Страница 13 из 34
Вами руководит нравственность, а против нравственности с оглоблей и кривой ржавой саблей не попрёшь, рога обломаешь.
Брошу всё – пусть насладятся моим имуществом, сопровожу вас до могилы – своей или вашей, превращусь в облако пыли над головами негодников!
С детства меня укоряли, шпыняли, подкладывали в туфли толченое стекло, словно я – парнокопытная корова.
Отец глумился, насмехался; не нравилось ему, что я не рублю дрова, не таскаю на спине мешки с картошкой из пункта А в пункт Бе!
Называл меня никчемной уродиной, а из уродства во мне – ясный прямой взгляд горящих, убежденных в Правде, очей!
Матушка колола меня спицами в ягодицы, бранила, мечтала, чтобы я пошла в белошвейки и прислуживала трактирным постояльцам, вышивала бы для них крестиком платки с монограммами знатных домов – пустое, если девушка тратит очи для лиходеев, которые из грамоты знают только слова «свиной окорок» и «фиолетовое крепкое»!
Сверстницы – нет у меня подружек, я не бегала с ними с распущенными волосами, не хохотала с парубками в бане и на сеновале, где чумные мыши величиной с бизона!
Чужая среди своих, я отчаялась, красила щеки в синий цвет смерти, пугала по ночам оживших мертвецов и находила величайшее утешение в раздумьях на кладбище, когда вой и стоны замогильные ураганом перекрывали вопли матушки и батюшки!
Чем яснее дни, тем больше туч на моём челе – высохшем от волнений, от несправедливости законов, по которым распутница получала больше золотых монет, чем добродетельная девушка с лицом-Солнцем!
Однажды я собрала в узелок тушки печеных кур, сладости и отправилась в волшебный лес – что лес, что пустыня; в обществе – где отвергается чистота души – сахарный песок превращается в глаза белок.
На тропинке, возле опушки — а вдали чернело Китай-озеро с утонувшим град Кипежем – я наткнулась на старушку – грудями в грУди сбила легонькую с ног, нечаянно наступила ей на живот, вздутый, как у голодного венгра.
Распушенные рыжие волосы старушки (я потом узнала, что она древняя, что ей больше тысячи лет, а по виду – двадцатилетняя распутная девица) огнями эльфийскими расплескались по мху.
Долго мы молчали – я сверху, а старушка, пришибленная снизу, боролись взглядами – мне всё равно, к хуле я привыкла, а старушка, по молниям в очах видно – знатная, повелительница грибов!
Через час она заговорила, и голос её подобен скрежету камней в шторм на прибрежной полосе:
— Их данке либен шуле!
Не кокетничаю с тобой, первородная грешница!
Прошло время, когда я блистала на балах, кокетничала, подсыпала яд в чаши Королей – весело, все танцуют и поют, а Король задыхается, корчится в агонии, рычит, ни гроша на него уже никто не ставит, растаскивают дворцовую мебель – революция!
Больше тысячи лет мне, а выгляжу конфеткой, без обертки усохла, никакие притирания не помогают, пересаживаю печень диких младенцев – организм устал, а душа – душу я продала чёрту за почётное звание ведьмы.
Омолаживаю себя, прихорашиваю, а добрые молодцы мне не по зубам, надоели, и чувствуют они во мне тлен, плесень, эхо веков, когда из глаз не лукавые искорки доброты вылетают, а — безысходность с остатками костей Иннокентия.
Карла – не удивляйся, и имена читаю, мысли людей для меня тарелки с рыбой, всё знаю, цитирую сама себя и волшебника Африкания, – вбей мне осиновый кол между грудей восковых, набиты груди целебными травами для упругости и свежести, но никогда свежесть не вернется в тело тысячелетней танцовщицы.
От моего танца живота сходили с ума пажи и Принцы; обнаженаня на столах в тавернах танцевала среди бутылочек – ИЫЫХМА! чудо птичка я, а теперь – перепел без клюва!
В избушке моей кол осиновый возле кровати; возлягу на ложе, прикрою очи, а ты – сделай милость, кол в грудь вбей и до конца моей жизни ухаживай за мной, находи тихую красоту в моём умирании, в полноценной старости дряхлой карги, вознесённой до красоты бриллианта.
Лицедеев не позовешь, потому не дружишь ни с кем, оттого и нет любовников, которые меня бы удушили раньше времени, половозрелая поэтическая женщина с впалыми щеками старой амазонки!» – ведьма приложилась губами к моей руке – жар побежал по моим гусиным членам, чувствую, что из полуотверстого рта в меня смерть и старость преждевременные переходят, знаю, что дурно поступаю, когда даю волю чувствам с другой женщиной, но заколдована, очарована, и, если бы не моя отчужденность, сгорела бы в пламени страсти ведьмы.
На плечи её взвалила, в уме перебираю цифры, отвлекаю мысли и тело от порочного, злого, нецеломудренного!
В избу привела – изба в сто комнат, во многих измерениях тянется, Дворец Падишаха меньше избы лесной ведьмы!
На чёрную-пречёрную кровать ведьму свалила, ногами уминаю её тело, чтобы осиновый кол в мягкое вошёл – так входит нож в банку с рисом.
Колдунья передумала умирать, проклинает меня, отбивается, но никуда против убежденности не пойдёт, нет силы против порядочности – так бык не столкнет в воду дракона.
Я изловчилась, кол между грудей ведьме воткнула – чудеса в дырявом ведре; Дворец захохотал, потешался над нами каменный, мёртвый!
Груди ведьмы сдулись резиновой перчаткой над бутылью с молодым вином!
Из молодящейся превратилась в разваливающуюся бабку с ограниченными возможностями феи.
Долго прожила ведьма – три года с колом в груди, умоляла, требовала, угрожала, хотела, чтобы я кол из груди вытащила, воскресила; но кол – не хвост собаки, каждый день на него колокол не повесишь.
Первое слово дороже второго; сказала ведьма, чтобы я её жизни лишила, пусть терпит, не переигрывает, мы не в карты сели играть на звание чемпионки по распутству!
Перед смертью прокляла меня, а меня проклятия не пугают, у меня на них с детства иммунитет медицинский; если в день по сто раз девушку клянут, то даже предсмертное проклятие ведьмы свистит серебряной пулей у виска, но пролетает мимо.
С тех пор я жила в избе ведьмы, собирала ядовитые грибы, пела по утрам – жизнь без цели, без мечты: а теперь поняла, моя цель – Вы, госпожа!
Голая вы, обнаженная, и имя ваше – не Нудизм?
— Я не обнаженная, а облачена в тогу нравственности, в корсет целомудрия и шляпку моральной устойчивости! – графиня Алиса Антоновна надула губки, вознамерилась побранить наставницу, но засмеялась, прорвало фонтаном молодости. – Я – графиня Алиса – Алисия Антоновна Шереметьева!
Семнадцатилетняя – натуральная, не тысячелетняя ведьма в теле молодой — воспитанница Института Благородных Девиц!
Поучайте меня, наставляйте, но знайте меру, милейшая, я – роза, открываюсь не каждому зайчику!
— Моё имя – Карла! – наставница со скрипом старой телеги присела — потуги на классный реверанс, глухой Мир, плезиру не обучены дамы, а поклоны и учтивость на уровне базарных танцев Петрушки и Марьи Ивановны!
— Карла – познавательно, но не законченно, нет в имени Карла надлежайшей назидательности, короткое оно, как хвост у несчастной ящерицы с ограниченными возможностями! – графиня Алиса Антоновна задумалась, но – отличница по составлению четверостиший, быстро – со скоростью паровоза братьев Черепановых – нашла решение: — фон Карла!
Красиво, благородно, не принижает вас, и для меня важно, чтобы мне прислуживали… со мной шли под руку по жизни дамы благородные, овеянные славой художественной литературы!
Милейшая фон Карла, – с глубокой убеждённостью, что все ведьмы – сёстры! – графиня Алиса Антоновна учтиво поклонилась наставнице – прилежная ученица перед дубом мудрости! – Ведите меня во Дворец золотой, достойный меня!
Где ближайший Король?
Карету за мной не пришлют, а, если вас отправлю – не дотерплю, и останусь снова одна, а вокруг – пушистики мздоимцы, карлики, и, возможно, что – самое страшное в видениях молодой девы — Чёрные Принцы на Чёрных Конях!
ОХ! Давно я не посещала комнату размышлений с хрустальным водопадом и алебастровыми сталагмитами, упрямыми в своей нравоучительной красоте, янычары белые!