Книга первая. Мир

- И как там? - изогнула бровь наставница.

- А! Совершать добрые поступки.

- А ты чем сейчас занимался? Садись. Когда закончим - попросишь прощения у Милы.

- Чего я такого… я же ничего, - начал, было, он, но тут же умолк под пристальным, пронзающим насквозь, взглядом наставницы.

- Кто знает, каким должен быть человек добродетельный, истинно верующий?

Ученики, выказывая свое прилежание, заговорили все сразу, священную рощу огласили звонкие детские голоса:

- Родителей слушаться! Стареньким помогать.

- Никогда не врать!

- Трудится много!

- Хранить очаг, заботиться о семье и детей рожать, - сказала Мила и покраснела.

- Все правильно, - с ободряющей улыбкой обратилась к ней мудрая наставница. - Дети - это залог истинного земного бессмертия.

- Не ломать деревья.

- Не зариться на чужое добро! - продолжали выкрикивать ученики.

- Не обжираться!

Все разом смолкли, наступила удивленная тишина, после чего грянул взрыв хохота, потрясший кроны деревьев священной рощи. Дети смеялись от души. Схватившись за животы, они катались по траве.

- Тише-тише, - успокоила их наставница, сдерживая улыбку, - а то все деи с холма разбегутся. - Главное, вы должны твердо знать, - произнесла она, когда веселье улеглось, - что для хорошего, честного человека нет, и не может быть, иного учения, кроме заветов Трижды Великих.

Она обвела взглядом своих учеников и решила, что пора заканчивать урок. Готовые снова покатиться со смеху, дети смотрели на нее слезящимися глазами, шмыгая носами и похрюкивая, кто-то икал.

- Хорошо. Продолжим завтра. Я расскажу вам о воскресении души и Страшном Суде. Можете идти.

Вскочив с земли и подхватив подолы рубах, дети с криками побежали по склону вниз. Поляна опустела. Звонкие, веселые детские голоса удалились и стихли у подножья холма.

- Да пребудут с вами Добро и Свет, - сказала им вслед наставница.

Этот день ничем не отличался от других - самый обычный летний день, такой же, как все другие дни на исходе лета. Огромное дневное светило медленно взбиралось к пику своего пути. Глубокая, атласная голубизна небесной тверди поблекла, и, казалось, выгорела от жара раскаленного добела диска. Близился полдень. Укоротившиеся тени были готовы исчезнуть. Знойный, немотный морок будто окутал раскинувшуюся на пологом склоне холма Верхнюю Крутень. Не было слышно ни голосов, ни детского смеха, ни шума работы.

Обитатели здешних мест поднимались на рассвете, чтобы управиться с работой до наступления полуденного зноя. Но в эту пору дел было не особо много. Разве что полить бахчи да выгнать на пастбище скотину. Ну и еще подготовить тележки и залатать корзины, ведь сбор урожая был на носу. На виноградниках уже вобрали солнечный свет и таинственно искрились среди резной листвы грозди янтарных ягод; на бахчах выпятили бока испещренные мраморными прожилками дыни; ярко-рыжие тыквы длинными вереницами тянулись до самой реки, где в низинке разрослись пышные кусты орешника. В садах наливались розовым соком покрытые бархатистой кожицей персики. А тутовник уже осыпался, и на белых плитах дорожек темнели бордовые кляксы.

Скоро с благословения настоятельницы храма Великой Матери, жители Верхней Крутени начнут сбор урожая, выросшего от земной щедрости, и наполнится округа голосами и смехом, который будет слышно даже в Нижней Крутени… Ныне же сей благодатный уголок на юго-западной окраине Десятиградья, близ Змеиных гор, был погружен в безмятежный покой.

В то время, когда люди укрылись в прохладе жилищ, и над селением повисла сонная тишина, на дороге, повторявшей незамысловатые изгибы рельефа, появился старец в свободных, льняных одеждах, с посохом на плече. Походка у него была не по возрасту легкой и упругой. Длинная, бахромящаяся понизу, лишняя на жаре, зеленая безрукавка, раздувалась при быстрой ходьбе. Широкополая, соломенная шляпа, оберегавшая седую голову от палящих солнечных лучей, отбрасывала сетчатую тень на плечи. Лицо покрывал темный, почти ореховый загар, отчего особенно выделялись глаза необычайно глубокой, небесной голубизны - ясные и светящиеся суровой решимостью.

Старец торопился. Он остановился середины селения, перед деревянным мостом над ручьем, который брал начало от священного родника на вершине холма, где еще в незапамятные времена был сооружен небольшой храм с купальней.

По преданию, целебный источник был создан самой Великой Богиней. Местная вода славилась своими чудодейственными свойствами - несла избавление от женских болезней, что привлекало в Верхнюю Крутень людей, в большинстве своем богомолок, не только со всей округи, но так же из дальних краев, и даже со всей Великой степи, простиравшейся за близкой Волотвой. Страждущие мужского пола, из самых отчаявшихся тоже прибывали. В надежде вылечить свое бессилие, они окунались всеми телесами в купальню, полоскали становую жилу и молились о возвращении радостей плотских утех. Ибо чувственная любовь - не грех, а награда, ведущая к продолжению рода. А все, что препятствует появлению детей - от злого духа.

Возле моста находился небольшой грот, где усталый путник мог отдохнуть и утолить жажду водой из чудесного источника, поступавшей по специальному водопроводу. В гроте стояла отполированная временем и бесчисленным множеством задов каменная скамья, над которой висела плита во всю стену с корявым, неблагозвучным восхвалением Великой богине.

Старик отвел переплетения дикого винограда, увивавшего скалу, вошел в тень пещерки и осмотрелся. Слева от скамьи из обрубка трубы в небольшую купель лилась вода. Рядом на толстой цепочке, из соображений сохранности, висела кружка, изготовленная, как гласила на ней надпись, местным кузнецом от имени всех жителей селения, дабы помнили о местном гостеприимстве.

Наполнив кружку, он сделал несколько жадных глотков. Вода струйками потекла по усам, бороде, капли упали на одежду и растеклись темными пятнами. Сняв шляпу и поплескав на лицо, он уселся на скамью и привалился спиной к прохладной плите.

- Вот и добрался, хвала благословенному Свету, - прошептал он и закрыл глаза.

Когда дорога опустела, а взбитая одиноким путником пыль осела, мир снова погрузился в сладкую дрему. Временами в траве начинало звонко стрекотать кузнечик, и ему в ответ отзывался другой. Но тут же, словно спохватившись, что нарушают заведенный порядок, один за другим они умолкали.

Уснул ли старец, или глубоко задумался, только просидел неподвижно, пока тени снаружи не удлинились. Дневное светило сдвинулось к горной гряде, казавшейся изумрудной из-за лесов на ее склонах. Там, над вершинами кружились черные загогулины. Они, то взмывали высоко вверх, то стремительно падали вниз, выписывали замысловатые зигзаги, исполняя известный только им ритуал.

Из-за поворота на дорогу перед гротом вышла однорогая коза. Волоча за собой оборванную привязь, она пробежала по мосту и скрылась в густых кустах акации на обочине.

Заслышав стук копыт, старик открыл глаза. Поднялся, потянулся, поплескал на лицо воды и утерся рукавом.

Поблизости затрещала живая изгородь. Поддерживая штаны, на дорогу выскочил местный мужичок по имени Торопа, прозванный Була. Известный в округе ходок. Ходок не в том смысле, что много путешествовал пешком, его даже на строительную повинность не отправляли, потому что не было от него никакого толку. Совсем по другой части он был ходок. По женской. Тешил Торопа скучающих баб, в том числе и тех, чьи мужья отбывали строительную повинность. Выходило, что мужики за него - там, а он, вроде как за них, здесь. И не по принуждению. Добровольно…

Неказистый, невысокий, жилистый - Торопа пользовался успехом у женщин, особо у тех, что переживали вторую молодость. Недаром же говорится, что хороший петух никогда жирен не бывает.

Однако угодить всем Торопа не мог, как ни старался…

- Приятностей наобещал, а сам некуды негодным оказался, послышался из сада женский голос. - Экий привереда! То ему - лежишь не так, то кряхтишь не так! А сам-то… Худой снастью не достать сласти! - добавила она язвительно.