Искатели счастья

Александр Петров

ИСКАТЕЛИ СЧАСТЬЯ

роман 

 Предвкушение

Это был один из тех чудных дней, когда радость пронизываеттебя насквозь, а воздух наполняется радужным светом, в котором иногда слышитсятихая музыка, зовущая вдаль.

Так случается в детстве, когда просыпаешься в первый деньлетних каникул. И вдруг понимаешь: сегодня вовсе не нужно идти в душную школу.Ты улыбаешься солнцу за окном и думаешь: идти с другом на ближний пляж, нодикий и неухоженный, − или на дальний, но чистый, с музыкой и вышкой дляпрыжков в воду. А можно еще собраться на рыбалку в затон и наловить ведрокарасей. Или, скажем, убежать в парк − полетать на качелях до белых облаков.Или пригласить в кино самую красивую, таинственную девочку, от одного взглядакоторой сердце проваливается в глубокую синеву неба, а тебе хочется толькоодного: бесконечно долго смотреть на неё и любоваться каждым движением тонкихпальчиков, каждым взмахом пушистых ресниц. …Или вот еще, можно взять изхолодильника стакан с клубникой, посыпанной сахарным песком, расстелить набалконе одеяло и полежать с интересной книгой, подставив солнцу спину. Нодетство ушло, и такое сейчас приходит ой как редко, почти никогда, потому иценится особенно.

Это был день, когда вчерашние беды растаяли в прошлом, асегодня ты чувствуешь себя необычайно легко. И тебе кажется, что будущее− это одно только счастье.

Это был день, когда со мной произошло самое большое открытиев моей жизни: смерти нет, а жизнь бесконечна! Открылось это не путём сложныхразмышлений, но каким-то дивным озарением: я увидел вечность, и она меняпоразила невиданной красотой. Я обнаружил там всё, о чем мечтает каждыйчеловек, о чем вдохновенно пишут поэты, чего желают друг другу в деньпраздника, о чем поют в самых задушевных песнях, о чем шепчут ночью далекиеогромные звезды. И этого «всё» там бесконечно много. И это «всё» так прекрасно,как не бывает в нашей обычной жизни. Потому что это − совершенное счастьеи бескрайняя любовь.

Я сидел на скрипучем стуле в душной комнате, видел своируки, ноги, трогал лицо, волосы, уши, ощущал голод. А сердце по-прежнемуоставалось там, в беспредельных сияющих красотах вечности, и совсем не хотелосьему возвращаться на землю. Рассудок пытался как-то всё это объяснить, подобратьслова… Я же отмахивался от его навязчивой работы и боялся только одного: растерятьто ощущение безумного счастья, которое коснулось и опьянило. Мне было хорошо. Правдаже, очень хорошо.

В тот день я ходил по земле, смотрел на небо, на зеркалоозерной воды, наблюдал за полетом птиц, ползанием жучков, прыганием лягушек. Влесу трогал деревья, разглядывал цветы, бережно касался ягод, грибов, травы.Жадно вдыхал сладкие запахи лета и слушал пение птиц, шелест листвы, шепоткороткого дождя. И всюду, во всём, на всём − на каждой малой былинке ивеликой огромности просторов и далей − видел отблеск того бескрайнегоблаженства, которое незримо продолжало существовать и во мне, и в бесконечнойвечности, и на земле. Казалось, вся огромная вселенная была окутана светящимсяоблаком великой любви.

В тот день я не подрос ни на миллиметр, не обогатился ни накопейку, не стал сильней или умней. Только в сердце моем произошел такойпереворот, от которого вся последующая жизнь изменилась полностью ибесповоротно.1. ПосевБегство семейства из града блаженного

Мне посчастливилось родиться в красивом городе на большойреке. Летом уезжал я из города всегда с сожалением, а возвращался каждый раз снеобъяснимой радостью.

Там было уютно и хорошо, на моей улице, среди добротныхкаменных домов с гранитными цоколями, утопающих в густой зелени пирамидальныхтополей, каштанов и акаций. В каждом дворе красовались цветочные клумбы,шикарные палисадники и каждый день наводили чистоту. Солнце сияло там почтинепрестанно, поэтому, почитав однажды Александра Грина, я стал называть мойгород Зурбаганом. Нигде больше, ни в одном городе вселенной не довелось мнестолько смеяться и пролить столько горючих слез. Больше нигде не увижу такихярких звезд, просторной и ласковой речной воды и огромных белых кораблей.

Нигде летние вечера не будут такими теплыми и ароматными, абабушки такими добрыми и тихими. Они уютно сидели на лавочках у подъездов иследили за порядком, чтобы ни дай Бог кого не обидели, особенно маленьких. Тамокна домов с обеда до ночи открывались нараспашку и оттуда лились головокружительныезапахи горячих пирогов, жареного лука и домашней колбасы, а так же тягучиезадушевные песни. Там свадьбы и поминки справляли прямо во дворе. Выносилистолы, застилали клеенкой и выставляли салаты, солености, колбасу, сковороды сшипящим мясом, бутылки домашнего вина, конфеты для детей, которые крутились тутже, подбегая к пирующим родителям.

И больше никогда не пожмет мне руку друг детства, и необнимет за плечо, и не станет на душе так тепло. И не поцелует мою ободранную вдраке щеку самая красивая в мире девочка так благодарно, робко, ласково инеумело − потому что первый поцелуй бывает только раз.

Моих родителей направили в этот город, в мой солнечныйЗурбаган, по комсомольской путевке после войны. Тогда среди дымящихся руинстояли только двенадцать уцелевших домов. Можно сказать, что возрождала мою малуюродину вся страна. И надо сказать, получилось у нее это неплохо. Главнымиобъектами внимания строителей были, конечно, гидроэлектростанция и крупныезаводы, которые обеспечивали сталью восстающую из руин страну. Но и жилые дома,и парки, и любое здание там строили прочно и красиво, будто на века, наудивление потомкам.

Собрать на прощанье друзей не получилось. Еще вчера я прожилобычный день, и вдруг сегодня средь ясного неба, ударил гром, мебель срочно запару часов погрузили в контейнер и увезли. Оставшиеся вещи упаковали в ящики иотправили вдаль «малой скоростью». Я только и успел, что обойти друзей ипоставить их перед фактом: уезжаю куда-то очень далеко. Они мне как-то неумелосочувствовали, вздыхали, хлопали по плечу и еще раз вздыхали, когда я уходил,на этот раз наверное, с облегчением.

Потом зашел к Ирэн − так она себя называла. Мы с этойдевочкой дружили с первого класса, поэтому я называл ее «другиней». Ирэнотличалась от остальных девочек моего окружения стальной волей, решительностью,и жуткой энергией. Она лучше мальчишек лазала по деревьям, ловила рыбу, драласьи училась. Лет в тринадцать из голенастой девочки-подростка превратилась вкрасивую стройную девушку и выглядела старше нас. Но взрослая красота неотдалила ее от меня. Мы до последнего дня запоем читали друг другу стихи вовремя прогулки, на перемене или по телефону. Мои детские стихи и рассказы она,в отличие от меня, аккуратно записывала в роскошный сафьяновый альбом и требоваламоей подписи и даты публикации под каждым из них. Туда же, в альбом, онавклеивала наши фотографии, вырезки из журналов, рисовала орнамент цветнымикарандашами и фломастерами, привезенными папой из Франции.

В прощальный вечер Ирэн смотрела на меня как всегда в упор.Ее огромные карие глаза сияли, как черные агаты, волнистые каштановые волосывзлетали от каждого взмаха длинных рук, шелковое бирюзовое платье трепетало наветру. Я ею любовался, и не пытался это скрывать. Она сказала, что когда-нибудьстанет богатой, будет жить в шикарном двухэтажном особняке на берегу моря.Тогда она меня найдет и обязательно подарит мне белый «Кадиллак», длинный, скрыльями, сверкающим бампером, обитый изнутри алой кожей. Я сяду за руль, онарядом − оба в белых одеждах − и поедем туда, где сверкаетсине-белыми фасадами, зеркальными витринами − город нашей мечты. Анапоследок она сказала, что у нее никогда больше не будет такого верного друга− и убежала. Я смотрел ей вслед и ошеломленно думал, как это жестоко− вот так взять и вырвать человека с корнем из счастливого детства.Отнять любимый солнечный Зурбаган, друзей детства, первых девочек и всё-всё,что было хорошего.

Прощание с Первой любовью получилось еще более скомканным.Её родители  каждую минуту выглядывали в открытое окно и звали дочь ужинать.Девочка с трудом подняла на меня дивные серо-голубые глазки, покраснела,пролепетала о письмах и протянула мне тонкую белую ручку. Такое с намипроисходило впервые, опыта прощания у нас не было, поэтому всё получалось неправильно,без должного пафоса. «Прощай, моя любовь, прощай на веки!» − звучало вмоей всклокоченной голове. Я впервые чувствовал себя больным проказой,изгнанным из города медленно умирать среди бродячих псов.