Страница 71 из 79
Так в моей жизни случился первый, по-настоящему первый, большой и семейный праздник.
Ночью сна не было. Тело и голова плыли порознь.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила она, отдышавшись, и пошарила коробочку со своими таблетками.
– Как Везувий, только что сгубивший Помпеи.
– Бахвал, – и она проглотила таблетку, не запивая, как всегда это делала. – Не смотри на меня. Я некрасивая.
– Нет, ты очень красивая.
– Чем же я для тебя красивая?
– У тебя редкие волосы...
– Редкие?! – возмутилась она и отвернулась к стене. – Еще скажи, что зубы у меня редкие! – Но через минуту она развернулась обратно. – Ты не обиделся, нет?
– А ты?
– Я обиделась. Зачем ты у них напился? Глебу ведь нельзя столько водки. И не стыдно?
– Стыдно, – отвечал я сквозь сон.
– А ты знаешь, когда девчонки в палате показали газету, я подумала, что они убили тебя и чуть снова не умерла. Так похож...
Я проснулся и сел:
– Стой! В какой палате?
– Я болела, – сказала она, натянув на себя одеяло и отвернувшись к стене.
–Ты лежала в больнице? – я стянул с нее одеяло. – Как? Где?
– Там же. Только двумя этажами выше...
– Ты лежала в той же больнице? В той же больнице? Там же? Когда? В той же самой больнице?
– Не кричи, – она засунула голову под подушку и пробубнила оттуда: – Да. В кардиологии. Я тебе наврала. Я совсем не к тебе приехала. У меня отпуск и реабилитационный период. Я сейчас в санатории в Подмосковье…
– Постой, но ты пила кофе.
– Мне можно немного кофе.
После этого она вынула голову из-под подушки, положила ее поверх и сказала:
– Я хочу спать. Накрой меня одеялом и обними. Давай «в гаражик».
– Что ты сказала?
– Мне делали операцию. Тебе интересно про операцию?
– Нет. То есть, да. Ты сказала «в гаражик»?
– Ага, – зевнула она. – В гаражик, – и въехав всем телом в угол между моим животом и коленями, тотчас заснула.
«В гаражик, – думал я про себя. – В гаражик».
Когда она уже крепко спала, я встал, оделся и вышел на улицу. В ночном киоске купил сигареты и зажигалку. На улице было тепло и тихо, но внутри меня очень холодно и дул ветер. Пот осаждался на коже лица туманом, наверное, от разности температур.
Я вернулся под утро, принял холодный душ, лег. Проснулся – от царапанья у себя по груди. На ней она внимательно разбирала мою жалкую поросль. И косилась – проснулся я или нет.
– Слушай! – обрадованно закричала она. – А почему у тебя на груди так мало волос? Ты черный, а у всех черных должна быть вся грудь волосатая, а твоя белая. И вообще ты какой-то люминесцентный. Раз, два, три... – подергивая, она пересчитала все мои волоски. – Четырнадцать.. Ой, пятнадцатенький! Бедный, былинка, совсем засох. Надо полить!
Она побежала в ванную.
– Ты серьезно собираешься поливать? – взволновался я, когда она вошла с кружкой и набрала в рот воды. «Угу», – кивнула она. И – фрршу! Потом протерла мне грудь рукавом и забралась на нее с ногами.
– Теперь как на травке. Ну что? Ты рад. Скажи, ты мне рад?
– Рад.
– Врешь.
Я вдруг стал думать, почему же это я вру, и, пока думал, пауза затянулась, получалось молчание в знак согласия.
– Слушай, – перебил я свое молчание. – Правда, я тебя уже спрашивал. Ты только не обижайся. Неужели имя Кукушкина так тебе ничего и не говорит? Фамилия, я имею в виду. Геля Кукушкина. Ангелина.
– Нет, а что? – она ответила хладнокровно, глядя мне прямо в глаза. – Зато у нас в школе был мальчик по фамилии Кискинд. Ужасно, да?
– Ужасно.
– Ладно, – решила она. – Скажи мне что-нибудь ласковое и неповторимое.
– Угу.
– Что? И все? Ты сказал? Да?
– Дай я послушаю твое сердце.
Я приложил к ее груди ухо. Сердце стрекотало, как дамские часики. Сердце маугли.
Ей был нужен полный покой. Дни, недели и месяцы полного покоя. А мне из журнала прислали работу – увесистый том какого-то научного труда с дарственной надписью Главному от автора-академика. Требовалось взять интервью.
Академик согласился принять меня дома. Проблема состояла лишь в том, что я не понимал ни слова из монографии. Выручило, как всегда, чудо. В журналистике это обычное дело.
Вечером с Ольгой мы заглянули в Домжур, непонятно на чей юбилей, но после него ожидался фильм, который хотелось посмотреть.
– Славка, ты? – вдруг глухо спросили над ухом. Мы сидели в заднем ряду партера, прямо за нами ходили люди. – Чего прячетесь от гостей Москвы? Здравствуйте, девушка.
Ольга поздоровалась, а я оглянулся. Сзади высился Игорь, мой друг по университету.
– Вылезайте! – громко требовал он, не реагируя на деликатные шики вокруг.
Мы вылезли и вышли из зала.
– Бог ты мой, ты чего такой скрюченный? – В вестибюле Игорь оглядел меня с головы до ног.
– Оля, – прокашлялся я, – познакомься. Это Игорь, лучшее перо нашего выпуска. Он башкир.
Игорь жил в Башкирии, но только лишь потому, что пространство Башкирии больше пространства Москвы и более соответствовало масштабу его космической личности. В любом случае, плюс-минус световой год – это для него никогда не имело значения. Еще с университетских истматов ему было свойственно неприятие текущей политики, отвращение к экономике и презрение к нашим братьям, пишущим о насущном. Газеты читал он лишь свои, редактировал же тоже свою, под названием «Уф!» Это было довольно сильное сокращение от «уфологии» и не очень сильное от «Уфы».