Страница 65 из 79
Вскоре мой пролетарский гнев сменился вполне благородной отрыжкой. Но еда, хотя бы и отторгаясь моим существом, продолжала клеймить всё то же третье сословие: «бурж, бурж, бурж...»
Лишь поздним вечером мы сошлись снова.
Перед банькой заботливая Тамара принесла мне бокал с растворенной таблеткой, заставила выпить и попросила не перепариваться. Но я перепарился. Из носа потекла кровь. Второй раз за этот день я лежал пластом и стонал.
В предбаннике было чисто, свежо, деревянные стены отдавали запахи леса. Роман помешивал чай, нюхал, вновь что-то подсыпал и жмурился.
– Лежи, лежи, Славка, – заботился обо мне Ярик. Сейчас в нем была какая-то странная, чуждая ласковость, вероятно, позаимствованная на этот час у Тамары.
– Слушай, Ярик, неужто все это твое? – в благодарность я продолжал восхищаться его Сандунами, которые он называл «банькой».
– Было не мое, стало мое, завтра опять станет не мое, – спокойно говорил он, сидя рядом на лавке, перебирая в руках простыню, прикладывая ее к моему носу. – Жизнь не беда, пока кровь не вода.
– А что, так худо? – поинтересовался Роман.
Ярик не ответил не сразу:
– Что думаешь, я не знаю, как живут люди? Вы что думаете, если я живу так, то и счастья полная жопа?
– Сам я не думаю, – сказал Ромка.
– Я тоже не думаю, – прогундосил я.
– А вы думайте. Думайте. Хотя что ж. Какое-то счастье есть. Сами видите, дети, жена, работа...
– Так и работа? – не верилось мне.
– Так и. Если за нее платят.
– Я думал, ты сам себе платишь.
– Думай. Но я не тот офицер, что идет сдавать кровь, чтобы прокормить семью.
– А ты другой офицер?
– Я другой. У меня четверо. Тут никакой моей крови не хватит. И так уже многие зарятся...
– В смысле…
– В прямом. Многим хочется повернуть крантик.
– Не знаю, будь у меня такая семья, я лучше бы кровь сдавал. Лучше уж государству, чем всяким бандитам.
– Тебе нельзя, ты болел желтухой.
– Да. Жаль. – Я снова прочувствовал свою ущербность. – Слушай, у нас тобой ведь первая группа?
– Первая.
– А какой резус?
– Положительный. Как у большинства. Предки нас наградили положительной кровью, положительной плотью, положительной...
– Постой-ка, – я отстранил его руку. Сел. Подождал, когда защекочет в носу, и поймал на палец густую каплю. Посмотрел. Потом вытер палец о простыню.
– Ложись, ложись, потекло по губе, – уложил меня Ярик.
– Слушай, ты помнишь, как узнают группу крови?
– Ну.
– Отберут немного из пальца, капнут на стеклышко, немного размажут, потом берут стеклышко в руку, вот так покачают, посмотрят, сравнят, погуще-пожиже, и говорят группу... Дай мне стакан!
– Зачем?
– Ну, дай, говорю! Рома, дай мне стакан! – отрывисто прогундосил я и вскочил.
Ромка оторвался от чаетворения, вынул из подстаканника тонкостенный, с картинкой из жизни немецких бюргеров высокий стакан. Ярик передал стакан мне. Я обтер его с той стороны, где картинки не было.
– Так, давайте, капнули сюда оба!
– Чего?
– Крови, чего!
В другой раз меня бы, наверное, позабавило, как жалко они переглядывались, по-бабьи отнекивались, но сейчас главное было то, что каждый расковырял-таки себе палец и выдавил на покатый стеклянный бок по большой капле крови. Третью, из носа, добавил я.
– Ну, и что это будет? – стояли они надо мной и смотрели как я крутил над собой стакан с тремя засыхающими полосками и пытался увидеть их на просвет.
– Ну-ка, сами сравните. Похожи?
Каждый сказал примерно одинаковые слова: «эта жирнее, эта нормальная, эта совсем уж бледная». Каждый указывал не на те, что другой. И оба ошиблись. Самой жирной, я видел, была моя. Мы стали спорить, разбили стакан и пошли сполоснуться. Там мы брызгались, плескались и обливались холодной водой, и я совсем успокоился, убедившись, что во мне течет одна с ними кровь.
Потом, как римские патриции, в простынях, мы вновь гоняли чаи, затем расписали пульку. О крови мы больше не говорили. Лишь раз, окровянив расковырянным пальцем карту, Ярик вздохнул и вспомнил, как в пятом классе нам делали прививку от оспы.
– Блямбы какие нам закатили, помнишь? Мы потом еще спорили, у кого настоящая бандитская пуля?
Мы скинули простыни и опять стали спорить, у кого на левом плече покрупней шрамик. И опять не сошлись во мнениях.
Играли мы ровно, каждый делал свою игру и пытался набрать на вистах. Потом они ополчились против меня, захотели подкинуть «в гору», одинаково засопели, сомкнулись плечами. Мне вдруг даже показалось несправедливым, что близнецы – мы с Яриком, а не Ярик и Ромка. В самом деле, между ними было изрядное сходство. И в телосложении, и даже в лице. По-моему, даже больше, чем у Ярика со мной. Такое могло проявиться только с годами: по сравнению с ними я жил совсем иной жизнью...
– Ты смотри, а вывернулся, двойняшка! – хлопнул меня по колену Ярик, когда я отобрал свои взятки.
– Слушай, не надо больше двойняшки, а? Ведь так хорошо сидим...
– Ладно, – Ярик вытянул руку, чтоб потрепать меня по плечу, но передумал и протянул ладонь. – Мир, брат.
– Мир, брат.
Ромка припечатал наши руки своей и крепко-крепко их стиснул. У меня снова защекотало в носу.