Дочь русалки

Всё вернулось на место. Отматывая время назад, можно сказать, что всё вернулось на место. К сожалению, не для всех. Главный умер на следующий день от инфаркта. Не выдержало его огромное сердце. Он умер прямо на лестнице, на мраморной лестнице под статуей мраморной пастушки, прислонившись спиной к высокой мраморной тумбе, с которой эта девчушка взлетала как мотылек, и в ее жизелевском жесте печально не хватало мизинца...

* * *

Земля еще волглая, принимает лопату легко, отдает трудно, с отрывистым чмоком. Река уже вошла в берега, половодье закончилось, и с этой поры каждый кубометр все сложнее добрасывать до воды. Но у берега уже обозначилась первая выемка. Первый откоп, обрезающий крутобокий мыс. Мыс, когда-то намытый рекой и заросший кустами ольхи, ивняком.

У самой воды эти заросли ныне подчищены, корни – где подкорчеваны, где просто перерублены топором, а длинные цепкие плети выдернуты наружу. Начаток нового, или прежнего, русла, этот самый откоп, он широк и длинён, и к тому же каждое утро его приходится снова дотягивать до воды, а та убывает и убывает: середина апреля. Пока в земле найдено только два бревна. Чем глубже – их будет больше. Но спешить некуда. Скоро придет пора копать огород и сажать картошку. Этим летом всё равно ничего еще не успеть. Но на поленнице уже лежит деревянный крест. Он накрыт рубероидом.

На странного бородатого археолога тут приходят смотреть, приплывают и на моторках. А один тракторист обещал, как подсохнет, толкнуть грунт бульдозером. Другой же, рыбак, подарил толовую шашку. По-человечески это очень приятно и очень понятно: каждому в этой жизни надо сделать хоть что-то нормальное.

К вечеру опять холодает. На другом берегу, крутом и почти отвесном, немного вверх по теченью, в деревне Устинихе уже зажигают свет. Второй с края дом освещается лишь двумя окошками, третье не расколочено, сгнили рамы, и стекла выпали, веранда тоже не застеклена полностью, но над крышей стоит дымок. А под крышей уже, наверное, заждались.