Стая

костях. Потому что шесть часов прошло. А у них почти нет информации. Крупицы только, разрозненные детали, слухи, сплетни. Все обтекаемое и абстрактное. Стас распустил своих ищеек и

сам до сих пор рыскал по городу, в поисках чего-то конкретного. Лёня топтал свои дорожки.

А Шаурин ждал новостей. Ждал и ждал. С каждым часом рассыпался на куски. Каждый час умирал и

рождался заново. Каждый час какими-то поистине невероятными, нечеловеческими усилиями

вытягивал себя на поверхность холодного разума. То загорался надеждой от телефонного звонка, то

проваливался в адскую пучину отчаяния.

— Никогда не встречайся с малолеткой, — попытался пошутить Денис.

— Да мне-то, наверное, уже не грозит, — чуть усмехнулся в ответ Вадим.

— Как знать… Ты не представляешь, что такое любить девочку. Я себя каким-то педофилом

чувствовал. Я притронуться к ней боялся. Она же… — умолк, как будто не смог подобрать слов.

— То-то ты на ее восемнадцатилетие так упился.

Шаур скупо улыбнулся.

— Да ты что, это так и останется самым важным событием в моей жизни. Как будто не ей, а мне в

тот день восемнадцать стукнуло.

Красный огонек загорелся ярче – Вадим затянулся.

Шаурин вдохнул дым и тихо сказал:

— Я бред говорю. Крыша едет.

— Да ладно, — усмехнулся друг, оценив его попытку самобичевания, — говори. Вот если будешь

молчать, точно умом тронешься. А так – говори. Найдем мы твою Юльку, найдем. Не можем не

найти. Сейчас ребята поработают и позвонят. Когда бандиты с ментами работают – это сила, —

высказался, не скрывая иронии. — И приблуду твою на биллинг поставим, как включишь. А пока час

у нас еще есть.

— Не можем не найти, — эхом повторил Денис. — Она же у меня в крови. Вот с таких лет, —

приподнял ладонь над коленом. — Только бл*ть вечно в какие-то передряги попадает. Вечно я ее

откуда-нибудь вытаскиваю, — проворчал и снова вцепился в браслет.

— А с виду хорошая как будто девка, — чуть улыбаясь, укоризненно покачал головой Вадим. —

Денис рассмеялся. Вроде не положено, не нужно. Но не мог не рассмеяться. — И к батарее ее дома.

Вот как вытащим, ты ее дома к батарее наручниками. Я тебе подарю. Святое дело.

— Помню, ей семнадцать было, какой-то урод ее чуть не изнасиловал. Ты представляешь… я ее не

трогал, пальцем не трогал. А он ее чуть не изнасиловал… полгода мне потом снился, до сих пор

жалею, что не убил. Что шею ему не свернул… — тут Шаурин оборвался. Больше не мог говорить

вслух.

Не мог произнести, что не сможет жить без нее. Что не знает, как ему жить без нее. Что сейчас его

состояние близкое к помешательству, а если Юлю убьют, то душа его остынет. Он ничего не будет

чувствовать. Больше ничего и никогда.

— Денис, — осторожно начал Вадим, — ты только смотри… черт знает… что они с ней сделают…

ладно?

Шаурин резко повернул голову:

— Главное, чтобы живая! — даже думать о том, что друг говорит, не хотел. В уме не допускал

такого варианта. Не мог. — Я бы все отдал за нее, но им это не нужно, — жестко сказал он. — Даже

если я жизнь отдам. Они ее все равно убьют. У нас нет других вариантов. Только вытащить ее. И все.

Сигарету дай.

Вадим протянул пачку «Парламента».

Душно стало невозможно. Взял сигареты и вышел из машины. Ветерок сразу захолодил мокрые от

пота виски и спину. Давно не курил. С того вечера, как Юльке сказал, что бросает, больше к

сигаретам не притрагивался. И сейчас не то чтобы сильно хотелось. Или хотелось? Но требовалось

что-то сделать, дабы хоть немного успокоиться. Тем более Бардин курил сигарету за сигаретой.

Шагнул чуть вперед, прикурил и замер, отслеживая ощущения. Отвык от горького дыма. Противно.

Затянулся еще раз, крепко и глубоко. Медленно выпустил дым вверх.

Не понимал, чего ожидал, но, кажется, удовлетворения не получил. Хотя пальцы держали сигарету

привычно, не забылось ощущение.

Посмотрел в темное плотное небо. Подумалось, что точно с ума сходит. Ведь никогда не молился, ничего у Бога не просил. Да и не просят в подобных делах у Бога помощи. А сегодня надо бы, а не

знал, как это.

— Боже, помоги… — шевельнул губами. — Господи, помоги…

ГЛАВА 51

Юля сглотнула слюну, пытаясь подавить очередной рвотный позыв. Тошнило от страха и уже, наверное, от подступающей паники. И от вида заветренной, засохшей колбасы, которую излазили все

мухи в этой комнате, тоже тошнило.

«…Дама сдавала в багаж: диван, чемодан, саквояж, картину, корзину…»

Наверное, в миллионный раз Юля повторяла про себя строчки из известного стихотворения

Маршака. Словно сама себя в транс вводила. Старалась ввести. Концентрируясь только на словах, на

том, чтобы вспомнить забытые строфы и хоть как-то отрешиться от этой ужасающей тошнотворной

реальности.

Страшно было переступать за ту грань, где мозг, словно раскалывается на части, где теряешь себя и

не можешь трезво мыслить и адекватно действовать. По-настоящему страшно…

«…картонку и маленькую собачонку…»

Теперь тот случай на вечеринке, происшествие с Корнеевым, казался детской заварушкой. Вот

сейчас… Вот, где ужас, настоящий страх. В этой небольшой, тускло освещенной, комнате, пропитанной запахом гнили. Странно, ведь комната пустая, но откуда-то несло гнилью. Может быть, от видавшего виды прохудившегося матраса, на котором Юля сидела вот уже около шести часов.

Сидела, практически не вставая, ибо уже не видела смысла двигаться по комнате. Только силы

тратить… Она уже облазила в ней каждый уголок, в поисках какой-нибудь лазейки. Хотя, ну какие

тут могут быть лазейки – окно, заколоченное деревянными досками, да дверь, — на ключ

запирающаяся.

И снова противный звук, как бритвой, резанул по нервам. Юля сжалась и опустила глаза на

подтянутые к колени, руками крепче обхватила ноги. Каждый раз одно и то же: этот звук, потом в

проеме темная фигура и сама Юля, на несколько бесконечных секунд сжатая в напряженный комок.

Каждые минут двадцать или полчаса к ней приходил один и тот же человек. Обычно она старалась

не смотреть на него, как не смотрят в глаза бешеным псам, чтобы не разозлить и не спровоцировать.

Но в этот раз сама не знала почему, но взглянула. Разум сразу сделался ватным, а тело каким-то

безмускульным: наемник, который регулярно заглядывал к ней в комнату, в этот раз пришел без

маски, и Юля увидела его лицо. Обычное, чисто выбритое, холодно-остстраненное, равнодушное.

Чуть-чуть загорелое. Мужчина с такой внешностью легко затеряется в толпе, смешается с общей

массой людей и ничем не выдаст свою сущность. То, что сейчас он пришел без маски, могло

означать только одно – что жить ей осталось совсем недолго.

Дверь скрипнув закрылась. И жизнь побежала перед глазами… Не пронеслась, а побежала. Лихо, звонко. Как бежит горный ручеек. Вспоминалось только хорошее. Много хорошего. Много

счастливого.

— Денисочка, забери меня отсюда, — не удержалась и прошептала в ужасе. Потом склонила голову

на колени.

«…выдали даме на станции четыре зеленых квитанции…»

Снова накатила волна ледяного отчаяния. Такого она не испытывала даже тогда, когда произошло

нападение. В тот момент ничего толком не поняла. Все внезапно случилось. Помнила, как вышли из

ресторана. А потом раздались выстрелы, и охрана начала падать. Потом упал отец. У самой перед

глазами все поплыло. Но успела заметить людей в форме с нашивками «ОМОН» на спине. Очнулась

уже здесь, в этой комнате, на полу, на этом матрасе. Еле смогла подняться, чтобы осмотреть себя. Но

сначала, скорее, ощупать. Потому что глаза резало так, что открыть было невозможно; веки, словно

свинцом налились; и голова звенела дикой болью. Первая мысль была – что с отцом? Жив ли он

вообще? Даже про себя не могла допустить, что он умер, отмела это предположение сразу, слепо