Выскочка из отморозков

— Вот гады! Как ни крутись, скорей надо в мужики вылезать. Вчера в школе моя учительница на весь класс выдала: «Борис! Передай материному сожителю, чтоб на родительское собрание пришел. Матери самой все некогда — работает, кормит вас мужчин. Пусть хоть тот ваш протрясется…» Я Герасиму ничего не сказал, матери рассказал. Нуда что сможет? Заплакала. А мне разве не обидно? Пусть не родной, но целыми днями вкалывает. И зарабатывает…

— И ты той училке ни хрена не устроил? — не поверила ребятня.

— Как раз, прощу ей, держи карман шире! Я ужа принес и сунул в стол. Эта дура открыла, как развонялась на всю школу. Ее валерьянкой отпаивали, успокаивали. Ужа выкинули. Ну, я жабу приволок. Она увидела и уже не заорала. А мне велела убрать свою подружку. Во лярва! Надо мной теперь весь класс хохочет. А училка всякий день стала давать только мне дополнительные задания. И проверяет, как их выполнил, — ругнулся Борис.

— Ты ей тертого стекла на стул насыпь! — советовал Вовка.

— Это уже было, в самом начале. Она и теперь, едва приходит, сразу стул сметает.

— Известку!

— Лучше кнопки!

— Не–ет! Ты ей под сиденье стула сало прицепи. В парте Шарика придержи. Когда урок начнется — выпусти его. Пес училку до уссачки напугает!

— Эту змею такой мелочью не прошибешь.

— Надо ее после школы подкараулить.

— И что? Она меня из школы выкинет и ментам натрехает.

— Э–э, пацанва! И чё мусолите рукава? Послушай, как я советую! На что всем вам новые приключения на свои жопы? Хотя б ты, Витька, с чего хнычешь? Возьми у меня собаку — Марса! Он любого чужого в клочья пустит. Ни за что не дает пройти в дом. Своих всегда защитит.

— А зачем отдаешь, коль хороший?

— Кормить нечем.

— Нам самим жрать надо!

— Да он на хлебе продышит. Зато защитник классный! Он не только не даст ваше отнять, с него деньги вытряхнет. Мы его в аренду сдаем на сторожевание! Знаешь, как любят там нашего пса! Предлагали продать, я не уговорился. И тебе не насовсем, только родителя отвадить.

— Хорошо! А когда взять его смогу?

— Я своих уговорю и скажу тебе.

…Через неделю, когда мальчишки вновь увиделись на чердаке, Витька, заливаясь смехом, рассказал:

— Марс у нас всего три дня пожил. А уже всех полюбить успел. Отец не знал про него — ввалился и, как всегда, давай кулаками махать. Пес как зарычал, сиганул, сбил отца с копыт, придавил к полу, в морду рявкнул, папашка мигом протрезвел и спрашивает: «Любка? Это твой новый хахаль? Скажи ему, козлу, что я к нему не лезу, пусть и он не прикипает ко мне!» Я хохочу, а Марсик отца по полу валяет. Всего изодрал, искусал. Тот визжит, просит, чтоб выпустили. А бабка говорит: «Пиши расписку, что не имеешь к нам никаких претензий и больше сюда не придешь и никого не обидишь ни словом, ни кулаком!»

Он написал. Бабуля эту расписку спрятала и сказала: «Вот теперь ты попробуй пальцем тронь. На веки вечные в тюрьму законопатим! Пожировал на наших шеях, и будет!» Папаня хотел за свое — денег потребовать, а Марс как попер на него буром, отец враз забыл, зачем приходил. Из дверей не вышел — выкатился! Мои сегодня столько харчей купили! Куда ни сунься — всюду жратва! И Марсику костей купили! Оставь его нам, мы так привыкли друг к другу, и ростом с Вовку.

Тот, покочевряжившись для вида, согласился отдать пса насовсем. А куда деваться, если из–за Марса в доме жизни не стало. Мать потребовала убрать из дома собаку: «Куда? Это твое дело! Мы тебя не просили его приводить. Где взял, туда верни! Он жрет больше кабана. Так от свиньи польза! От твоего только блохи! Уже по койкам скачут! Убирай! Не то вместе с ним на улицу выгоню!»

Вовка выдумал про сторожевания и заслуги своего пса. Ему хотелось, чтоб Марса выпрашивали и любили. Теперь мальчишка был доволен. Он слушал Витьку улыбаясь:

— А знаешь, какой умный? Он у порога спит. На чистом половичке. Бабка ему подушечку сшила. И чистые миски поставила, одна с едой, другая с водой. Выгуливаем его на улице. Он такой спокойный, с ним даже двери можно не закрывать.

— Я своей налил касторку в чай. Но нет, на мою мамашку не подействовало. Как шли к ней хахали, так и прут. Никакого покоя в доме от нее нет, — пожаловался Вовка.

— Ей нужен сильный стресс! Такой, чтоб совесть в ней разбудил, — задумчиво сказал Толик.

— Да где ты видел, чтоб у алкашки совесть появилась? Они с родов с ней не дружат.

— А ты прикинься помирающим!

— И что с того? За ноги на улицу выкинет.

— Уже пробовал?

— Нет. Но знаю, не даст это ни хрена.

— Ты попробуй! А тебе, Борька, не стоит с училкой воевать. Кто она? Старая плесень! Просит сделать осенний гербарий, ну и собери! Хочешь, мы поможем?

— Да сам справлюсь! Другое разозлило! Эта кошелка не просит, а приказывает! Мне ее тон поперек жопы колом стоит.

— Плюй! Старухи все такие!

— Во! Точно! Приволоку осенний гербарий и скажу, что ей он к лицу, всю старухину суть отражает!

— Зря! Отдай молча. Не подчеркивай возраст. Старухи того не любят. Начнет еще больше мстить. Тебе это надо? Один раз смолчи, она отцепится.

Но Борька никак не мог молча простить обиду. И в букет увядающих листьев вложил крапиву. Отдавая, сказал едко:

— Не всякая старость людям в радость. Оно хоть люди иль растения, поганцы везде есть. — И смерил учительницу насмешливым взглядом.

Та приметила крапиву и спросила:

— Это ты о себе сказал? Ну, молодец, Боря! Как самокритично и в точку!

— Я не старуха! И гербарий не мне, вам понадобился.

— Останься после уроков. Поговорить нам с тобой нужно, — сказала тихо. А после занятий села за парту рядом с Борькой и спросила: — Ну почему ты такой злой?

— Зачем вы нашего Герасима на смех всему классу выставили? Что он плохого сделал?

— Я не хотела тебя обидеть. Неудачно высказалась. Ты прости меня. Но я попросила у него для цветов в кабинет ботаники пять горшков. Как он меня опозорил за эту просьбу — перед всеми родителями — на собрании! Обидно мне стало. Вот и не сдержалась. Вырвалось невольное. А слова обидели. Как и меня. Давай прощать друг друга. Ты стал хорошо успевать. Нагнал ребят. Я даже не ожидала от тебя.

— В Суворовское училище хочу поступать! — поделился мальчишка.

— А почему именно туда?

— Форма нравится! — признался честно.

— И всего? Тогда не стоит. Ты хоть знаешь, что в армии все по команде и приказу? Не только служба, но и жизнь. Ты не выдержишь. Не терпишь делать что–то по команде. Подумай хорошенько, прежде чем решиться на что–то окончательно. Но мне кажется, ты не создан для армии. Иная у тебя структура. Ты привык командовать, а не подчиняться. А солдата от командира отделяют долгие годы службы. Выдержишь ли? Форма с годами надоест. А и ошибочный выбор не обрадует. Подумай, — посоветовала ненавязчиво и спросила: — Домашние знают о твоей мечте?

— Отчиму говорил.

— Ну и как он?

— Тоже советует не спешить. Говорит, что в форму только влезть легко. Удастся ли ее сменить на штатское? Сказал, что пожалею о гражданской жизни. Но это потому как в Афгане воевал. А войны не бывают вечными. Они все равно кончаются.

— Борька, они заканчиваются. Но какой ценой! Вон сколько наших выпускников не вернулись из Афганистана и Чечни! А я каждого помню. Писали они мне, мои мальчишки. Теперь их нет. Лежат под крестами. Вот только ночами снятся. Все, как один, живые и счастливые, — отвернулась смахнуть слезу и попросила: — Не пополняй этот скорбный список. Не рвись в герои. Живи обычным человеком. Но живи…

Весь этот разговор с учительницей Борька выложил дома, за столом во время вечернего чая.

Наталья, слушая сына, попросила Герасима:

— Отвези ей цветочные горшочки. Извинись за неуклюжесть и обидные слова, поблагодари человека. Ведь она нашего мальчонку любит.

— Уговорила, завтра отвезу.

И слово сдержал…

В ближайший выходной Герасим вместе с братьями решил съездить на авторынок, чтобы присмотреть машину. Он заранее договорился с Никитой и Евгением. Те обещали взять с собой опытного автослесаря, который ремонтирует машины в своем гараже. О поездке на авторынок Герасим предупредил Борьку. Тот от радости чуть не на уши встал. Еще бы! У Семьи появится свой транспорт! Мальчишка звонко засмеялся, обрадовался и попросил: