Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 1 из 57

Эрик Маккормак

Летучий голландец

Эрик Маккормак

ЛЕТУЧИЙ ГОЛЛАНДЕЦ

Посвящается Нэнси и Джоди

ВСТУПЛЕНИЕ

Взгляни на этот мир, что тысячи тысяч лет полон войнами, бедствиями, голодом, убийствами, общественной и личной жестокостью, несправедливостью, предательством, геноцидом. Нужно быть последним циником, чтобы не верить в то, что за всем этим должен скрываться некий великий замысел, некий великий план.

Пабло Реновски

1

Благосклонный читатель! Я хочу рассказать тебе историю, которая произошла десять лет назад. Я гостил у старого друга, директора медицинского агентства ООН в Центральной Америке – в маленьком городке на экваториальном юго‑западном побережье Сан‑Лоренцо. Однажды рано утром мы пошли на рынок. У одного прилавка шла оживленная торговля фруктами. Продавцом был крупный, по пояс голый мужчина. Какая‑то палочка, в пару дюймов длиной, была непонятным образом прикреплена к его животу. Пока продавец беседовал с моим другом о том, свежие ли здесь мускусные дыни и апельсины, его пальцы иногда прикасались к этому прутику – и мужчина слегка подкручивал его, примерно так, как мы обычно заводим часы.

Мы выбрали спелые фрукты на завтрак – целый пакет. По дороге домой я спросил, что за палочка была на животе у того человека.

– А, так ты заметил? – сказал мой друг. – Он вытаскивал своего глиста.

– Своего чего? – не понял я.

– Это паразит, который живет у него внутри, – сказал мой друг. – Глист, гвинейский червь. Когда‑то они водились только на гвинейском побережье Африки – потому их и называют гвинейскими червями. Теперь эти паразиты встречаются в тропиках повсюду, в неочищенной питьевой воде. Вырастают внутри жертвы примерно до четырех футов. Иногда они прорывают кожу человека и высовывают голову. Если тебе удастся намотать глиста на прутик, червяк не сможет снова ускользнуть внутрь. Но в этом деле следует быть терпеливым. Каждый раз, когда натяжение ослабевает, нужно чуть‑чуть подкрутить, потом еще чуть‑чуть. В сущности, принцип тот же, что при ловле рыбы, если у тебя недостаточно прочная леска. Если дернуть слишком сильно, глист сорвется, и все труды пойдут насмарку. Червяк опять заберется внутрь я там будет продолжать расти. Чтобы вытащить такого глиста, нужны недели, а порой даже и годы. Иногда, как раз когда один глист уже почти вынут, вдруг высовывает голову второй. Некоторые люди всю жизнь вытаскивают из себя этих червей.

Мой друг рассказал мне все это невозмутимо‑повествовательным тоном, свойственным всем врачам, когда они говорят о подобных ужасах.

– И что, это никак, нельзя вылечить? – спросил я.

– Нет, пока заражена питьевая вода, – ответил он.

– Но это ужасно!

– Людям из других мест трудно понять, как вообще можно с этим жить, – сказал мой друг. – Но в некоторых здешних семьях гвинейские черви есть у всех поколений – эти глисты становятся почти наследством. Туземцы, зараженные глистами, женятся и выходят замуж – в общем, живут, как все остальные. Вот, посмотри‑ка.





В этот момент мы проходили мимо ветхого дома с жестяной крышей. Мужчина и три женщины сидели на крылечке, болтая и смеясь в тени цезальпинии с огромными пламенеющими цветами. Несколько детей играли неподалеку в рыжей грязи. Я старался не смотреть на них слишком пристально, но все же успел заметить, что у одной женщины к голому животу прикреплена веточка, и туземка, разговаривая, покручивала ее. У двоих детей, мальчика и девочки, тоже были палочки на животе. Они застенчиво улыбнулись и помахали нам, когда мы проходили мимо с пакетом фруктов в руках.

Так я впервые узнал о гвинейском черве. Потом – в силу одного из тех странных совпадений, которые порой дарит судьба, – я вновь услышал о нем буквально через месяц после того, как приехал домой. Один пожилой человек упомянул гвинейского червя, когда рассказывал мне о жизни своей матери. Интересно и то, что несколько раз он назвал мать «голландской женой» – что, как выяснилось потом, значит гораздо больше, чем я мог себе представить. История, которую поведал этот человек, произвела на меня такое сильное впечатление, что стала в конце концов сюжетом этой книги.

Как‑то раз – в то время я уже писал этот роман – я ехал в центр города‑. Вдруг черный автомобиль с затемненными стеклами подрезал меня спереди. Машин вокруг почти не было, и мне показалось, что этот маневр был проделан умышленно. На следующем светофоре мне удалось встать рядом с черным автомобилем, и я заглянул внутрь. Но за темными стеклами невозможно было разглядеть, кто там находится, – только отражение моего собственного лица смотрело на меня. Когда загорелся зеленый, таинственный автомобиль повернул налево, и больше я его никогда не видел.

Однако это происшествие навело меня на мысль, что нечто подобное происходит с некоторыми историями. Они кажутся чем‑то большим, чем просто истории: они должны что‑то означать, им даже следует что‑то означать, они почти значат что‑то – может быть, скорее для тебя самого, чем для других. Такие сюжеты – словно ключ, открывающий дверь, потом следующую за ней дверь, потом еще одну – и так далее.

Как бы то ни было, такой для меня оказалась эта история. Мне не удалось найти ответы на все ее «почему». Хочется верить, что это сможете сделать вы.

Кстати: тот пожилой человек, что поведал мне эту историю, очень любил книги… Он сказал мне однажды, что в современных книгах ему не хватает обращения «Благосклонный читатель». Поэтому я – в его честь – начинаю книгу этими словами. И я умоляю тебя – БЛАГОСКЛОННЫЙ ЧИТАТЕЛЬ – не винить его в тех многочисленных недостатках, которые присущи этой книге. Они мои – и только мои.

2

Так вот – я только что вернулся в Камберлоо, несколько месяцев проведя за границей, – последним из моих путешествий как раз и был Сан‑Лоренцо. И теперь я подыскивал себе жилье. Моей жены в этот момент со мной не было – она временно работала в филиале своей юридической конторы на Западном побережье. А пока я жил один в отеле «Уолнат» и искал для нас новое место обитания.

В этих поисках мне помогала Виктория Гау. Она была агентом по недвижимости, и вот уже много лет подбирала нам квартиры, когда мы возвращались из дальних странствий. Мне пришло в голову, что на этот раз, возможно, неплохо для разнообразия снять целый дом. Через три дня она позвонила мне и сказала, что нашла кое‑что подходящее. Мы встретились в холле «Уолната».

– Мне кажется, я нашла место как раз для тебя, – сказала она. – Это не целый дом, а половина очень большого особняка. Он находится почти в центре, полностью меблирован и подходит тебе по цене.

Виктория была энергичной маленькой женщиной с морщинистым лицом; ее зеленая шляпка и красное платье почему‑то напоминали мне морковку.

– Это совсем недалеко, – сказала она, – мы можем дойти пешком.

Был знойный июльский день, и в воздухе пахло грозой. Мы шли по улице Норт‑Принсесс, где много старых домов среди деревьев – таких огромных, что они казались пережитками девственного леса, давным‑давно росшего повсюду в этих местах. Во многих домах сейчас располагаются юридические и финансовые конторы; другие выглядят так, будто используются еще менее достойно.

Так мы шли минут десять, изнывая от жары, а потом свернули на восток по узкому переулку Барон, прятавшемуся под сплошным навесом древесных крон. Почти в самом конце переулка стоял особняк, который показался мне огромным, как дом престарелых.

– Это он, – сказала Виктория.

Когда мы подошли ближе, я увидел, что на самом деле это не один большой особняк, а два, и у них – общая стена. С обеих сторон проезд и тропинка вели к отдельным входам на западном и восточном углах. Дом украшали две башенки, а двор – старинные дубы.

– У меня есть ключи, – сказала Виктория.

Мы прошли по западной дорожке, и Виктория открыла тяжелую, обшитую панелями дверь. Затхлый аромат времени встретил нас.

– Входи, – сказала Виктория.