилиард ступенек ниже моей блистательности – в шею выгнала бы тебя на конюшню, к Иванам, родства не помнящим!

Пожадничала, лепестки белых роз насыпала, нерадивая, а мне необходимы бархатные алые, кровь Короля Людовика в алых розах.

— Барыня! Белая в белом – белое золото вы, платина – не нагляжусь, в переписку с вами вступила бы, ножки облобызала словами за вашу красоту, вырвала бы своё сердце замершее и вам преподнесла на розовом блюде из кости фламинго, – Аделаида подластивалась к хозяйке, дрожала, боялась опалы – тогда на кухню, в людскую; Анна Антоновна добрая, но за ошибки спрашивает строго, её принципиальности в Институте Благородных Девиц обучили: Принцессе – Принцессовское, кухарке – щи с солониной. – Потешу я вас, расскажу о развратном воришке, подобных рассказов вы в благородном заведении не услышите, вздорное это, низменное, но связь с народом важна, чтобы вы видели пропасть – ад ей имя – между вами и букашками на ярмарке.

Давеча Агрипка и я на ярмарку ходили, руки протягиваем, играем в утопленницу и корабль — занимательная игра, но не для вашего сословия, вы на пианинах и арфах дух возвышаете, виноградник в душе поливаете, приказы отдаете Вселенной.

Стыдно вспоминать, но воришка карманный – чумазый, лет семьдесят ему, труха сыплется из портков, в карман Агрипке залез, ворочает, погано дышит, низкопробный барышник с конским лицом.

Агрипка смеется – он в карман капкан на крысу нарочно положил – против воров, и воришка попался в капкан: кричит, руку дергает, будто сома из штанов помещика – что вам до помещиков — сельские люди, не вам чета – вытаскивает.

Выхватил ладонь, а капкан злой собакой на руке висит, зубьями пальцы воришке раскрошил, цинично выглядит с белыми косточками – будто два чистых балаганных кловуна индюка за трапезой откушали – сожрали.

Народ потешается, другие карманные воришки присмирели, увидели агрономию в действии, обвисли сучьями старого сада.

Старичок мошенник с раздробленной рукой убежал – потеха, молоко от смеха скисло! — Аделаида опустила руки, присела с поклоном, неблагородно, но угодливо – честь по чести.

— Удачное ты рассказала, Аделаида, от простолюдинки поэмы я не ожидала; ящерицу из рукава мне в купальню подбросишь – я не удивлюсь, жизнь черни кончается с заходом солнца.

Вы превращаетесь в вурдалаков, а мы — благородные моральные девушки – факел знаний и просвещения несём, поэтому ночью нам всё видно, даже самые потайные уголки в бальных залах, где господа – источник мудрости; дамы – облака!

Воришку следовало наказать – в клетушку посадить, чтобы каждый торговец в мошенника спицу воткнул – других ворам в назидание; без прогулок возле клетки с убийцей жизнь торгового люда теряет смысл – так теряется миленький зайчик в лодке деда Мазая.

С дедом Мазаем я бы в лодке прокатилась, он – историческая личность: грязный, в малахае, но вошёл в легенду наравне с диким рыцарем в тигровой шкуре – Мцыри!

Пушкина, Александра Сергеевича на балу видела – мадеру он пил – некрасиво, с причмокиваниями, но – талант, образец романтики, когда каждая строка сияет золотом.

АХ! Аделаида, негодница с аллергией на античное искусство!

Зачем ты мне козлиную шубу в ванну подложила – падучей моей желаешь, батрачка?

Насмехаешься над утонченной институткой, сравниваешь чёрный мужицкий тулуп с золотом моих волос на лобке – гильотина тебе на ужин!

— Нет в ванной козла и его тулупа, барыня!