Летучий голландец

Потрясенная увиденным, Ева сразу пошла к отцу.

– Наверное, стоит рассказать капитану о шамане? – спросила она. – Мы пока еще сможем отвезти животных обратно.

– Глупости, – ответил Альфредо. – В любом случае капитан не повернет назад. Но команда может оказаться суеверной и выкинуть зверей за борт, если люди услышат о проклятье. Ты ведь не хочешь, чтобы это осталось на нашей совести?

Ева, конечно, этого не хотела.

Корабельный врач – а он был признанным специалистом по двум вопросам: шотландскому виски и тропическим болезням – терялся в догадках, что за болезнь убила моряка. Поэтому он не смог ничем помочь и на следующий день, когда один из палубных матросов начал жаловаться, что у него болит лицо. За этим последовали обморок, кровотечение и смерть. Потом те же симптомы стали наблюдаться у кочегара, и через несколько часов он умер. Доктор сказал, что он никогда не слышал о такой заразной болезни, и все должны быть осторожны: больных нужно считать не пациентами, а врагами, нацелившими на вас смертельное оружие. Он боялся, что даже минимальный контакт с зараженными смертельно опасен.

Капитан дал указание немедленно избавиться от трупов. Несколько членов экипажа, завернувшись в непромокаемую одежду для безопасности, сбросили мертвецов с одеялами и всеми их пожитками за борт.

В тот вечер стало нехорошо самому доктору. Он отнесся к этому философски и сказал капитану, что вылечит себя с помощью единственного лекарства, которому доверяет, – виски. Его нашли мертвым на следующее утро, в луже собственной крови.

После этого несколько ночей Еве снился кошмар о гигантских жуках. Жуки были двенадцати дюймов в длину: она видела их, когда жила у беноло. Передвигались они очень медленно и были жуткими на вид, хотя на самом деле были совершенно безобидными листоедами. У них были добрые глаза, и дети беноло часто заводили их как домашних зверюшек. Но у гигантского жука в ее кошмаре были злые глаза; он забирался на ее койку, проползал по животу и высасывал из нее кровь.

Впервые этот кошмар приснился ей в то утро, когда ей сообщили, что Альфредо болен. Когда капитан сказал ей об этом, она стала требовать встречи с отцом. Но Альфредо умолял капитана ни при каких обстоятельствах не подпускать к нему Еву. Поэтому стюарду приказали запереть дверь каюты на висячий замок.

Она кричала Альфредо через дверь, и он еще отвечал ей, слабым и искаженным от боли голосом:

– Профай, профай! Береги жверей!

Еве оставалось лишь стоять у его двери и плакать. Альфредо умер в то же утро, и его тело выбросили за борт.

Еще пятеро членов экипажа умерли за неделю. Но кое у кого проявлялись ранние симптомы болезни, а затем люди начинали выздоравливать. Капитан сказал, что, по его мнению, возможны две причины: либо сила болезни уменьшилась, либо те, кто выжил, оказались ей не по зубам. Ева, которой перестали сниться кошмары, думала о третьей возможности: «Потерянное счастье» вышло за пределы действия шаманского проклятья.

Но она подумала, что лучше ей держать это соображение при себе.

8

– И все‑таки, – спросил Роуленд Еву Соррентино, когда она закончила рассказывать о болезни, поразившей «Потерянное счастье», – как по‑вашему, что было ее причиной? Вы же не думаете, что это проклятье.

– Не знаю, – сказала она. – Но я рада, что все звери в порядке и скоро попадут в свои новые дома. – Она посмотрела на Уилла, и морщинки в уголках ее глаз от улыбки стали глубже. – Животные, похоже, любят Уилла. Он ведет себя с ними так естественно.

Уилл, слушавший ее историю с огромным интересом, только пожал плечами.

– Они мне просто нравятся, – сказал он.

– А я восхищаюсь вами обоими, – сказал Роуленд. – Вонь внизу просто отвратительная. Как вы это выдерживаете? – Он подозревал, что у Евы есть готовый ответ; так и оказалось.

– Я его даже не замечаю, – ответила она. – Если я его не замечаю, его не существует. А ты, Уилл? Запах раздражает тебя?

Уилл оказался чуть разговорчивее, нежели обычно.

– Запахи? – сказал он. – Они не причиняют вреда. Ева снова улыбнулась ему.

9

Они вышли из Глазго три недели назад, и бог морей благоволил к «Потерянному счастью». Путешествие в Новый Свет проходило настолько же спокойно, насколько ужасающим был путь от Черного Континента. Корабль приближался к цели. По качке Роуленд понял, что судно оставило открытый океан позади и теперь пересекает континентальный шельф. Чем меньше глубина, тем капризнее море. Стоя у леера, он видел сентябрьский айсберг, проплывший в нескольких милях по правому борту. В порыве ветра Роуленд даже почувствовал его холод. Боцман, который теперь относился к Роуленду снисходительнее, посоветовал ему наслаждаться такими видами, пока есть возможность.

– Мы входим в зону туманов, – сказал он. – В следующие несколько дней будет почти ничего не видно.

Далеко на западе Роуленд уже заметил качающуюся серую стену, соединяющую океан с небом; ее край сверкал на солнце. «Потерянное счастье» направлялось к этой стене.

К полудню корабль вошел в серое марево. Ограждение, на которое опирался Роуленд, покрылось каплями. Низкий рокот двигателей, который до сих пор был едва заметен, теперь преобладал над остальными звуками. Ему вторил хор зверей, чьи голоса раздавались из открытых иллюминаторов на нижней палубе.

Туманный ревун «Потерянного счастья» грустно завывал каждые три минуты. Было удвоено количество наблюдательных постов, чтобы следить за айсбергами и другими судами. Боцман подошел к Роуленду и минуту постоял около него; дым трубки боцмана был неотличим от тумана.

– Это кладбище кораблей, – сказал он, показывая рукой на невидимое море. – Кто знает, сколько тысяч судов пошли ко дну в этих водах?

Роуленд, присмотревшись, смог различить барашки, окружавшие корабль, словно призраки тех людей, что утонули здесь за много столетий.

Когда Роуленд пришел обедать, в столовой было тихо: моряки в основном стояли на вахте. Ева и Уилл поели быстро, потому что звери нервничали, их надо было успокаивать – особенно гиббонов, которые испуганно вопили всякий раз, когда раздавалась сирена. Ева сказала Роуленду, что она уже слышала такие вопли гиббонов раньше, когда болела в деревне беноло.

– Гиббоны увидели армию разъяренных муравьев, – сказала она. – Своими криками они дали жителям время, чтобы построить вокруг деревни огненный круг, который прогнал муравьев. Потом жители оставили гиббонам корзины, полные фруктов, чтобы отблагодарить их за то, что те предупредили об опасности заранее.

– Да, но ведь в океане муравьев нет, – сказал Роуленд.

Когда он снова вышел на палубу, было чуть больше двух часов пополудни. Он сразу заметил, каким теплым стал туманный воздух, как будто «Потерянное счастье» шло прямиком в огромную баню. Роуленд поднялся в рулевую рубку; ее дверь была открыта. Боцман и капитан стояли на крыле мостика у леера и вглядывались в туман, который теперь казался еще гуще.

– Почему стало так тепло? – спросил Роуленд. – Это Гольфстрим?

– Я ходил в этих морях тысячу раз, – покачал головой капитан, – и никогда не сталкивался ни с чем подобным. – Он был пожилой человек – уже на пенсии, и вызвали его специально, чтобы довести до конца этот рейс.

Боцман попыхивал трубкой. Вдруг он поднял голову.

– Послушайте, – сказал он. – Я больше не слышу зверей.

Роуленд прислушался. Боцман говорил правду. Вой с нижней палубы прекратился. Теперь единственным звуком был глухой рокот двигателей.

И что‑то еще – очень слабое…

Капитан встревожился.

– Передай в машинное отделение: стоп машина! – крикнул он рулевому.

Рокот двигателей прекратился. Из невидимого моря, простиравшегося вокруг, они услышали шипение – такое шипение, подумал Роуленд, могут издавать миллионы змей. И все‑таки чем дольше он слушал, тем громче делался звук. Уже не шипение змей, а нечто более знакомое – бурление кипящей воды. И воздух, казалось, тоже накалялся. Роуленду даже показалось, что сквозь подошвы он чувствует жар палубы. Да, океан как будто превратился в огромный котел с горячей водой, и теперь эта вода закипала. Он не видел воду из‑за тумана, но слышал бульканье со всех сторон.