Страница 66 из 79
Большой и веселой кучей – три брата, Тамара, девочки, две собаки – мы собрались на большой лужайке в углу участка и разбили пикник под высоким выгнутым небом.
– Дядя Рома, – услышал я голос Кати. Ее горло все еще было повязано шарфиком. – А где начинается небо?
– Ну, не знаю, – замялся Ромка, – наверное, где-то здесь, на траве. Ты поди у дяди Славы спроси. Он как раз на траве валяется.
– Дядя Слава, – подступила Катя ко мне. – А где начинается небо?
– Отсюда. – Приоткрыв глаз, я смотрел на нее из-под местной травинки.
– А где тогда кончается небо?
– Ну... – Я приподнялся на локоть. – Где-нибудь там, где начинается уже космос. На ста километрах. На той высоте, на которой… ниже которой уже не летают спутники.
– А почему не летают?
– Падают.
Она задумалась.
– А где тогда кончается небо?
– Космос?
– Небо.
– Этого я не скажу. Точно никто не скажет.
– Можно сказать и точно, – услышал я над собой голос Ярика. – Там, где «выше» переходит в «дальше». Но где это, каждый определяет сам.
– А ты где? – я вывернул голову.
– Ты очень хочешь узнать? – Он стоял надо мной с веером шампуров.
– Не особо.
– И не хоти.
Не по-осеннему жаркое солнце трудилось на пару с углями, и шашлыки получились отменные.
– Барбекю делали – не идет, – объяснял Ярик, жуя и кивая на кирпичную печь с наброшенной сверху решеткой. – У нас тут, в России, воздух совсем другой. И потом, не русская эта еда, барбекю. А вот шашлыки…
– Козлу понятно, – охотно поддержал я. – Грузия ведь ближе Америки. – и понял, что ляпнул лишнего. Тамара встала и ушла в огород.
За кустами смородины и рядами молодых яблонь скрывалась большая теплица, там же стояла цистерна чуть меньше железнодорожной, и располагались Тамарины грядки. Высоким зеленым мхом замерла морковь, вразнобой вздымала свои большие листы свекла, на длинных конусных ножках висели над черной землей лопоухие кочаны капусты, похожие на большие зеленые розы. Я подобрал забытую в междурядье цапку-царапку и предложил свою помощь. «Не надо, – попросила Тамара, – лучше побудь рядом с ними и не давай ему много пить».
К вечеру не могло быть и речи, чтобы кто-нибудь из нас сел за руль. Из гаража выгнали низкую плоскую БМВ. Я снова вытянул ногу на заднем сиденье, поэтому Ромка сел рядом с шофером. Второй охранник повел вслед за нами наш белый заморский джип.
Все было так же, как и сутки назад. Лишь краски осени еще сочнее подчеркивались красным закатом, да слишком быстро возник впереди архитектурный кубизм Москвы. Джип отставал всю дорогу, но тут пошли светофоры, и наше сопровождение плотно вцепилось в хвост. Вскоре мы свернули с проспекта и понеслись по боковой улочке. Потом свернули еще на одну, поуже и потемнее. До моего дома, до «явки», уже давно столь желанной, оставалось не дальше автобусной остановки.
Какая-то иномарка обогнала нас слева и сразу начала прижимать: в глаза полыхнули красные стоп-сигналы. Наш водитель ударил по тормозам, те с визгом схватили. Не пристегнутый ремнем безопасности, Ромка с треском ударился головой в лобовое стекло, я влетел в спинку сиденье водителя и завис на момент над полом. В следующий же миг салон ослепительно осветился, и удар джипа вернул меня на сиденье. Роман тяжко, затылком, обрушился на подголовник. Шофер молниеносно переключился, бросил машину вправо и, борясь с повалившимся на него телом Ромки, начал прорываться по тротуару, но зацепил крылом какой-то киоск. Тот затрясся, однако не пропустил, и машина, скребя по нему всем бортом, остановилась, заглохнув.
В тишине играл приемник. Накрытый своими взлетевшими костылями, я видел в просвете между сидений зеленую мерцающую шкалу магнитолы, затененную взлохмаченной головой брата.
Первая автоматная очередь рассыпала в стразы лобовое стекло, водитель дернулся и упал на руль, вторая ушла на джип. Потом все повторилось. Я зажмурился и, пока машину трясло от пуль, мечтал забиться под обивку сиденья. Но достало и там. Достало очень больно, в плечо. Потом обрушилась тишина, и в ней, далеким дискантом, тонким фальцетом, нечеловечески глупым писком, будто кто-то крутил грампластинку пальцем, возник чужой голос:
– Лёва, в голову и назад!
На этот писк, как на пение дудочки крысолова, голова моя сама собой поднялась. Страх тормозился инстинктом выжить, и этот инстинкт, как ни парадоксально, облекался в форму детского любопытства: «А кто это там пищит»?
Перед капотом справа возникла тень. Я чувствовал, что ей мешает киоск – чтобы заглянуть в салон и найти лежащего под передней панелью Романа. Видел, как тень обежала капот и бесплотно возникла слева, в окне водителя, чье грузное тело, повисшее на баранке, тоже мешало прицелиться.
Тень не имела каких-либо очертаний – рук, головы, лица. Вместо лица я хорошо видел только пистолет. Он мягко отблескивал в свете фонаря и долгую-долгую вечность, как мне казалось, рисовался на черном переднем провале, отороченном, будто зимняя изморозь на окне, остатками лобового стекла. Я четко видел отведенный назад курок, сильно гнутый, очень фигурной формы по сравнению с длинным, продолговатым, тупо обрубленным дулом, которое медленно перевешивалось через спину водителя и наклонялось все ниже и ниже...