Стая

закрыла глаза, боясь, что с ума сойдет. Сейчас, как никогда, требовалось сохранить хоть какую-то

ясность мысли. Хоть как-то ее нужно сохранить, любыми способами восстановить. Несмотря на всю

беспомощность ситуации. Несмотря на всю ее чудовищность.

Конечно, ясно как белый день, что ни к каким спецслужбам эти люди не относились. Форма служила

лишь прикрытием, этаким фокусом для отвлечения внимания. Для притупления бдительности.

Сколько народу ее охраняло, с точностью не могла сказать. К ней в комнату заходил только один

человек. Судя по акустике и слышимости, дом был полупустой, и даже сквозь закрытую дверь, Юля

смогла различить несколько голосов. Но больше четырех на слух воспринять сложно, они сливались

и казались похожими.

«…диван, чемодан, саквояж, картина, корзина, картонка и маленькая собачонка…»

Юля прижала затылок к холодной стене и поежилась от холода. Холодно было ужасно. Озноб

сковывал тело. Откуда-то снизу на ноги набегал сквозняк. Пришлось снять жакет и укутать им босые

ступни, оставшись в белой блузе с короткими рукавами. Забавно, вот драгоценности, часы и одежду

с нее не сняли — и серьги оставили, и кольца, — а туфли сняли. Наверное, побоялись, что она

попытается кому-нибудь из них шпилькой голову проломить. И правильно, она бы попыталась, будь

у нее под руками хоть что-то. Но даже бутерброды, которые ей принесли через четыре часа

заточения, лежали на пластиковой одноразовой тарелочке. Юлька к ним не притронулась. И не

собиралась, даже если придется неделю сидеть голодом. От одного их вида зверски тошнило. Пить

хотелось невозможно, во рту пересохло, и голова никак не переставала болеть – уже от

обезвоживания. Но Юля все равно не притрагивалась к бутылке с минеральной водой, потому что

когда ее принесли, крышка была уже свернута. Боялась, вдруг в воду что-то подмешали. Конечно, если похитители захотят заставить ее выпить что-то, они это сделают. Они могут и вколоть ей…

Хоть наркотики, хоть транквилизаторы, хоть сыворотку правды. Теперь Юля прекрасно понимала, почему Шаурин никогда не пил из бутылок, которые распечатывались не при нем. Будь то какое-

нибудь обязательное мероприятие или переговоры с партнерами, никогда он не пил с початых

бутылок.

Юля не могла решить – хорошо это или плохо, что ее изолировали. Что не может она видеть лица

остальных и слышать, о чем они говорят. Узнать, чего ждут, выжидают, каких ждут указаний.

Понятное дело, что у этой группы есть координатор. Сначала очень хотела что-то уловить, пыталась

подслушать под дверью. Думала, что впоследствии это как-то поможет ей, но вскоре осознала, что

помочь в этой ситуации ей может только один человек, и ему будет глубоко наплевать, как выглядят

похитители и о чем они говорят.

И все-таки, как ни пыталась храбриться, неизвестность выматывала не хуже, чем знание. Уже шесть

часов прошло, или больше… а ничего не происходило. Никакого движения. Только открытое лицо

наемника говорило само за себя.

Снова скрипнул дверной замок. Хотя по ощущениям еще рано для обхода. В проеме выросла

знакомая фигура. Но на этот раз ее мучитель не постоял привычно пару секунд, оценивая

обстановку, а прошел в комнату. Подошел и остановился перед Юлей. Потом присел на корточки.

«…Дама сдавала в багаж: диван, чемодан, саквояж, картину, корзину, картонку и маленькую

собачонку…»

Мужчина что-то спросил, но Юля не слышала. И не только потому что смогла настолько

отрешиться, повторяя про себя набившие оскомину строчки, а потому что от страха заложило уши.

Этот животный страх, словно в оболочку ее заковал, что могла только смотреть в ожесточенное

мужское лицо, но слов не понимала. Не понимала, что он говорит, что спрашивает.

Но вот он поднял голос, и эта оболочка враз потрескалась, как яичная скорлупа, и обсыпалась.

Облетела.

— Ну, чего молчишь? — спросил лже-омоновец, и до Юли наконец дошел смысл сказанного. Правда

это никак не объясняло, что его интересовало до этого.

— А я с трупами не разговариваю, — нашла в себе силы ответить. Вдруг стало все безразлично. И

уже не страшно. И совсем не жутко. Хотелось только, чтобы убили быстро, не мучили.

— Чего? — последовал глуповатый, полный скрытого удивления вопрос.

— Я с трупами не разговариваю. Потому что ты уже труп. Он все равно вас найдет. Всех до одного

выловит и убьет. Молись, чтобы он сделал это быстро. — Юля и сама поражалась, насколько звонко

звучал ее голос.

Но поражалась она не долго. В следующую секунду мощный удар в висок лишил ее сознания. Оно

покидало ее как-то необычно медленно. Тело уже отключилось, стало недвижимым и беспомощным, а мозг все еще воспринимал окружающие звуки. Юля даже успела порадоваться своему забвению.

***

— Но все равно, пусть побудет у нас. Это же такой страшный стресс. Мы ей сейчас успокоительное

вколем, витаминчики… — умиротворяюще растягивал слова Яков Семенович.

— Сотрясение есть?

— Нет. Ну, по словам Юлии, похоже, что нет. Но беспокоюсь я, а здесь за ней будут наблюдать

самые лучшие врачи.

— Переломы? Видимые повреждения? Что-то вкалывали ей там? — забрасывал Шаурин Семёныча

вопросами. Жестко говорил, словно клеймил.

— Нет, но…

— Тогда нах*я мне твои коновалы?

Семёныч беспомощно развел руками, будто слов больше не находилось. Вернее, они находились, но

как-то вслух их произносить он не решался, ибо Шаурин сейчас был глух и почти слеп. Оно и

понятно. Тогда Яков Семёныч посмотрел на Вуича: тот казался более адекватным. Лёня понял его с

полувзгляда, шагнул к Шауру, шепнул ему на ухо пару слов. Денис застыл на мгновение, а когда из

палаты вышла медсестра, резко шагнул вперед и схватил ту под локоть.

— Со мной поедешь, — приказал он. По-другому это и не назвать – властно произнес, тоном, возражений не допускающим.

Девушка испуганно шарахнулась, покосившись на главврача. Тот прикрыл глаза и едва заметно

кивнул соглашаясь.

— Ясноглазая, ну чего стоим? Давай-давай, беги, вещая каурка, переодевай свой белоснежный

халатик. И аптечку не забудь, чтоб на всех хватило, — усмехнувшись, подогнал медсестричку Лёня.

— Шаур, не пугай девушку.

Юля сунула ноги в тапки, принесенные медсестрой, и отогнала уже не в первый раз появляющееся

желание ущипнуть себя. Ущипнуть посильнее, потому что никак не верилось, что все закончилось.

Только зычный и отрывистый голос Дениса за дверью убеждал, что все случившееся, - правда. Что

это не сон, и она действительно находится в больничной палате, а не в той затхлой комнате. Не

думала, что когда-нибудь будет так радоваться больничным стенам. И даже царящий здесь

специфический запах вдыхала теперь с наслаждением. Тем не менее чувствовала себя напряженным

комком и больше всего на свете желала свернуться калачиком. Или сесть плотно к стене и снова

подтянуть колени к груди, от всего мира отгородившись.

Как услышала, что Денис и медсестру готов с собой увезти, поднялась с койки, хотя до этого никак

не находила в себе сил пошевелить и пальцем. С него станется, он и правда может к ней сиделку

приставить. Только вот меньше всего хотелось ощущать рядом посторонних людей.

— Не надо никого, — вышла из палаты и тихо сказала. Но уверенно. — Все хорошо. Яков Семёныч, выпишите мне что-нибудь убойное от головы. Головная боль – это единственное, что меня сейчас

по-настоящему беспокоит. Остальное переживу. Но голова дико раскалывается.

— Юлия, головная боль может быть не только следствием…

— Яков Семёныч… — прервала доктора, чуть скривившись. — Я все понимаю. Но я хочу домой.

Домой, — повторила тверже, немного громче. — Там мне будет спокойнее. Выдайте мне все

предписания, обещаюсь строго выполнять.