Взлет черного лебедя

– А я разыщу Ди? – поинтересовалась я.

– Нет. Ты бредешь в темноте. Вот почему я хотел, чтобы ты получила камень‑компас. Чтобы ты не заблудилась. Но я должен был предоставить тебе право выбора.

Я подняла руку. Гематит моментально повернулся острием к северу, но боли я не почувствовала. Наоборот, у меня на ладони словно сидела маленькая птица – почтовый голубь, которого я запросто смогла бы подбросить в небо.

– Хорошо, – сказала я. – Ты прощен. Но всегда предупреждай меня, ладно?

Оберон широко улыбнулся и стал похож на оскалившегося волка на рождественской витрине.

– Обязательно. Начинаем. Сейчас у тебя мобильник зазвонит. Твоя подружка Бекки очень расстроена.

И Оберон зашагал по Пятой авеню, а у меня заверещал телефон. Я выудила его из сумки и на ходу нажала клавишу ответа.

– Гарет? – прозвучал пронзительный голос Бекки. – Слава богу! Я тебе целое утро звоню, но нарываюсь на автоответчик!

– Я находилась в… – Я бросила взгляд на Оберона – не подскажет ли он мне, чем заменить фразу «Я была внутри купола из дентритового кварца, не пропускающего сигнал сотовой связи».

«В метро», – шепнул он, придерживая меня за локоть – мы переходили Пятьдесят седьмую улицу.

– …в метро, – произнесла я. – Что‑нибудь случилось? Как папа?

– Нет‑нет, с твоим отцом все в порядке. Я к нему сегодня забегала. Они с Заком веселые и радостные. Прямо как устрицы, которые что‑то замышляют.[64] Меня Джей волнует. Ты с ним ночью говорила?

– Немного, – опасливо созналась я. Я всеми силами старалась держаться подальше от ссор Бекки с Джеем. – Он заявил, что у вас возникли какие‑то творческие разногласия насчет развития группы.

– Ну‑ну, – фыркнула Бекки. – Ему хочется двигаться только в одном направлении – назад. Будь его воля, мы бы тренькали на гавайских гитарах и записывались на восьмидорожечные катушки.

– Да… Джей немного старомоден.

Я бросила растерянный взгляд на Оберона, дав ему понять, как я устала от перебранок между Джеем и Бекки. Мы вошли в парк и направились к зоосаду. Вскоре нам встретился уличный художник, рисующий разноцветными мелками на тротуаре. Потом – группа, играющая музыку в стиле «калипсо» на стальных барабанах. Рядом с ними оказалась женщина на ходулях, одетая а‑ля Эмпайр Стейт Билдинг. Мне было совсем не просто поддерживать разговор с Бекки, когда вокруг творилось такое шоу.

– Он по уши застрял в прошлом. Это диагноз. По‑моему, у него депрессия.

Я отодвинула мобильник, чтобы подруга не услышала, как я вздыхаю. С тех пор, как она в старших классах прошла начальный курс психоанализа, она возомнила себя патентованным «мозгоправом» и ставила психиатрические диагнозы всем подряд. По какой‑то причине данная склонность обострялась, когда Бекки испытывала стресс. Ей было крайне необходимо наделить остальной мир признаками неврозов для того, чтобы не свихнуться самой. Я слушала, как она перечисляет болезненные симптомы Джея. По ее словам, он мало спал, избегал общения с друзьями, страдал из‑за вечных неудач в романтических отношениях. Я могла опровергнуть все три аргумента. Во‑первых, я с трудом представляла себе, как кому‑то из группы удается подремать хотя бы пару часов при нынешнем графике выступлений. Кроме того, в последнее время Джей избегал только Бекки, поскольку они часто сцеплялись по пустякам. А по поводу «романтических связей» – то же самое она могла сказать бы о себе. С каждой минутой моя тревога нарастала, вот только беспокоилась я исключительно из‑за Бекки.

– Погоди, – попросила я подругу, прикрыла телефон ладонью и обратилась к Оберону. – Ты не знаешь, с Джеем произойдет что‑нибудь плохое?

Оберон остановился и зажмурился, запрокинув голову. Мы находились в самом начале Молла,[65] усаженного деревьями, и на лице короля фейри заплясали тени ветвей вяза. «Как для Оберона выглядит будущее? – подумала я. – Наверное, как тени деревьев в пространстве бесконечности?»

Оберон открыл глаза.

– Нет, – тихо произнес он.

– Спасибо, – поблагодарила я. – Бекки, я думаю, что с Джеем не случится ничего страшного. А у меня сейчас столько дел, и совершенно нет времени размышлять по поводу вашей ссоры. Может, тебе надо подумать о себе?..

В трубке воцарилось безмолвие. Я уже подумала, что нас разъединили, но Бекки наконец‑то нарушила паузу:

– Наверное, ты права. Я тебе попозже перезвоню.

И она прервала связь. А Бекки крайне редко так резко заканчивает свои разговоры.

– Я не слишком к ней строга? – осведомилась я у Оберона, спрятав мобильник в сумку. Но он напряженно смотрел вперед и молчал. Я проследила за его взглядом: сквозь листья пробивались лучи солнца, и на асфальте мерцали разноцветные конфетти. Сначала у меня почему‑то сложилось впечатление, что какой‑то третьесортный перформанс сорвался напрочь.

– Вот что осталось от сильфов? – догадалась я.

Оберон кивнул, опустился на одно колено и подобрал с асфальта блестку. Затем поднес ладонь к носу и принюхался.

– Ди наслал сюда туман, пропитанный молекулами феррума. Вот что их погубило. Миниатюрные фейри не выносят прикосновения железа.

Потом Оберон произнес несколько слов на непонятном мне языке и подбросил конфетти вверх. Порыв ветра подхватил их и понес к деревьям. Я услышала в шуме ветра песню – стон, от которого у меня по коже побежали мурашки. Над нами завертелся вихрь. Опавшая листва и мелкий мусор закружились у наших ног маленькими смерчами, которые устремились к воздушной воронке. А там, где стояли мы с Обероном, все было неподвижно. Мы находились в эпицентре урагана. «Вот, каково бывает, – подумала я, – когда попадаешь в „око“ торнадо». Сдвинься я хоть на миллиметр, ветер подхватил бы меня и разорвал на куски. Я могла только наблюдать за пляшущими потоками воздуха. Вначале он был прозрачен – а в следующее мгновение загустел, как пудинг в кастрюле, – и разделился на полупрозрачные ленты. Теперь я разглядела, что внутри них «плавали» погибшие сильфы с искаженными болью лицами и изуродованными телами. Все устремилось ввысь… и пропало, распавшись на крошечные сияющие капли. А воронка одним чудовищным рывком отделилась от земли и умчалась к небесам.

Оберон все еще беззвучно шевелил губами. Внезапно мои барабанные перепонки щелкнули, и ко мне вернулся слух.

– Их больше нет, – вымолвил король фейри. – Я послал их обратно, в эфир.

И он зашагал по Моллу на север. Разноцветное облачко слетело с его волос и озарило его психоделическим гало.

Оберон добрался до террасы Вифезда.[66] Потом спустился по лестнице к фонтану, над которым царственно возвышалось изваяние Ангела Вод – моя любимая скульптура здесь. Мама часто рассказывала мне библейскую историю об ангеле, который исцелил больных в Иерусалиме влагой из священного источника.[67] А парковая статуя фигурировала и в спектакле «Ангелы в Америке»,[68] и в телесериале «Сплетница». Мне никогда не надоедало смотреть на умиротворенного ангела. Автор изобразил его в виде девушки, простершей руку и благословляющей воду. В декабре фонтан, конечно, не работал, но на его бортике сидело много людей. Кто‑то ел ланч, некоторые болтали, а остальные просто радовались зимнему солнцу. Оберон тоже притулился на камне и подставил лицо солнцу. На его коже сверкали крошечные искры.

– То, что ты сейчас сделал для сильфов… Ты их похоронил?

– Я освободил их духи из вашего мира. Их атомы будут поглощены землей и вновь появятся в цветах, травах и деревьях. Возможно, в один прекрасный день их выпьет какой‑нибудь сильф. – Оберон открыл глаза, улыбнулся, и меня будто коснулся теплый тропический ветер. – Таково представление фейри о перерождении – стать цветком, чтобы твоим нектаром насытилось другое волшебное создание. Но…

Внезапно Оберон умолк и сдвинул брови.

– Но что?

– Каждый год их количество уменьшается – счет идет на сотни. Когда умрет последний сильф, некому будет испить его возродившийся дух. Тогда маленький народец исчезнет. Как слей бегги и ирландские мерроу.[69]