Страница 72 из 79
В Уфу мы ездили часто: журнал отрабатывал тему жизни народов России. Столуясь и ночуя на Игоревой квартире, мы с Виталиком как-то даже торжественно поклялись, что отныне и навсегда болеем за «Салавата Юлаева». Игорь тоже, во имя дружбы народов, пообещал болеть за «Спартак», но вскоре отрекся, узнав, что первое название «Спартака» – «Пищевик». Он всегда был романтиком. Романтизма хватало и его жене тоже, переводившей стихи народных певцов-сэсэнов на эсперанто. Прагматиками были только их дети, два хмурых карапуза. Меня они окрестили «винопланетянином», а Виталика, который пытался с ними заигрывать и делал из бумаги оловянных солдатиков, – «шизобретателем».
За столиком в баре Игорек первым делом передал мне привет от семьи, после это сразу переключился на Ольгу. Он расписал ей во всех деталях, что он здесь, в Москве, на научном симпозиуме и что сразу по его окончании вылетает в Канаду, на другой такой же симпозиум.
– Вы, наверно, ученый? – простодушно распахивая глаза, удивилась Ольга. – А Слава в пятницу тоже идет к ученому. Забыла его фамилию. Слава?..
– Синюков.
– Синюков? Синюков! – Игорь немедленно возбудился. Так возбуждаться могут лишь он да рубиновые сердечники лазеров. – И ты!.. – Он прожег меня карим взглядом. Далее в устах Игоря следовало характерное башкирское слово, которое те немногие московские дамы, которым еще посчастливилось учиться в дореволюционной гимназии, заменили бы на «мадам Сижю». – И ты весь вечер молчишь?!
– Я даже толком не знаю, кто он такой.
– Он! Это!.. – Игорь воздел вверх руки и закатил глаза.
Тут же было решено, что к академику мы идем вместе.
Апартаментами академика оказались пол-этажа на бывшей улице Горького. Игорь ел Синюкова глазами. Когда я задал свой первый вопрос (в переводе на общедоступный «А чем вы, собственно, занимаетесь?») Игорь внимательно выслушал ответ академика и далее просто-напросто выключил меня из беседы.
Я не роптал. Слетевший с уст академика «физический вакуум» поверг меня в ступор. Я вообще дышу вакуумом не дольше, чем рыба воздухом.
– Я спрашиваю, что же такое физический вакуум? – говорил академик и сам себе отвечал. – Физический вакуум – это не Торичеллиева пустота, известная вам со школы...
Игорь усердно кивал, и, похоже, еще со школы был наслышан про Торичеллиеву пустоту.
– Физический вакуум, – продолжал академик, – он же ноон, находится по другую сторону нашего материального мира, его бытия, его физической реальности...
«Физический вакуум... вакуум... вакуум...» – откликалось то ли под потолком, то ли под сводами моего черепа.
– Физический вакуум, он же ноон…
«Вакуум... вакуум... вакуум... вакуум...»
– Я спрашиваю, чего же в нооне нельзя найти? Там нет привычного нам пространства и времени.
Игорь навострил уши и сделал собачью стойку на куропатку.
– В сущности, нет энергии. Есть только информация. Смыслы. Ноон – это поле смыслов. Я спрашиваю, смыслов чего?
Академик взял лист бумаги и начертил что-то вроде колокола, стоящего на оси «икс» и пронзенного осью «игрек». Правую часть колокола он заштриховал и назвал ее нашим физическим миром. Левая обозначила вакуум, наполненный различными смыслами.
– Если хотите, это платоновский мир идей, – Синюков объяснял исключительно одному Игорю.
Тот каменел все в той же собачьей стойке. Нос его трепетал.
– Но самое интересное, – продолжал академик, имея свои представления об интересном, – что вот здесь постоянно происходят флуктуации, перетекания, проникновения смыслов из вакуума в наш физический мир. И в принципе любой смысл может родить любую вселенную, сотворить любой мир...
Тут мне что-то вступило в голову, и в момент озарения я воскликнул:
– В начале было Слово!
– Правильно, – Синюков повернулся ко мне и с секунду даже рассматривал. – Вначале было слово. Но не Бог. И даже не слово «Бог». А смысл слова «Бог».
Удовлетворенный таким вниманием, я вообще перестал их слушать и только следил, когда домотается в диктофоне пленка. Наконец, она домоталась, но Игорь стремительно бросился на щелчок, перевернул кассету, и снова вернулся в стойку. Иногда ему даже удавалось превращать монолог в диалог. Впрочем, я тоже не последний опорок с ноги Ломоносова. Шевельнулась извилина и во мне. И когда мы уже уходили, это подспудное шевеление вдруг оформилось в мой второй и последний за этот вечер вопрос:
– А если какой-нибудь смысл проникнет сюда и что-нибудь натворит?
Синюков не успел даже приготовиться отвечать, как Игорь уже вытолкал меня в коридор и отнял подаренную визитку. Якобы думал сравнить со своей. Естественно, реквизировал и кассету. Якобы переписать.
Кассету он не вернул, и не было в том нужды. Я уже звонил академику, извиняясь, что забыл спросить о его трудном детстве и тернистом пути на Олимп науки. Несколько фраз завершили картину мира.
В итоге я не стал писать интервью. В итоге всего лишь за одну ночь я написал большую статью о том, чему сам служил иллюстрацией.
Утром, перечитав, я аккуратно собрал листы и постукал их по осям x и y. Взял чистый лист и от руки написал подводку: