Страница 16 из 23
— Плохие люди, никаких сомнений, — продолжил он. — Они крали детей по всей Близкой Стране и оставляли за собой лишь повешенных. Наверное, дюжину я похоронил за последние несколько дней.
— Сколько этих ублюдков?
— Около двадцати.
— Послать за ними команду, чтобы отыскать? — Хотя трактирщик выглядел так, словно предпочел бы остаться вытирать свои кружки дальше, и кто стал бы его винить?
Ламб покачал головой.
— Нет смысла. Они уже давно свалили.
— Точно. Ну… полагаю, правосудие поймает их, раньше или позже. Говорят, правосудие всегда настигает.
— Правосудие может забрать что останется, когда я закончу. — Ламб завернул, наконец, рукава так, как хотел, и повернулся, отклоняясь от прилавка, глядя прямо на тех троих на другом конце. Шай не знала, чего ожидать, но только не этого, только не Ламба, скалящегося и болтающего, словно не о чем было беспокоиться.
— Когда я сказал, что они свалили, это была не вполне правда. Трое от них откололись.
— Это точно? — заговорил Высокая Шляпа, уводя разговор от трактирщика, как вор уводит кошелек.
Ламб встретился с ним глазами.
— Определенно.
— Три человека, ты сказал? — рука Красавчика суетливо шарила по поясу к топору. Настрой вокруг быстро менялся, бремя приближающегося насилия тяжело висело в этой маленькой комнате, как грозовая туча.
— Слушайте, — сказал трактирщик, — Я не хочу неприятностей в моей…
— Я не хотел никаких неприятностей, — сказал Ламб, — Их все равно принесло. Неприятности имеют такую привычку. — Он откинул мокрые волосы с лица, и его глаза были широко открыты, и они сияли, сияли, рот тоже открыт, он часто дышал и улыбался. Не как человек, выполняющий тяжелую задачу. А как человек, наслаждающийся приятным поручением, смакующий его, как прекрасную еду, и внезапно Шай увидела все эти шрамы заново, и почувствовала этот холод, поднимающийся по ее рукам и опускающийся по спине, и каждый волосок на ней поднялся.
— Я отследил тех трех, — сказал Ламб. — Взял их след и шел по нему два дня.
Еще одна бездыханная пауза, и трактирщик отошел на шаг назад; чашка и тряпка все еще болтались в его руках, призрак улыбки все еще цеплялся к его лицу, в остальном он был в ужасе. Трое повернулись лицами к Ламбу, спинами к Шай, и она обнаружила себя крадущейся вперед, будто пробиралась сквозь мед, из теней к ним; дрожащие пальцы на ручке кинжала. Каждое мгновение было растянуто на век, вздох царапался, втягиваясь в глотку.
— И куда привел след? — спросил Высокая Шляпа треснувшим голосом, в конце и вовсе исчезающим.
Улыбка Ламба растянулась шире. Улыбка человека, который получил в точности, что хотел на день рождения.
— К твоим ебаным ногам.
Высокая Шляпа отбросил плащ, ткань вскинулась, как крылья, когда он потянулся за своим мечом.
Ламб неожиданно швырнул в него большую кружку. Она отскочила от его головы, и он рухнул в душе из пива.
Стул заскрипел, когда фермер наткнулся и свалился через него.
Рыжеволосый парень отступил назад, освобождая место или просто от шока, и Шай плавно приставила нож к его шее, решительно надавив и крепко обнимая его другой рукой.
Кто-то закричал.
Ламб пересек комнату в один прыжок. Он поймал Красавчика за запястье, сразу как только тот вытащил топор; выкрутил его, другой рукой выхватил нож из его модного пояса, вколотил ему в пах, протащил клинок вверх, широко его разрезая; кровь забрызгала их обоих. Тот издал булькающий крик, ужасно громкий в этом узком месте, и упал на колени, с выпученными глазами, стараясь удержать внутри свои кишки. Ламб изо всех сил ударил его рукояткой ножа по затылку, прервав его крик и уложив его на пол.
Одна из женщин торговцев подпрыгнула, зажав руками рот.
Рыжеволосый, которого держала Шай, скорчился, и она, сжав его крепче, прошептала: «Ш-ш-шшш», вдавив кончик ножа ему в шею.
Высокая Шляпа нетвердо поднялся, уже без шляпы, кровь струилась из раны от кружки на лбу. Ламб схватил его за шею, легко поднял, словно тот был сделан из тряпья, и впечатал его лицо в прилавок, потом еще раз, со звуком разбивающегося горшка, потом еще — голова уже болталась, как у куклы; кровь забрызгала фартук трактирщика и стену за ним, и потолок. Ламб высоко поднял нож, мелькнуло его лицо, все еще растянутое в этом сумасшедшем оскале, затем клинок стал металлическим пятном, прошел через спину человека и с ужасным треском врезался в прилавок; полетели обломки. Ламб оставил его пригвожденным, колени на расстоянии от пола, ботинки задевают за доски, кровь капает вокруг, как пролитое пойло.
Все заняло не дольше, чем Шай понадобилось бы на три хороших вдоха, если б она не задержала дыхание. Ей было жарко, голова кружилась, и мир был слишком ярок. Она моргала. Не в силах полностью сфокусироваться на том, что произошло. Ей не нужно было двигаться. Она не двигалась. Никто не двигался. Только Ламб шел вперед, с блестящими от слез глазами, одна сторона его лица была побита и запятнана, его сжатые зубы сияли в безумной улыбке, и каждый вздох был в его горле мягким рычанием, как у любовника.
Красная Шляпа хныкал: «Блядь, блядь», и Шай сильнее прижала нож к его шее, и снова шикнула на него. Здоровый клинок, почти меч, был заткнут у него за пояс, и свободной рукой она вытащила его. Затем перед ними появился Ламб, почти задевая головой низкие балки, схватил парня за шиворот и вырвал из некрепких объятий Шай.
— Говори. — И он ударил парня открытой ладонью по руке — достаточно сильно, чтобы тот свалился, если б он его не держал.
— Я… пробормотал парень.
Ламб ударил снова, звук был громкий, как хлопок, торговцы в самом конце вздрогнули, но никто не двинулся. — Говори.
— Чего тебе…
— Кто у вас главный?
— Кантлисс. Так его зовут. — Парень начал болтать, плаксивые слова спотыкались друг за друга, словно он не мог их выговорить достаточно быстро.
— Грега Кантлисс. Я не знал, насколько они плохи, просто хотел убраться отсюда туда и заработать чуток деньжат. Я работал на пароме, на востоке, и однажды пошел дождь, и паром унесло, и… — Шлепок. — Мы не хотели этого, поверьте… — Шлепок. — С ними есть настоящие злодеи. Северянин по кличке Блэкпоинт, он застрелил старика стрелами. Они смеялись на это.
— Заметно чтоб я смеялся? — сказал Ламб, снова ударяя его.
Рыжеволосый держал одну дрожащую руку.
— Я не смеялся! Мы не хотели участвовать во всех этих убийствах, поэтому мы откололись! Предполагалось, что будет лишь немного грабежа, Кантлисс говорил, но вышло так, что мы воровали детей, и…
Ламб заткнул его ударом. — Зачем он забирает детей? — Он заставил его говорить еще одним, веснушчатое лицо парня было порезано и разбухло с одной стороны, кровь сочилась из его носа.
— Говорил, у него есть на них покупатель, и мы будем богаты, если доставим их туда. Говорил, им не сделают ничего плохого, волоса не упадет с головы. Хотел, чтоб они были идеальны для путешествия.
Ламб снова шлепнул его:
— Путешествия куда?
— Он сказал, в Криз[12], для начала.
— Это вверх по течению Соквойи, — сказала Шай. — Через всю Далекую Страну.
— Кантлисса ждала лодка. Чтобы доставить его вверх по течению… вверх по течению…
— В Криз, а затем куда?
Рыжеволосый парень был почти в обмороке, веки дрожали. Ламб снова ударил его, с двух сторон, и потряс его за рубашку.
— В Криз, а куда затем?
— Он не говорил. Не мне. Возможно Тавернеру. — Он поглядел на мужчину, пришпиленного к прилавку, с рукоятью ножа, торчавшей у него из спины. Шай не думала, что тот теперь будет что-то рассказывать.
— Кто покупает детей? — спросил Ламб.
Рыжеволосый пьяно качнул своей опухшей головой. Ламб шлепнул его еще, и еще, и еще. Одна из женщин торговцев закрыла лицо руками. Остальные пялились, стоя смирно. Мужчина сзади нее утащил ее обратно на стул.
— Кто покупает?
— Не знаю, — искореженные слова и кровь сочились из его разбитых губ.
— Оставайся здесь, — Ламб отпустил парня и направился к Высокой Шляпе, его сапоги были в луже крови, растекшейся вокруг, отстегнул его меч, взял нож из плаща. Затем перевернул Красавчика ногой, оставив его пялиться на потолок, намного менее красивым с кишками наружу. Ламб взял окровавленную веревку с его пояса, пошел к рыжеволосому парню и принялся обматывать один конец вокруг его шеи, пока Шай онемело и слабо на него глазела. Узлы он завязывал не хитрые, но надежно, потом дернул парня к двери, и тот пошел, не протестуя, как побитая собака.