Вечный слушатель

В предположеньях не бывает прока.

Я полагал (солгав себе жестоко),

Что есть во мне хотя бы гран чутья,

Я полагал, что ты, любовь моя,

Дождешься предназначенного срокам!

О Небо! О Земля! В какую тьму

Я скорбь мою о сем обмане спрячу?

Во слепоту так просто впасть уму!

Все те, кто уповает на удачу,

Вы, чей удел подобен моему:

Учитесь у меня хотя бы плачу.

***

Замолкни, сатирический поэт,

Не место здесь злословью и остротам:

Метису быть возможно ль патриотом?

Так не клейми туземных приверед!

Мнишь, здесь дворян не видно? Это бред!

Тут все подонки, по твоим расчетам?

Взгляни в бумаги! Чистокровным готом

Записан в предках каждый твой сосед!

Он в Рим и в Карфаген тебя спровадит,

Узнай, мол, сколь щедра к нему судьба,

А рыцарей в роду - сам черт не сладит;

И - если справедлива похвальба

От первой Мойры самый первый прадед

Приял почет наследного герба.

***

Ты, Гоа, город прежнего господства,

Да процветает твой любой делец!

Посмел бы утверждать последний лжец,

Что жители твои впадают в скотство!

Тут с предком грубым, с дон-Кишотом, сходство

Хранит любой: ведь сам Адам-отец

Был дон-Кишотом выпорот: наглец,

А вот не посягай на первородство!

О д*ньгах тут с любым поговори:

Богатство раджей? Не мелите вздора!

Султан? Да у него пусты лари!

За дочкой приударь - узнаешь скоро:

Приданое: кокосов штуки три,

Арап да юбка, - словом, гран-сеньора.

***

Восстань, о войско поколений разных,

Во бренной персти долее не тлей,

Восстань с оружьем, истреби смелей

Сих жадных псов и сих мужланов грязных!

От полукровок мерзких, безобразных,

Расчисть просторы рисовых полей,

Но смуглокожих дщерей пожалей,

Безвинна прелесть, сущая в соблазнах!

Кто их не ценит - человек дурной!

Набоб иль раджа, гляньте: эти чада

Достойны, право, чести неземной!

Пусть бродят, вечной радостью для взгляда,

В одежде, состоящей из одной

Набедренной повязки меньше зада!

***

Вот я доплыл до жалких берегов,

Где прозябаю, как Овидий в Томах,

Где нет существ, с законами знакомых,

И где поэтов числят за врагов.

Здесь люди - будто псы вокруг торгов,

И тяпнуть, и стащить любой не промах;

Кошачье мясо тут в числе съедомых,

Жемчужниц много, мало жемчугов.

Ты - скопище домов, амбаров, будок,

Болезнями напичканный музей,

Способный помутить любой рассудок,

Однако что в тебе всего мерзей,

Так это то, что здесь любой ублюдок

Себя считает отпрыском князей.

***

Внушить ослу врачебную науку,

Велеть, чтоб в Гоа каждый стал плебей,

Иль возжелать заставить - хоть убей

Залаять - кошку, замяукать - суку;

В водице теплой обморозить руку,

В гарем вломиться, как турецкий бей,

Мнить, что склюет акулу воробей,

Зрить петуха, появшего гадюку;

Из Рима в день поспеть в Катхиявар,

Цвести красой, проголодав два года,

Спастись от Мойры, отведя удар,

Спесь посбивать с кастильского народа,

На кознях ада получить навар,

Возможней, чем достичь приязни сброда.

НЕКОЕМУ СУБЪЕКТУ, СЛАБОМУ В ГРАМОТЕ,

УТВЕРЖДАВШЕМУ, ЧТО ИМ СОЧИНЕНО ТРИДЦАТЬ ТРАГЕДИЙ,

ОНЫХ ЖЕ НИКТО НИКОГДА НЕ ВИДАЛ

Трагедия Дизурского Танкреда,

Десятиактная, сильна весьма:

В ней мрет герой, сперва сойдя с ума

На восемнадцатой минуте бреда.

Другую пьесу тоже ждет победа:

Румрум, султан Инкурский, задарма

Страдает; здесь и пытки, и тюрьма,

Однако же герой не привереда.

Еще - о Горгоране речь пойдет,

То царь Биокский, а при нем - царевна,

И действующих лиц невпроворот.

О, кануть в Лету было бы плачевно!

Сюжетов семь сей дивный драмоплет

В кофейне излагает ежедневно.

ЗНАМЕНИТОМУ МУЛАТУ ЖОАКИНУ МАНУЭЛУ,

ВЕЛИКОМУ МАСТЕРУ ИГРАНИЯ НА СКРИПИЦЕ,

А ТАКЖЕ ИМПРОВИЗАТОРУ КУПЛЕТОВ

Средь к*злищ нераспознанный козлище,

Что выпорот в глухой бразильской чаще,

Гитарою без устали бренчащий,

Страшилище, вампирища почище;

Сей сын земли, вернее, сын грязищи,

Однако нам от этого не слаще,

Поет куплеты, чести ищет вящей,

Нещадно упражняет голосище;

Он дам прельщает рожею зловещей,

Со спесью, всем обманщикам присущей,

Уж он-то воет всех гиен похлеще;

А дальше в пущу - так и дебри гуще,

Но если проще посмотреть на вещи:

- Кончай пищать, щенок распроклятущий!

ЕМУ ЖЕ

Ужимок мною у тебя, однако

Перечислять их - смертная тоска;

Возьмешь гитару - видно мастака,

Да, ты мастак, при том, что ты макака!

Лундуном да фанданго ты, кривляка,

Терзаешь нас, - ох, чешется рука,

Маленько потерплю еще пока,

А там учти, что назревает драка!

Орфей чумазый, знай что по пятам,

С дубиной за тобой пойду, гундосым:

Моя страна - любовница ль скотам?

Не суйся к нам своим поганым носом,

Ступай-ка ты к себе на юг - а там

Нажрись бананом, подавись кокосом.

ДОКТОРУ МАНУЭЛУ БЕРНАРДО ДЕ СОУЗА-И-МЕЛО

На кладбище, в потемках, без коптилки,

Бернардо - замогильный стиходел,

Стеная, прямо на земле сидел:

Уж слез-то вдоволь у него в копилке.

Рыдал пиит, уродливый, но пылкий,

Что прах Иженьи Некой охладел,

И все в дуду привычную дудел

Над холмиком возлюбленной могилки:

"Сойдитесь тут, у скорбного креста,

Все филины, все львы и тигры мира,

И станем плакать долгие лета,

Тебя, Иженья, призывает лира!.."

Тут лопнула могильная плита

И вылезли на танцы два вампира.

ПО СЛУЧАЮ ПОЯВЛЕНИЯ НА СЦЕНЕ

НЕКОТОРОЙ ТРАГЕДИИ, АВТОРОМ КОЕЙ ЗНАЧИТСЯ

ФЕЛИСБЕРТО ИНАСИО ЖАНУАРИО КОРДЕЙРО

Так на пунцовой значится афише:

Представлен нынче зрителям на суд

"Гонсалвес де Фария": слог не худ,

А тема - просто не бывает выше.

Кричит Элвира: "Сим не победиши!",

Весь первый акт поносит ратный труд;

Возлюбленный, отец и брат орут,

Хоть можно бы короче, да и тише.

Стострочным монологам нет числа,

Герой убит - но нам оставить хочет

Завет: испанцев извести дотла.

О свадьбе кто-то между тем хлопочет;

Трагедия к развязке подползла,

А зритель и топочет, и хохочет.

СЕНЬОРУ ТОМЕ БАРЬОЗА ДЕ ФИГЕЙРЕДО ДЕ АЛМЕЙДА КАРДОЗО,

ОФИЦИАЛЬНОМУ ПЕРЕВОДЧИКУ

ВЕДОМСТВА ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ

Из жаркой, полной золота пустыни

Пришел мудрила - явно по нужде;

Он любит книги: в таковом труде

Исток доходов дан ему отныне.

Он смыслит в мавританской писанине,

В персидской и в иной белиберде,

Постиг, что греки "дельтой" пишут "де",

Что бык зовется "таврус" по-латыни.

Болтает, как заправский какаду,

Свою бездарность пестует, как розу;

Кот иль макака? - слова не найду;

Поганит то поэзию, то прозу...

Читатель, не имел ли я в виду

Нахала и лгуна, Томе Барбозу?

БЕЛШИОРУ МАНУЭЛУ КУРВО СЕМЕДО

Певец Белмиро чужд житейской брани,

Плетет стихи сладчайшим языком,

Но уличен в деянии таком,

Что лучше б уж предупредил заране.

Пиша об играх фавнов на поляне,

Поэт предстал полнейшим мастаком:

Он бога Пана повалил ничком

И пить вино заставил из лохани!

Конечно: тот рогат, и козлоног,

И алтарей лишился, бедолага,

Но не скотина все ж таки, а бог!

Как не сгорела со стыда бумага:

Поэт потратить пять монет не мог,

Ну хоть кувшин купил бы, чертов скряга!

ЗАСЕДАНИЕ ЛИССАБОНСКОЙ