Стая

давай поспокойнее. А то, кажется, так и выкрикнешь «Хайль Гитлер!» с рукой навытяжку.

Миша засмеялся:

— Хорошо. Вас Вероника искала.

— Она уже здесь?

— Здесь. Рвет и мечет, — усмехнулся охранник.

— Ничего страшного. Разберемся к чему такая паника с утра.

Шаурин уже знал, по какому поводу рвала и метала главный бухгалтер, и это его не встревожило.

Едва успел вынуть ключ из замочной скважины и захлопнуть за собой дверь, та снова распахнулась, впуская Веронику. Создавалось впечатление, будто бухгалтерша караулила за углом и, едва

заслышав гулкие шаги по коридору, не в силах дождаться, пока он зайдет к ней сам, принеслась

первая.

— Денис, привет, — пропела она, заискивающе улыбаясь. – У нас вчера какая-то путаница

произошла. Снова эти дети полтора часа второй бассейн занимали, — пренебрежительно махнула

рукой и бросила взгляд на окно, из которого виднелся угол здания детского дома № 29. – Я вчера

сказала Степаненко, что договор с ними прекращен. Хватит плавать нахаляву. Но он с утра мне

названивает, говорит, что все в силе. Я что-то не понимаю. – Она оглянулась, выискивая, куда бы

присесть, но Денис, настроенный на короткий разговор, не предложил ей разместиться.

Не нравилась Шаурину эта дамочка. Глаза у нее раскосые, как у лисички. Хитрые. И улыбка на лице

искусственная, дежурная. Каждый раз при встрече пыталась демонстрировать свою сексуальность.

Откуда бы ей только взяться, этой сексуальности…

— Нет никакой путаницы. Я со Степаненко разговаривал. Договор у нас с автоматической

пролонгацией?

Вероника явно не ждала такого ответа и слегка растерялась. У нее даже глаза округлились, и на лице

возникло непонимающее выражение.

— Да, но…

Денис не дал ей договорить, прервав на полуслове:

— Тогда в чем вопрос? Ни у нас, ни у них разрывать его нет причин. Так что дети продолжают

посещать бассейн.

Доброжелательная улыбка сползла с лица Вероники, и уголки алых губ пренебрежительно

опустились, выражая недовольство. Она сжала в руке какую-то бумажку, на которую Денис даже не

обратил внимания. Нарумяненные щеки заалели еще больше, глаза зло сузились.

— Нам не выгодно это, — процедила сквозь зубы.

— Нам без разницы. – Денис встал перед ней, засунув руки в карманы брюк. Мимические

проявления ее гнева мало волновали. Точнее, не волновали совсем. – Два часа в неделю погоды не

сделают, — заявил безапелляционно. Вся его поза говорила о том, что решение обсуждению не

подлежит.

— Монахов знает? – спросила сотрудница, разыгрывая последний козырь.

— Тебе об этом не стоит беспокоиться. – Шагнул вперед. – Не смею больше, — толкнул дверь в

коридор, — задерживать.

Вероника нервно сглотнула и вышла вон. Уязвленная и злая.

С Монаховым Денис еще не разговаривал, но собирался сделать это в ближайшее время. Почему-то

не возникло сомнений, что он согласится позволить детдомовцам посещать бассейн и дальше. Целый

год дети плескались в свое удовольствие. Зачем же сейчас отбирать у них эту радость?

То, что для ребят это настоящий восторг и наслаждение, Денис убедился воочию, войдя однажды в

зал во время занятия младшей группы. С трудом концентрируя внимание на тренере, дети

плескались, визжа и крича, захлебываясь от эмоций и попадавшей в рот воды. А, увидев Шаурина, разом примолкли, уставившись, словно ожидая подвоха. Былое веселье тут же спряталось за

недетскими взглядами, полными настороженного ожидания. Не стал тогда Денис задерживаться и

смущать ребят, но то, что хотел – увидел. Еще одним веским аргументом стало то, что центр мог

позволить себе принимать таких гостей. Это он знал точно.

Степаненко, директор детского дома, соседствующего с их зданием, был на седьмом небе от счастья

и не уставал благодарить, когда узнал, что его воспитанники снова смогут заниматься плаванием.

Приятно, конечно, но не так важно. Денис хотел, потому и помог. А не смог, так и не помог бы.

Потому благодарности не требовал. Но Степаненко так легко не успокоился, потому теперь каждый

ребенок, посещавший бассейн, громко с ним здоровался, если встречал в коридоре или на улице. А

как ни крути, при виде полных признательности детских глаз и широких улыбок внутри становилось

теплее.

С Сергеем Владимировичем он поговорит, как только найдет удобное для этого время, а вот мнение

Вероники на этот счет интересовало меньше всего.

Его собственные «воспитанники» стали почти послушными. Месяц психологического прессинга, спарринги с постоянной сменой партнера, переходящие в полноценные контактные бои и народ

почти как шелковый. Отработка приемов очень хорошее и нужное дело, но без реальной опасности

для жизни – просто закалка организма. С таким же успехом во благо здоровья можно с утра

обливаться холодной водой. Но жизнь спасет вряд ли. Жаль, что приходилось ограничиваться

стенами спортзала, не имея возможности устроить реальные экстремальные условия. Хотя… С таким

образом жизни, должно быть, экстрима им хватает.

Монахов оговорился, что у него в клубе не олимпийская сборная тренируется. Но Шаурин

воспринимал подопечных как спортсменов. Так удобнее мыслить. И работать с таким отношением

удобно. То, чем он занимался начало приносить удовольствие. Ему нравилось работать с людьми в

таком ритме. Он ставил их в разные позиции, двигал как фигуры на шахматной доске, подменял

роли. Меняя пешек на королей и обратно, каждый день разыгрывал новую партию. Вел себя вольно, порой переступая опасную грань. Понимание, что против воли Монахова никто из мужчин не

пойдет, прибавляло ему сил и энергии. Как бы они не ершились, опасность поплатиться своей

шкурой отрезвляла. Кроме того, у Шаурина было существенное преимущество, какого у остальных

не было – психологическая подготовка. Без нее физическая сила лишь незаряженное оружие, — с

виду страшно, а внутри пустота. Если его агрессия – механизм с четким управлением, то их — лишь

импульсивный выпад без возможности принимать самостоятельные решения, а только соображать, чтобы как можно лучше исполнить тот или иной приказ. Шаурин не собирался выдавать всего, что

знал сам. Хватит с них и этого.

После месяца тренировок удалось разбить сформированные группки и выявить других лидеров.

Трудно сказать, можно ли именовать то, что испытывали к нему парни, уважением. Но что-то

подобное в их поведении и взглядах стало просвечиваться. Да и он сам привык к ним. Знал, что за

глаза называли его Шауром. Но так его везде звали, в какой бы компании ни оказался. А с недавних

пор появилось еще одно прозвище, которое произносили тихо с милой улыбкой на лице. И при нем

как-то проскользнуло, вызвав ответную усмешку. «Наш убийца». Забавно. Ведь ни разу он никому

расправой не угрожал, смерти не желал, а такое «ласковое» прозвище получил. Карпов –

исключение.

Когда дверь за Вероникой захлопнулась, скривился. Не любил резких звуков. Но дамочка решила

напоследок продемонстрировать все свое негодование. Можно еще каблучками по полу постучать, но только не у него в кабинете. У себя от злости пусть хоть сквозь землю провалится.

Развернувшись, Денис прошел по кабинету и остановился у окна. Дождь уныло барабанил по стеклу.

Даже слышно было, как вода с шипением скатывалась по водосточной трубе, разливаясь по асфальту

под окном. Как-то скверно начался сегодняшний день. В голову пришла мысль, что нужно ждать

продолжение.

Постояв в задумчивости у окна некоторое время, Денис вышел и направился в другое крыло здания, туда, где за железными дверями располагался тир. Они с Поспеловым решили, что сегодня мужики

на стрельбах заниматься будут. Да и ради бога! Пусть мишени убивают.

Виталий коротко кивнул, обернувшись на звук открываемой двери, и снова вернул взгляд к