Книга первая. Мир

- Дура оглашенная, - крикнул Торопа, увернувшись от сандалии, брошенной ему вслед. - Остынь. А то изо всех щелей пар валит!

- От того и пар, что внутри жар! Чего удрал-то, любовничек? Распалил, гаденыш, облапил всю - и на попятную? Испужался, что силенок не хватит, а? Пустобрех!

Прямо всего Торопу обхаяла баба.

- Э-э, ты того… Полегче там! Говори да не заговаривайся, - возмутился мужичок, задетый за живое. - Ишь, ты! Я, между прочим, себя не в дровах нашел…

- Толку-то! Герой вниз булой, - не унималась женщина. - Ступай, макни в купальню. Может, мощи-то и поприбавится.

- Как-нибудь и без твоих советов обойдусь. Сандаль отдай! Слышь, тетка? - крикнул он, цепляя ногой обувку, и едва успел отскочить от второй сандалии, летящей прямо в лицо.

- Держи, “племянничек“. Носи, пока ноги не повыдергивали.

Торопа обулся и затянул пояс на штанах. Расправив плечи и подбоченясь, он устремил взор на запад, где над изумрудными горами резвились черные загогулины. К вечеру их стало намного больше. Купаясь в воздушных потоках, они - то сбивались в стайки, то рассыпались во все стороны.

- Змеюка. Как есть змеюка, - пробормотал Торопа и, подобно петуху, что считает себя главным в курятнике, важно зашагал к мосту. Только сейчас он заметил наблюдавшего за ним старца, чья голова торчала из зарослей дикого винограда.

Старик видел, сомнений быть не могло, его, торопкино, позорное бегство. Хуже того! Слышал, как его ославила баба! Торопа втянул голову в плечи, весь его кураж сразу куда-то подевался, шажки стали мельче. Поравнявшись со стариком, он указал на горы, над которыми пернатые змеи учили своих детенышей летать.

- Низко летают горынычи-то… не иначе, как к дождю, - скороговоркой выпалил он и просеменил дальше. За мостом он оглянулся. - Ищешь кого, дед?

- Ступай-ступай, добрый человек. Я уже нашел, что искал. - Старец вышел из тени грота, поразив Торопу высоким ростом и широким разворотом плеч. От старости была одна седина, а так - крепкий, видный дедок. Чувствовалась в нем силища огромная.

- О-о, - протянул Торопа с уважением. - Ну, тогда, будь здоров.

- И тебе - доброго здравичка. Оно, слыхал, тебе - ой как! - надобно, - отозвался гость и озорно подмигнул.

Торопа поджал губы, будто плюнуть собрался, покачал головой - мол, негоже пожилому человеку позволять себе такие неприличные намеки делать - и заспешил в сторону своего дома. Только далеко не ушел - притаился за пышными кустами акации, на повороте, и стал следить за подозрительным гостем. А тот неуверенно, будто все еще сомневаясь, стоит ли идти, начал подниматься по длинной каменной лестнице к храму.

Торопа двинулся следом, на некотором отдалении, чтобы оставаться незамеченным. Сделалось ему ужасно любопытно, зачем старик в нагорный храм пришел?

Крался Торопа, крался, а потом подумал: “Чего я сзади тащусь?“ - и подался напрямки, через виноградники, что позволило ему значительно выиграть время. Он удобно устроился в густых зарослях можжевельника, растущего вдоль стены храма, и к тому моменту, когда на площадке появился гость, уже весь извелся от нетерпения и любопытства.

Поднявшись по ступеням, старец снял соломенную шляпу и вошел в храм. Без поклона! Его высокая фигура мелькнула в оконном проеме. Торопа, пригнувшись, под прикрытием кустов двинулся за ним. Он то и дело останавливался, и осторожно выглядывал, дабы ничего не пропустить. Высунув голову из-за кустов в очередной раз, он застал интересную сцену в храме.

Гость не опустился на колени перед Великой Богиней, как того требовал обычай. Беззвучно шевеля губами, он приложил ладонь к своему лбу - мол, я всегда о тебе думаю - и в почтительном, испрашивающем благословения жесте, притронулся к изваянию, потом приложил пальцы, касавшиеся Ма, к своим губам, будто целуя.

“Ишь, ты, что деется! Это в каких же краях так молятся Ма?“ - подумал Торопа.

Из запретной части вышла главная служительница - высокая, статная, со строгим, все еще красивым лицом. Она была в простом белом одеянии с голубой каймой, перехваченном на талии пестрым молитвенным поясом, и шитом золотом, жреческом оплечье. Звали ее Любавушка.

При виде ее Торопа сжался. Он всегда чувствовал себя скованно в присутствии настоятельницы, даже если она не смотрела в его сторону. А если смотрела, то от ее взгляда он будто каменел, ему казалось, что жрица видит его насквозь. По ее милости - сколько раз! - он был готов со стыда сгореть или провалиться под землю! Любавушка, при своей проницательности, была остра на язык - могла так отчехвостить, что потом целую неделю не хотелось со двора выходить. Но, как он не сердился на нее, понимал, что поделом ему доставалось. С другой стороны, Любавушка никому не отказывала в добром совете, а то и сама помощь предлагала. Хоть он и называл ее за глаза “старой змеюкой“, за мудрость и благочестие уважал безмерно.

Торопа не слышал, о чем говорили гость и жрица, потому что, как только ее заприметил, дал задний ход, а когда набрался смелости и выглянул, те уже покидали храм. На четвереньках, вдоль живой изгороди, он последовал за ними.

- Светозар хороший мальчик. Умный, честный, не по возрасту рассудительный, - говорила жрица. - Надо же! Так вот, оказывается, что Заринька скрывала. Не хотела она, чтобы люди прознали про ее чудорожденного сына. Замечала, тревожит ее что-то, но в душу не лезла. Думала, сама все расскажет. Выходит, Светозар - вель. Я даже не подозревала, что он благородный. Позволь тебя спросить, почтенный Синеок. Если не тайна, ты-то откуда о нем узнал?

- Не тайна. Ко мне прилетел вестник. Вестник Провидения. Ступай, грит, в Верхнюю Крутень, там и найдешь его.

- Ну, конечно, - согласилась жрица, однако по тону было понятно, что не верит она гостю. - Значит, вестник Провидения… Так прямо-таки и сказал?

- Именно так. То была хороша весть. Но была и другая… дурная.

Синеок остановился и, прищурившись, присмотрелся к собеседнице, точно не зная, открыться ей или нет.

- Не тяни, коль начал… почтенный.

- Злыда пришел на землю, - выдохнул вель.

- Злыда? Такой же Злыдень, о котором повествует Священное Писание?

- Вестник назвал его Исчадье Мрака, а про то, какой он, не сказал.

Разонравился гость Любавушке. Хотела было пристыдить его за злую шутку, но сдержалась из уважения к его происхождению. Благородство Синеока сомнений не вызывало. Жрица сразу, как только увидела его, по облику и стати, и ощущению властной силы, исходившей от него, поняла, что он великан. Еще подумала тогда: “Что за нужда привела веля в Крутень?“ Она смиренно приняла заявление, что Синеок заберет Светозара из семьи, потому что мальчик рожден великаном. Таков был закон: великан имел право отнять у матери благородное дитя, для последующего воспитания и обучения. И кто бы посмел возражать велю? Великаны - опора Порядка и справедливый суд.

Однако упоминание вестника Проведения и Злыдня вызвало у Любавушки негодование. Да он, похоже, принял ее за простодушную, несведущую глупышку из сельской глубинки! Непростительно, да и непозволительно велю насмехаться над простыми смертными! Если же Синеок верил в то, что говорит, то, должно быть, он под старость умом тронулся.

Любавушка, хотя и не знала ничего о том, каким образом великаны находят своих учеников, но вестников Провидения считала сказочными существами из преданий о стародавних временах. За свою долгую жизнь настоятельница храма слышала всякое, но ни разу, что кто-то видел живого вестника. Что же касалось Исчадья Мрака, то - хвала божественному Свету! - с ним было покончено еще в Прошлом. О том свидетельствовало Священное писание. Ни один богослов никогда не утверждал обратное.

- Ты, поди, думаешь, что старик из ума выжил? Чушь городит… - Синеок досадливо поморщился. - Знаю, поверить сложно. Но ты поверь! Обращаюсь к тебе не как к простой смертной, а служительнице веры.

- Так разве ж такое мыслимо! - в ужасе прошептала Любавушка.