Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 9 из 15



А не пойти ли мне в народ − туда, где он ходит, дышит,живет? Я встал и пошел. Мои глаза внимательно всматривались в лица людей, в ихглаза. Желая только добра, истины, ответов на свои вопросы, подходил кпьяненькому рабочему, домохозяйке с курицей и картошкой, к чиновнику спортфелем, к студенту с учебниками. Но они почему-то шарахались от меня или,подобно улитке, прятали глаза внутрь своей раковины привычного одиночества. Итолько один-единственный мужчина, примерно четырех лет, честно и прямо ответилна мои вопросы. По его мнению, единение людей возможно лишь под созидательнымиконструктивными лозунгами добра и мира. Притом, верно и обратное: разъединениелюдей происходит вследствие разрушительных движений души, как-то: зависть,жадность и гордость, несущие нам только зло. Я поблагодарил соискателя истины,подарил ему барбариску и продолжил свой нелегкий путь.

Через дорогу во дворе, где проживали лысый Вова и бывшийсосед по парте Вася, я обнаружил искомое многолюдье. Да, половина ребят изнашей школы высыпала во двор. Они играли в волейбол, футбол, сидели на бетонныхблоках и что-то обсуждали. Невероятно! У меня под боком пульсирует жизнь, а яна своем отшибе, в лесном углу, томлюсь в одиночестве в поисках мучительныхистин.

Подошел к группе людей, среди которых сидели Вова, Вася идругие одноклассники, по рукам которых небрежно ходила бутылка вина. Я ужезаготовил круг вопросов, которые так волновали меня, но, не успев открыть рот,осёкся. Они обсуждали изнасилование нашей одноклассницы Риты. Эта девочка сиделана задней парте и всегда улыбалась. Если бы ни её приземистость, она походилабы на римскую патрицианку, в моем представлении: длинный тонкий нос,миндалевидные черные глаза, румянец на смуглых щеках и полные губы с резкимиочертаниями. Так вот, оказывается, Рита во время прогулки по лесу набрела набанду Фофана, которая злоупотребляла спиртным на лоне природы. Ну а что былодальше… в какой-то степени мне было известно. Риту положили в больницу нареабилитацию, а банду Фофана взяли под стражу. За групповое изнасилование им«светило» от 5 до 12 лет лишения свободы. В зоне их ожидает мало приятного− насильников малолеток там не жалуют.

Так завершился мой «выход в народ». У меня появилось ещебольше вопросов и еще больше тем для размышлений. Так вот по какой причине япоставлен в условия сурового уединения! Размышлять лучше всего в одиночестве.Да. Похоже на то…

Как ни странно, выпускные экзамены мы с Лешкой и Зоей сдалиуспешно. Наши родители очень постарались, чтобы выпускной бал запомнился на всюжизнь. Лешка даже уговорил отца пригласить на вечер самую популярную группугорода, которая неофициально называлась «Огнеупорные кирпичи». Шампанскоелилось рекой, в туалете желающим разливали водку и портвейн. К середине выпускногобала почти все были пьяны от спиртного и громыхающей музыки. Мы с Зоей успелипокружиться в романтическом вальсе, потом решили «тряхнуть стариной» подритмичную «Шизгару» («Venus»). На сцену выскочила девушкас черными волосами, как у солистки  «Shocking Blue» цыганочки Маришки Вереш, и,залихватски двигая костлявым тазом, нагло-испуганно заголосила:

A Goddess on amountain top

Was burning likea silver flame.

The summit ofBeauty in love

And Venus was hername.

− Ты моя богиня на вершине горы! − переводил япесню Зое на свой лад, − Ты сияешь, как серебряное пламя. Ты самаякрасивая и любимая! А имя твоё − Зоя!

She's got it,

Yeah, baby, she'sgot it.

Well, I'm yourVenus, I'm your fire

At your desire.

«Шизгара! − орали мы с Зоей что было сил, − эх,бэби, шизгара! Вэлл, а ю венус, а ю файя, эд ё-дыса-ё»!

Потом выходили на улицу, жадно вдыхали свежий ночной воздух,удивляясь прозрачной голубизне белой ночи. Потом всей гурьбой вышли встречатьвосход солнца и по проспекту пошли в центр города. Там на центральной площадитаких как мы выпускников толпились уже тысячи. Потом по трущобам спустились креке. Там жгли костры, снова пили вино, размахивая пиджаками, сияя белизнойрубашек и платьев, танцевали под магнитофон. То в кустах, то прямо на бетоненабережной вспыхивали драки, сплетались в объятьях пары, слышались грязныеругательства. Но в ту ночь ничего не могло испортить нам настроения. Мы знали,что это последние мгновения нашего детства. Мы прощались друг с другом ипроживали последние часы детства, как умели. Плакали и смеялись, дрались иобнимались. А впереди… О том, что будет дальше, мы даже не догадывались.

 Испытание на выживаемость

Не смотря на уговоры отца остаться и поступить в местныйуниверситет, я уехал в Горький, который принято было называть по-старому− Нижний Новгород. Или просто Нижний. Вступительные экзамены сдавал ядовольно легко. Думал, что здесь мне аукнется школьная избалованность и учительскоевсепрощение. Знал, что в моих знаниях имеется немало пробелов. Но оказалось,нас не плохо «натаскали» в школе, и конкурс в шесть человек на место не сталпомехой моего успешного поступления.



В общежитии «абитура», как нас называли, расселиласьдостаточно удобно. Но после зачисления в студенты нам объявили, чтопервокурсники обязаны найти себе жилье в частном секторе. Для этой цели вдеканате имелась книга с адресами. Я выписал несколько адресов в тетрадку ипошел «по людям».

Некоторые углы и комнаты были уже заняты. Ради любопытства яосматривал жилищные условия и все больше впадал в уныние. Трущобы городскогодна − единственное определение, которое находилось в моем лексиконе дляхарактеристики того, что я видел. «Удобства во дворе, мыться в районной банеили в тазике, готовить нельзя − ходите в столовку, пятнадцать рубликов вмесяц», − поясняла опухшая от пьянства домохозяйка, с трудом проглатываяпривычные матерные слова. Те, кому посчастливилось занять угол, глуповатосмеялись, демонстрируя тем самым неувядающий оптимизм и презрение к бытовыммелочам.

На второй день поисков жилья я безуспешно обошел еще пятьадресов. Вечером шагал мимо кирпичных и панельных домов с тысячами горящих окони впервые в жизни чувствовал себя никому не нужным, одиноким и бездомным. Люди,шагающие мимо и живущие в этих домах, казались мне счастливчиками. Я имзавидовал и упивался своей никчемностью.  В голове постоянно звучала песня Биттлз"Yesterday" («Вчера»):

Yesterday, all mytroubles seemed so far away

(Вчера все мои проблемы казалисьтакими далекими)

Now it look asthough they're here to stay

(А теперь кажется, что ониостанутся навсегда)

Oh, I believe inyesterday

(Да, я верю во вчерашний день)

Now I need aplace to hide away)

(А сегодня мне нужно место, чтобыукрыться

Oh, I believe inyesterday.

(Да, я верю во вчерашний день.)

О, жестокий мир! О, мое ничтожество! Неужели придется спозором возвращаться домой? Ни за что!

Наконец, на третий день беготни удача улыбнулась мнещербатой улыбкой пожилой полной женщины. Она жила в просторной комнате,разгороженной на три части. Мне она указала на угол с раскладушкой у окна. Ятак обрадовался, что готов был расцеловать ее в пухлые щеки. Тетя Оля непроизводила впечатления пьяницы, в комнате было довольно чисто, мирно посапывалкот, на подоконниках стояли цветы, под окнами смеялись девушки, на кухнесудачили стройные женщины. Как я узнал позже, этот дом принадлежал театру оперыи балета. А наша хозяйка работала там до пенсии кассиром. Кроме тети Оли тамжил еще один студент консерватории − будущий дирижер. Я согласился. Вышелиз двухэтажного дома, оглядел сквер напротив, трамвайную остановку, столовую,кинотеатр − и впервые за последнюю неделю почувствовал себя устроенным.Теперь не стыдно и домой за вещами съездить.

Сойдя с междугороднего автобуса, я совсем другими глазамисмотрел на «Северный Париж». Во всяком случае, здесь хоть и стояли кое-гдебараки, но их готовили под снос. И уж точно лично я к ним никакого отношения неимел. А в Нижнем мне чуть было не пришлось поселиться в настоящем бараке, нареальном городском дне. И еще почитал это за «праздник, который всегда стобой».