Исповедь послушницы (сборник)

– Я не знаю, куда мне ехать!

– Это плохо. Подумайте. Разве мало на свете мест, где требуется умный, благородный и бескорыстный священник? – сказал Родриго Тассони и добавил: – По-моему, для вас это единственная возможность спастись от самого себя.

– За это я должен заплатить свободой?

– Свободой выбора. Идите, аббат, иначе я передумаю. Вы дважды сумели повлиять на ход моих мыслей и выйти сухим из воды. Больше этого не будет.

Когда Рамон вышел на улицу, он был как в тумане. Он понимал, что судьба благоволит к нему, но еще не осознал того, что навсегда теряет Катарину и Исабель.

Эрнан Монкада вошел в ворота и остановился. Стояла поздняя осень; дороги размыло ливнями, обочины были покрыты ковром опавшей листвы, кое-где на голых ветках еще висели бурые листья; все вокруг казалось до слез тоскливым и безнадежным.

Сгустился туман; он не поглотил окружающие предметы, но сделал их расплывчатыми, точно во сне. Вид слепого, покинутого мира не внушал ни малейшей надежды на счастье. Эрнан вздохнул. Потерять счастье куда страшнее, чем не испытать его вовсе. Еще хуже – не разглядеть вовремя, а позже, утратив, понять, что это было на самом деле.

Он слышал гудение машин и чувствовал идущий из помещения затхлый воздух. В центре двора был выложенный крупными камнями колодец. Эрнан присел на его край.

Последнее время он жил как в дурном сне, спал где попало и почитал за удачу пообедать ломтем хлеба с сырой луковицей. Он не знал, простил ли Катарину и Рамона, он просто перестал о них думать; теперь они стали похожи на персонажей давно отыгранного бредового спектакля.

Из мастерских вышла женщина и остановилась, глядя неприветливо и выжидающе. Потом спросила:

– Что вам нужно?

Эрнан встал. В его глазах была суровая, выстраданная, отчаянная надежда.

– Скажите, у вас работает девушка по имени Инес Вилье?

Женщина раздраженно усмехнулась.

– Вы думаете, я помню всех по именам?

– Послушайте, – у Эрнана перехватило дыхание, – вот уже много дней я хожу от лавки к лавке, от мастерской к мастерской и ищу ее. Иногда мне кажется, что ее не просто нет, а никогда и не было на свете!

– Вы полагаете, что я сотворю ее вам из тумана? – проворчала женщина и, повернувшись, пошла обратно, а Эрнан остался стоять, опустив руки вдоль туловища и вперив в пространство невидящий взгляд.

Когда в дверном проеме возникла легкая, светлая, тонкая фигурка, Эрнану почудилось, будто это некое призрачное видение, исторгнутое вратами преисподней.

Девушка медленно шла навстречу; казалось, подошвы ее башмаков прилипают к каменным плитам двора.

Инес! Настоящая, живая! Эрнан сделал несколько шагов и положил руки на плечи девушки. Инес похудела, лицо побледнело и заострилось. Заметив в ее взгляде немой вопрос, он сказал:

– Я искал тебя, искал очень долго и продолжал бы искать до глубокой старости, как единственную мечту своей жизни, которая смогла стать осязаемой, близкой, реальной. У меня ничего нет, кроме пары рук, да желания жить дальше тоже нет. Я прошу подарить мне любовь и надежду и предлагаю тебе отправиться в самое долгое и опасное путешествие в твоей жизни. И еще я хочу попросить у тебя прощения.

Инес приникла к нему, заплакала и прошептала:

– Я думала, что умру от ожидания!

Эрнан гладил волосы Инес и укачивал ее, как ребенка. Горечь исчезла, перед ним была жизнь и это чудесное существо – внезапно ожившая нежная греза, реальная, любящая, желанная женщина.

Глава IX

Большая гостиная, всего лишь год назад заново обтянутая штофными обоями с золотыми цветами на благородном сером фоне, радовала глаз; роскошная эмаль отливала всеми цветами радуги, мебель была украшена резными цветами и фигурками, а потолочные балки поражали причудливыми лепными украшениями.

В гостиной сидели две женщины: одна – на обитом бархатом диване, другая – на дубовой скамье. В руках обеих было вышивание по канве. На первый взгляд обе были увлечены работой, однако на самом деле и ту, и другую куда больше занимал разговор, который они вели неторопливо, вполголоса, почти не поднимая глаз.

– Теперь ты понимаешь, как я жила? – говорила Эльза. – Порядочность не позволяла мне изменять мужу, хотя в своем воображении я проделала это десятки раз. Признаться, иногда я думаю, что мне мешала не совесть, а нечто другое: возможность быть разоблаченной или – что еще хуже – отвергнутой. В результате даже твоя подружка Инес оказалась проворнее!

Эльзе было под сорок, и теперь она одевалась куда скромнее, чем в прежние времена. Что касается убранства дома, то Катарина не без основания опасалась, что вскоре он превратится в собрание всякой всячины. Здесь торжествовало слияние вкусов Эльзы, ее повзрослевшей дочери Инге, а также Исабель и Лусии.

– Я до сих пор не знаю, что случилось с Инес. Я даже не предполагала, что она живет рядом с нами, страдая от ревности и неразделенной любви.

– Только не говори, что ты бы могла добровольно уступить ей Эрнана!

– Во всяком случае я бы сумела ее понять.

Они замолчали, продолжая сосредоточенно работать иглами. Катарина ничего не знала не только об Инес, но и об Эрнане, а главное – о Рамоне. Вскоре после ухода Эрнана она наведалась в монастырь, и там ей весьма неохотно сообщили, что аббата нет и обитель «овдовела». Обычно так говорили, когда настоятель умирал и аббатство на какое-то время оставалось без руководства. Но Рамон не мог умереть, она не верила в это. В конце концов Катарина добилась того, что монахи произнесли загадочную фразу: «Он не умер, но его нет». Других объяснений не последовало, а вскоре в обители появился другой настоятель, который попросту не пожелал разговаривать с женщиной. Катарина писала письма местному епископу, главам ордена Святого Бенедикта в Мадриде, даже сеньоре Хинесе – и в ответ не получила ни строчки! На свой страх и риск она обратилась в инквизицию и получила вежливую отповедь, сопровождавшуюся замечанием, что «разумные женщины не появляются в таких местах, а сидят дома при муже».

Все эти годы она жила, измученная надеждами и тревогами, и воспитывала дочерей. Поначалу в семье было много разговоров и споров. Пауль возмущался тем, что Эрнан оставил семью, но женщины так и не решились открыть ему правду. Он долго переживал, оттого что потерял верного человека, но после утешился, поскольку у него появился новый толковый помощник, его собственный повзрослевший сын. Пауль вновь был доволен и спокоен.

– Потому что слеп, – заметила Эльза.

С точки зрения Катарины, отец обладал редким сочетанием чудесных качеств – он был прост и великодушен, чего близкие не ценили, но без зазрения совести пользовались плодами его трудов.

– Я знаю, как зарабатывать деньги, а уж тратить – это по вашей части, – не уставал повторять он.

Пауль одинаково любил и Лусию, и Исабель, хотя при этом жалел, что Катарина не произвела на свет сына. Но и тут ему повезло: год назад Инге, его дочь от Эльзы, вышла замуж и недавно родила мальчика.

– Жизнь продолжается! – говорил Пауль, редко терявший присутствие духа.

Он давно забыл Эрнана, а тем более – аббата Монкада.

Через пару лет после того как Катарина осталась одна, на нее буквально посыпались предложения руки и сердца. Но она так и не вышла замуж.

Она была хороша и сейчас, когда ей исполнилось тридцать два. Все те же густые светлые волосы, нежная, будто фарфоровая, кожа, исполненные строгого изящества черты.

Послышались шаги, возбужденные голоса и приглушенный смех – Исабель и Лусия вернулись с прогулки. Катарина с улыбкой поднялась им навстречу.

На Исабель было вишневое платье, на Лусии – розовое, по-разному оттенявшие их красоту. Иногда Катарине казалось, что ее дочери похожи на разноцветные бумажные фонарики, легкие и воздушные, какими в праздник украшают деревья в саду. Она не сомневалась в том, что через два-три года дом заполнят толпы поклонников.