Страница 5 из 79
Из всего этого богатства у меня дольше всего, до самой армии, оставались только штык от трёхлинейки, который я долго берёг, да малокалиберная винтовка ТОЗ-8. С ней вообще была долгая история. Вначале я даже не знал, что винтовке нужен затвор. А когда узнал, то отец засмеялся, что я никогда его не найду, а если найду, то не починю. Но я, конечно, нашёл и, конечно, починил (там было сломана пятка ударника – та, что навинчивается на ударник, а потом цепляется за шептало; вот она-то и отломилась по штифту). Эта винтовка прослужила мне всё детство. Из неё я стрелял через форточку ворон, сидящих на соснах напротив. Вороны падали на дорожку соседнего дома, и соседка страшно ругалась, думая, что это моя мать специально подбрасывает ей к крыльцу по две дохлых вороны за день. Но это было уже позднее, когда мы жили в Тарноге.
Устанет то,
и хочет ночь
прилечь,
тупая сонница.
Вдруг — я
во всю светаю мочь —
и снова день трезвонится.
А тогда отцу не простили ту жуткую панику, когда дети начали бегать по дорогам с гранатами и бросаться с ними под колёса якобы немецких бронемашин. Отца вызвали на бюро райкома и сделали самый последний строгий выговор. Только отец уже сам не хотел ждать. Прямо из райкома он отправился в гараж леспромхоза и устроился шофёром на ЗИЛ-157.
История – как он стал шофёром – тоже типичная для отца. Работая в ДОСААФ, он по долгу службы должен был готовить молодых шоферов. Для этого у него был один учебник по устройству автомобиля и один автомобиль – ГАЗ-63. Читать курсантам теорию он научился легко, поскольку всегда умел рассказывать анекдоты, но так же легко научил их и правильно ездить, вот только испытывал некоторую обиду, что они получали права шофёра третьего класса, а у него же не было никаких. Так что однажды, отсылая на оформление очередную партию документов, он смело выписал права и себе, и, разумеется, сразу первого класса, а иначе это было бы просто нечестно по отношению к нему – как к преподавателю автодела и инструктору по вождению. Вот он и его курсанты:
В автомобилях он разбирался, как бог. Любая машина для него всегда была много проще шифровальной машины типа "Бодо" или другой аппаратуры кодированной связи. Он проработал шофёром много лет, ездил быстро, но аккуратно, и ни разу не попадал в аварию. В аварию он попал на мотоцикле. Тот был трехколёсный, чужой, незнакомый, и отец улетел в овраг. С ним ехали люди, но пострадал только он один, поскольку был за рулём и оказался зажатым между коляской и самим мотоциклом. Он вывернул ногу. Он вывернул её в тазовом суставе, отчего ступня натуральным образом стала смотреть назад. Лишь через сутки до той забытой богом больнички, в которую привезли отца, сумел добраться хирург. Он был человек немаленький, но даже он прыгал на отце целый день и всё не мог поставить сустав на место – связки стянулись и, что называется, захрясли. Хирург выходил покурить, и было слышно, как он пинает на крыльце кур. К вечеру, когда нога, в конце концов, вставилась, они с отцом уже выпили весь спирт в больнице. Отец, к той поре убеждённый трезвенник, тут, на время, разубедился. Нога же продолжала болеть и наутро. Это сдвинулся осколок. Хмурый, неопохмелившийся доктор только и спросил: "Где?" – потом достал скальпель, сделал надрез и вытащил осколок двумя пальцами. Как занозу. Тот и был похож на занозу. Отец запомнил, что фамилия врача была Марков.
После этой истории с ногой к отцу снова вернулась его прежняя шаткая походка, но теперь на него уже лаяли все собаки, хотя он окончательно бросил пить. А со временем у него стала и запутаннее речь.
Когда-то в Москве на улице Арбат находилась 1-ая хозрасчетная поликлиника. Там принимали одни доценты и профессора. Я заплатил три рубля и привёл отца к невропатологу. Им оказалась ещё молодая женщина. Она смотрела на отца буквально всего минуту, а потом попросила его посидеть в коридоре, а меня вернуться. Я приготовился рассказать об отце всё, но она лишь спросила, не было ли у отца сотрясения мозга и не перенёс ли он его на ногах? Он перенёс. Однажды он поскользнулся на пороге магазина и ударился головой о бетонную ступеньку. "Всё правильно," – сказала врач. "Я так и думала. Слышите, как он говорит в нос? А вы сами не обращали внимания на эту характерную гнусавость? А сама форма носа? Замечали, да?" Нет, раньше я никогда не замечал, чтобы нос у отца как-то странно загибался и вообще становится в некотором роде горбатым, костяным…
Выйдя на пенсию, отец полностью потерял интерес к реальной жизни. Его интересовала только политика. Днём он читал газеты, вечером смотрел программу "Время". Газеты он читал всегда с ручкой, подчёркивая красной пастой отдельные слова, выражения, а то и целые конструкции. Подчёркивал он, начиная с самой первой статьи и заканчивая кроссвордом, который теперь отгадывал чрезвычайно легко, словно кто-то шептал ему на ухо все подсказки. Однажды я решил проверить и сразу убедился, что все ответы неправильные. Отец тогда просто отмахнулся, но после этого стал писать слова только прописью и так неразборчиво, что, кажется, не мог уже прочитать сам.