Страница 70 из 79
– А теперь, – сказал Главный, – рассказывай всё. По порядку и не сбивайся. Во второй раз тебя никто так не выслушает.
Я рассказал подробно и не сбиваясь. Он достал платок и протрубил в него на все здание.
– Кто еще знает?
– Про похороны?
– Плевать мне на твои похороны! – рявкнул он.
– Роман. И сам, естественно, Ярополк. И Виталик немного знает. Правда, он не поверил, что нога сломалась сама.
– А кто в курсе, что группа крови меняется?
– Никто. Пока что никто.
– Надо исходить из реального, – сказал Главный.
– Я уже исходил из реального.
– И что?
– Выработал несколько объяснений. Самое реалистичное – это переселение душ. А самое нереальное – чья-то глобальная операция по масштабной мистификации рядовой, взятой наугад, ничего не значащей личности.
Невольно я сделал паузу, надеясь в душе, что он опровергнет последний тезис, но Главный лишь сказал «правильно». К чему это относилось, я не понял, поскольку он громоздко поднялся и шумно позвал охранника, приглашая того послужить себе верной опорой.
Прежде чем позволить загрузить себя в «волгу», он на всю пустынную улицу объявил в журнале сухой закон. К счастью, меня это не касалось.
Осень хлюпала во все дыры, застилала город непреходящею мокрот;й, сыпала быстро тающим снегом. Время было к зиме, когда неожиданно потеплело.
Ночью я включил свет, подошел к окну. Ворчащие звуки плыли откуда-то из-за соседней улицы. Танки, подумалось по привычке, но что-то в теле и голове говорило, что это не танки. Я постучал по большому корабельному барометру. Тот был одной из тех немногих вещей, которые достались мне от родителей.
Ливень ударил струями, по асфальту неслась листва, стоящие у тротуаров машины всплыли, а те, что изредка проезжали, – рассекали колесами воду и вздымали высокие буруны, оставляли позади белый кильватерный след.
Золотом проблестела молния, гром отхаркался.
Дождь уже давно кончился, но я все еще стоял у окна. Сквозь щели в рамах несло озоном. Я стоял и отчетливо понимал, предельно четко осознавал, был уверен, что когда-нибудь, может, завтра, может, через полвека, буду это «когда-нибудь» обязательно вспоминать: как стою вот сейчас и смотрю на мокрый черный асфальт, а сквозь щели пахнет озоном. Я впервые видел, как рождается дежа вю. Что-то, что увижу опять. Если доживу. Доживу. Дежа вю. Хорошая рифма. А если не доживу? Куда денется это чувство? Придет-прилетит, а меня уже нет! Может, начнет, как потерянный ген, одинокий вирус, летать и кружить над землей – к кому бы приткнуться, кто бы принял его на какую-то долю мгновения, усыновил, приютил, обогрел сердцем, принял за свое?
Может, и я вот так же принял их за свои – те несколько сцен из жизни (и смерти) какого-то Лешки, которого я в глаза не видал, хотя и смотрел какое-то время его глазами. Глазами этого Лешки, лежащего ныне где-то в речном берегу, под бревнами, под намывами речного песка и глины... Вот и вся тайна. А все остальное – лишь физиология организма и цепь совпадений?
В ту ночь я заснул под утро.
Стук в дверь, показалось, раздался через минуту.
– Слава, – громко наставила соседка, – проснитесь. К вам гости. Слава, проснитесь. Она говорит, что вы ее друг. Вы не выйдете? Он сейчас откроет, – сказала она кому-то.
– Нет, я звоню, звоню! А мне говорят, вы ошиблись, девушка, здесь такой не живет! Я спрашиваю, хоть адрес-то правильный? Да, говорят, адрес правильный, телефон правильный, но такого здесь не живет!
Ольга сбросила с плеча сумку и сама упала на стул.
– Спишь? А я чаю хочу. Ладно, у меня кофе в термосе.
Из кружечек-крышечек, ей поменьше, а мне побольше, мы выпили кофе.
– Ты чего так на меня смотришь? Я ночь не спала, – она скинула платье и залезла под одеяло. – Подвинься. Купе не досталось, а в плацкарте матросики ехали. Всю ночь говорили о большой и неразделенной любви.
Она была той же – шелковой и холодной. Но руки ее... руки ее отталкивали-притягивали, словно играли со мной в ладошки. В каком-то жутко знакомом жесте.
Проснулись мы в полдень. Она растрясла свою сумку и убежала в ванную. Голос ее знакомился в коридоре с соседями. Вскоре она прибежала назад.
– У тебя что, нету на кухне своего столика?
– Нет.
– Нет?!
– А зачем? Когда я здесь, мы питаемся вместе. Деньги лежат вон в коробке, они сами берут, когда…
– Сами?! У них есть ключ?
– Это у меня его нет. Был, а потом потерялся.
– Пффы! – и она убежала.
Вечером я заглянул на кухню. Ольга была там одна и стояла над столом-книжкой, раскрытой на одну половину.
– Видишь, – показала она на стол, снуя меж ним, плитою и раковиной, – Августина Ивановна дала нам пока попользоваться. Я готовлю грибы, купила у нас на рынке. Это будет наш вклад. А от них... – она кивнула на открытую дверь. – Августина Ивановна наготовила кучу салатов, будет как в Новый год. Глеб Егорович сам ходил в магазин, а Ира скоро придет с работы. Ира, правда, красивая? А правда, что ее муж?..
– Правда.
Глеб Егорович был человеком с Лубянки – я знал, к кому меня подселили. Но как Ольге удалось так легко проникнуть в тайны этой семьи, оставалось совершенной загадкой.