Страница 47 из 79
– Ты чего? Ты чего? – шлепал мне по щеке своей мокрой ладонью Олег. – Все нормально. Нормально же. Ты в себе?
«В себе?» еще удивился я. В себе. Если пришел в себя, то в себе. А где же еще? И опять все исчезло. Потом было снова лицо Олега, потом Вадима, потом никого, потом опять никого.
Потом проплыли мимо Размывы, потом я снова лежал лицом вниз.
В нос, сквозь щели настила, плескала вода и бил кислый желудочный запах. Когда спазмы отпустили, мне удалось сесть. Я должен был извиниться, только некому было принимать извинения: все, кроме стонущей у борта Карины, теперь стояли и смотрели в одном направлении.
Яхта вынеслась из-за острова и летела вниз по течению. Сперва даже показалось, что над течением. На яхте стояли все паруса. Грот и стаксель были развернуты «бабочкой», ветер дул в корму, и еще было видно, что там поднимали кливер. Узкий и тонкий, он заполошно метался и хлопал.
Я оглянулся. На Волге было пустынно. Ходили одни только волны. Мы медленно приближались к Нижнему пляжу.
Яхта мчалась стремительно, грот-гик едва не хватал волну, и еще отчетливо слышался звук запускаемого мотора. Ну, на такой-то скорости, вдруг подумалось, нас догонят еще до выхода в Каспий.
Яхта мчалась стремительно. Ровный северный ветер бил строго в корму, и форштевнем она взрезала реку, будто снежный плуг разметал заметеленную дорогу.
Дорогу предполагалось вести по нам.
Не знаю, как это вышло... я не очень-то разбираюсь, как ведет яхту парус, как в таких случаях надо ставить руль, как держит яхту киль, как толкает винт… – слишком многое надо знать, чтобы определенно сказать, как так могло случиться. Трудно сказать. То ли шкот они не стравили вовремя, то ли руль почему-то не довернули до правильного угла или, может, мотор вдруг замолотил... только яхта мимо нас проскочила. Правда, все-таки ударила бортом, катер чудом не опрокинулся, мы все попадали, черным коршуном промелькнул гик.
Сомневаюсь, что они действительно шли на таран. Не уверен, что хотели нас потопить. Все же, думаю, они могли чувствовать, видеть, что яхта проскакивает вперед, по течению далеко вниз, аж до самого Нижнего пляжа, где они спохватились и начали делать, наконец, разворот. То, что яхта заходила на нас со стороны дальнего, материкового берега, но ударила все же со стороны острова, я сначала не придал тому значения.
Яхта села на мель как раз напротив Нижнего пляжа, на подводной косе, о которой не знал никто, кроме браконьеров (те ставили на ней самоловы) и кроме меня (на один из таких самоловов я сам напоролся, по мелкой воде; самолов-то я вытащил, ногу вылечил, а один из его крючков служил у меня багориком).
А теперь вот яхта ударилась килем о косу. Удар, наверно, был сильным, потому она хорошо накренилась. Но потом встала. Забурлила винтом, отрабатывая назад. Грот и стаксель резко упали, кто-то путался в парусах, но кливер был еще выгнут ветром.
Течением нас несло мимо яхты. Олег попробовал отгребать, но несколько предупреждающих выстрелов заставили его бросить весло и тоже спрятаться за бортом. Железная кошка с лязгом впилась в дюраль. Вырвать кошку или обрезать шнур – страшно было подумать: кто-то стрелял прицельно и очень точно. Круглые светлые дырки появлялись вокруг загнутой лапы, что цеплялась за борт.
Нас подтянули к яхте уже достаточно близко. Достаточно близко, чтобы чувствовать тряску волн, несущихся от винта и слышать, как нам кричат, что «вам ничего не будет» и «только сидите смирно». Голос был громким, но ровным. И равнодушным. В его «вам» я не слышал «ему». И поднялся.
Возвышаясь, он стоял на корме и смотрел сверху вниз. Если и было в глазах выражение, то упрек: «Что же вы? Мы должны еще кое-что обсудить». «Обсудить» прозвучало как приговор.
Веревку на секунду перестали тянуть, потом потянули снова, и – то ли катер сильно качнулся, то ли сам я опрокинулся за борт.
Тут было мелко, я достал ногою до дна, но проплыть под водой не смог, в легких не было воздуха. Борт катера меня еще прикрывал, за ним торчала мачта, и вдруг мачта начала двигаться, все быстрей и быстрей. Катер постепенно исчез, и стало хорошо видно, что яхта сорвалась с мели и, молотя винтом, уносилась кормою вперед. Вскоре она погасила скорость и начала прицеливаться.
Вода имела привкус реки. Я был ею вполне хорошо гружен, но еще сумел вынырнуть, а, выныривая, ударился головой о днище, о какое-то обросшее ракушками днище какого-то океанского судна. Оно закрывало собой все небо и отсекало путь к воздуху. Выплыть не было никакой возможности.
К счастью, это был дохлый осетр.
Вынырнув, я обхватил его вздутое шершавое пузо руками и начал откашливаться. Кашлял так долго, так сильно, что осетр будто ожил. Он тоже стать кашлять и дергаться. Мы кашляли и дергались вместе. Острые толстые шиповатые бляшки по бокам туши резали под водой мой живот, и от этого – оттого, что живот спазматически втягивался – вода из меня вылетала...
То, что осетр пробит и пробит пулями, я узнал по тому, как он стал погружаться под воду и пошли пузыри. В нос ударило страшной вонью, сильной как нашатырь. Лишь поэтому что-то запечатлелось в моем мозгу.
Это трудно назвать «я видел», но я будто бы точно видел. Видел все: и как яхта встала бортом по ветру, и как стала клониться мачта, и как начал ложиться к воде надуваемый ветром кливер, как размашисто пошел гик и ударил человека по голове. Он упал за борт, и всего через пару каких-то жалких мгновений вся яхта совершеннейшим образом легла набок. Показала обводы корпуса, днище… яхта сделала оверкиль, только... только киля-то больше не было… Киля больше не было. Они обломили киль! Вот вам и Летучий голландец!