Страница 19 из 79
Или, может быть, то был инстинкт умной женщины, знающей, как надо здороваться с мужчинами. Надо протянуть свою руку лодочкой вверх (но только не вниз, предлагая, как бы поцеловать) и тем самым вызвать у мужчины желание накрыть своей большой тёплой сильной ладонью твою, маленькую, холодную, беззащитную. Наверное, это был бы самый лучший вариант, к тому же помогающий сохранить равновесие, если бы… Если бы ей не показалось, что мужчина своими расширенными глазами тупо таращится на её бейджик и если бы в ту же секунду — и буквальным образом прямо под руку! — не сверкнула откуда-то сбоку золотая улыбка горничной Гули, находившей взаимное расположение ночного администратора с незнакомым мужчиной нестерпимо смешным.
Дальше она уже плохо помнила: во что и куда там ткнула. Но, похоже, она всё-таки оттолкнула меня, а когда узнала, что я внезапно заболел, посчитала себя виноватой.
***
Кажется, это была чистая случайность, что владельца чемодана, Владимира, поселили именно в тот номер, в котором я задержался ещё на одни сутки. Не случайно было разве лишь то, его всегда к кому-нибудь подселяли — даже если свободные одноместные номера имелись в наличии. На этом, кажется, настаивала сама Люба, не желавшая попасть в ситуацию, когда может оказаться с этим человеком наедине.
Владимир приезжал в эту гостиницу каждый месяц, как по расписанию. И фактически даже по расписанию. Он приезжал сюда в первые выходные каждого второго месяца. Он хотел поговорить с Любой. Насколько я в ту ночь понял, они вместе учились. Учились в Ленинграде, в пединституте, на одном факультете, на одном курсе, но в разных группах.
Поначалу Люба не могла его даже вспомнить. В том грузном мужчине, который стал часто появляться на её страничке в «Одноклассниках», она не узнавала никого из своих прежних сокурсников. Пусть парни не меняют фамилий, но фамилия Соколовский ей тоже ничего не говорила. Лишь медленно, постепенно в её памяти проявлялся образ большого несуразного парня из другой группы, который и в самом деле мог попадаться ей на глаза.
Странный это был парень, с телом круглым и рыхлым, как разварившаяся в мундире картофелина и со столь же некрасивым лицом, которое покрывала красноватая бугристая кожа. Да ещё саму эту кожу покрывала щетина, недельная, клочковатая, сально-чёрная, как и волосы на голове. Неприятный он был. Вот поэтому никак и не вспоминался. А ещё потому что никто не называл его ни Владимиром, ни даже Соколовским, а только Вовчиком или Жирным Вовчиком, а ребята ещё и Вовчим Соколом. Это потому, что они совершенно издевательски обвиняли его в том, что он отбивает у них лучших девушек курса. «Ох, и ловкий ты, Вовчик!» говорили они ему, кивая на какую-нибудь девушку, про которую сами же самозабвенно и врали, что она в него страшно втюрилась. Ловкий Вовчик лишь растерянно улыбался, а потом уже навсегда остался для всех Вовчим Соколом.
— Господи! Неужели это Вовчий Сокол! — опознала, наконец, Люба своего странного интернет-поклонника. А потом быстро стала вспоминать. Да, о нём рассказывали фантастические вещи.
Например, в перерывах между парами он доставал из портфеля три банки: одну на восемьсот грамм, другую на пятьсот, а третьей была майонезная баночка. В первой был суп, во второй — котлета с гарниром, в третьей — кисель или компот из сухофруктов. Ребята, по большей части жившие в общежитии, без судорог не могли на это смотреть и дружно уходили курить; девушки обсуждали своё девичье, и лишь время от времени подсказывали Вовчему Соколу, чтобы тот не стеснялся и угостил котлеткой вон ту голодную даму, проспавшую утром завтрак. «Смелее! Она не устоит», подначивали они не хуже ребят. На худой конец, советовали они, рыцарь может воспользоваться своей ленинградской пропиской.
— Дон Жеван! — потом ещё вспомнила Люба. — Да, его ещё звали дон Жеван.
Найдя её в «Одноклассниках», дон Жеван не был особо деликатен, а сразу написал, что он был в неё влюблён. Все эти институтские годы он был в неё безумно влюблён. Он любил её тайно, с расстояния, издали, но однажды они несколько минут провели вместе, и это были самые счастливые минуты в его жизни.
В первый момент Люба почувствовала себя жертвой издевательства. Нет, она была абсолютно уверена, что она никогда с этим парнем не общалась. Видела его, разумеется. Наверняка кто-нибудь показывал на него пальцем, наверняка они сталкивались где-нибудь в коридоре, переходя из одной аудитории в другую. Может быть, даже относительно близко сидели в актовом зале. Может быть, даже она когда-нибудь посмотрела в его сторону или на него самого, но так, как смотрят и на тысячи других лиц, не оставляющих потом в памяти ничего.
В гостинице скоро все узнали, что этот постоялец приезжает только ради Любы. Она не стала отпираться, но сказала, что это просто бывший одноклассник.
— Ай! Одноклассничий! — воскликнула горничная Гуля и с тех пор только так его и называла.
Гуля всегда очень радовалась, когда Владимир появлялся в гостинице, потому что он привозил с собой очень много вещей, вплоть до телескопической чесалки для спины, что, вероятно, говорило об очень большом достатке. Для горничной этот постоялец был реальный богач. Муж Гули, Мушариф, тоже не выпускал Владимира из своего поля зрения. Он страстно отвозил его на вокзал.