Взлет черного лебедя

Ном Эрдман сокрушенно закряхтел и стал еще более печальным.

– Трагедия. Что же он за зверь? Тебе известно, как он переместил мглу?

– Увы… я надеялся, что ты мне поможешь. Твой народец проводит много времени под землей.

– Сейчас уже нет, по крайней мере, в черте города. Теперь там слишком многолюдно, постоянно ведутся работы – от строительства на «Нулевой отметке»[61] до прокладки нового водопровода и железнодорожного туннеля для Трансгудзонского экспресса. Сейчас внизу даже собственных мыслей не услышишь. По выходным я отправляюсь в Катскильские горы, чтобы обрести хоть немного покоя. Да и мои сородичи их полюбили. Правда, там началась добыча природного газа, но пока в тех краях относительно тихо.

– Что касается Нью‑Йорка, то здешние туннели доступны для Ди, – заметил Оберон.

– Понимаю. Но если я призову своих родных обратно в город, где гарантия, что они тоже не будут отравлены, как сильфы?

– Кто‑то должен стеречь водопроводные сети. Когда Ди проникнет в них…

Оберон не договорил. Появилась Сэди и принесла нам еду. Официантка прошла с подносом через купол так, словно того не было и в помине. Однако ее губы беззвучно шевелились.

Ном улыбнулся Сэди и показал два поднятых вверх больших пальца, а затем сказал Оберону:

– Ладно. Я соберу несколько рабочих, чтобы они сторожили Кротонский резервуар[62] и станции линий метро до Мидтауна. Но дальше Четырнадцатой улицы никто и шагу не ступит. Ты в курсе, кто заседает в совете?

– Еще бы. Как насчет IRT?[63]

Пока Оберон с Номом обсуждали наилучшие способы защиты туннелей и нью‑йоркской подземки, я уплетала блинчики и борщ. Суп был со сметаной, ярко‑красный и кисловатый. Блинчики по краям хрустели. Повар начинил их мягким сладковатым сыром. Я съела все подчистую и принялась за чай. А Оберон и Ном успели поделить между собой ответственность за большую часть Манхэттена. Мне было положительно нечем заняться, и у меня возникло чувство, что меня могут отправить под домашний арест до завершения сражения с Джоном Ди. Тем не менее, когда я глядела на суровые лица Оберона и Нома, это не казалось мне такой уж непривлекательной идеей.

Наконец Ном решил сменить тему.

– Ситуация накалилась, – изрек он. – Если она будет сражаться с Ди под землей, ей понадобится помощь. Сама она вряд ли отыщет дорогу.

Это – нечто новенькое. Мне очень не понравилась фраза Нома. Я бы предпочла полеты мрачной перспективе встречи со злодеем в полузатопленном туннеле. Кроме того, в канализации могли водиться гигантские крысы и крокодилы‑мутанты.

– Наверное, мне бы пригодилась карта, – робко пробормотала я.

Ном лукаво улыбнулся и снова вытащил из кармана бархатный мешочек.

– У меня есть кое‑что получше, сладенькая.

Он опять высыпал на ладонь сверкающие кристаллы.

«Он выдаст мне магический бриллиант», – подумала я, наклонившись к столу и внимательно глядя на ладонь Нома. Но он выбрал серый блестящий камешек, обточенный в форме слезы.

– Гематит, – произнесла я. – Кровавик.

– Точно! – одобрительно мурлыкнул Ном и аккуратно положил его на мою ладонь. Он оказался более тяжелым, чем я предполагала. – Мы называем его камнем‑компасом. Он наделен и ферромагнитными, и антиферромагнитными свойствами. Работает он превосходно.

Внезапно гематитовая слезка завертелась. Остановившись, она указала острым концом в сторону демонстрационного зала.

– Это – север, да? – спросила я, поддела камешек пальцем и повернула в противоположную сторону. Он мгновенно развернулся к северу. – Здорово! Значит, мне просто нужно носить его с собой?

Ном отвел грустный взгляд от моей ладони и посмотрел на Оберона. Тот кивнул. Ном накрыл мою ладонь двумя руками и сжал. Я будто оказалась в тисках. Короткие и широкие пальцы Нома были жесткими, как сталь. Я испугалась, что он сломает мне кисть. Кровавик вдавливался в мою плоть, подобно ледяной стреле.

– Эй! – воскликнула я, пытаясь встать и вырваться, но Оберон преградил мне путь. Я впала в отчаяние. Конечно, никто из посетителей ресторана не слышал моего крика. Я уставилась в печальные глаза Нома, безмолвно умоляя его перестать. На них навернулись слезы, но он сдавил мою руку еще крепче.

– Прости, милая, – прошептал он и с чудовищной силой сжал мою ладонь.

Дикая боль распространилась по нервным окончаниям. Ном чуть‑чуть ослабил хватку.

«Если он сейчас поцелует мои костяшки, влеплю ему пощечину», – решила я.

Но Ном только разжал мои пальцы и подул на них. Опустив глаза, я ожидала увидеть изуродованную культю, но все было целым. Кожа нежная и розовая, ногти – идеально ровные… но на ладони (точнее – внутри нее) светился гематит. Я приблизила руку к лицу, слезка завертелась и замерла острием к северу. И я почувствовала, как в ответ на движение камешка все мое тело – кровь в сосудах, волоски на коже, даже атомы моих клеток – шевельнулось и повернулось к северу. Ном не только вживил в меня камень‑компас. Он превратил в компас меня.

АНГЕЛ ВОД

– Это было необходимо? – осведомилась я у Оберона, когда мы вышли на улицу. – Неужели мы не могли купить треклятый навигатор GPS?

– Ты думаешь, это единственное, что делает камень? – рявкнул он. – Указывает направление?

– Нет, – буркнула я. – У меня рука онемела, а боль я чувствую вот здесь.

Я похлопала ладонью по груди, над сердцем.

– Конечно, – Оберон наклонился близко ко мне, и я ощутила его дыхание, как сердитый порыв ветра. – Твое сердце бьется в такт с гравитационным притяжением приливов и вращением Земли. Это и есть заземление.Теперь ты сможешь без компаса выбраться из джунглей Амазонки.

– Замечательно. Но я живу в Нью‑Йорке. Север – вон там. – Я указала на Пятую авеню, но моя рука дрогнула и повернулась на несколько градусов влево. – Ладно, значит, улицы проложены не строго по компасу, но мне он никогда не требовался. Разве что в Бруклине…

– Ты направляешься в такое место, где все будет более запутанно и опасно, чем в Бруклине, – парировал Оберон и помчался по Пятой авеню (полагаю, на северо‑восток).

Я бросилась за ним и нагнала его только перед переходом через Пятьдесят седьмую улицу.

– Почему ты не предупредил меня? – проворчала я, разозлившись и обращаясь к Оберону на «ты».

Он свирепо уставился на светофор, и неожиданно зеленый свет для машин, ехавших по Пятой авеню, сменился на красный. Шеренга такси с визгом затормозила.

– Считаешь, это действительно было бы полезно? – спросил Оберон, искоса глядя на меня. – Я вожусь с пациентами и точно знаю, что порой ожидание боли – самая страшная мука.

– Ты подкрадываешься к больным со шприцем и застаешь их врасплох?

– Нет, – признался Оберон и сбавил темп. – Тогда они перестали бы мне доверять. Прости. Ты права. Ты заслуживаешь того, чтобы тебя вводили в курс дела… Многое пока спутано, неопределенно. Даже не представляю, что тебе рассказать…

– Ты можешь видеть будущее?

Я была потрясена Обероном и тем, что не потеряла способность удивляться. Мы оказались возле празднично оформленных витрин модного магазина. Оберон замер на фоне полярного пейзажа с женщиной‑манекеном в светлом вечернем платье и с аккордеоном. Рядом с ней находился полярный волк‑тромбонист, на шее которого красовался черный галстук. К парочке летел белоснежный лебедь, зажавший в клюве нотный лист. Оберон принадлежал к тому сюрреалистическому миру. Он должен быть там, за стеклом, а не здесь, на тротуаре. Зачем ему извиняться передо мной, простой смертной? Впервые за время нашего знакомства я увидела в его глазах тоску, которую хранили глаза Нома Эрдмана. Ее я слышала и в ночной песне ветра. Я вспомнила, что Оберон сказал мне в подземном туннеле под кондитерской Пака: «Когда‑то наш народ был велик – среди нас встречались и те, кого почитали, как богов».А теперь король фейри стоял на улице Манхэттена в облике медбрата…

– Порой передо мной предстают картины будущего, но оно изменчиво. Так происходит постоянно. Все зависит от минутного выбора.