Страница 8 из 15
− И что дальше?
− Ничего. Просто он испугался и не захотел летать.
«Я вернулся домой. Я чувствовал себя не столько несчастным,сколько безмерно опустошенным. Зачем я не сказал ему правды? Он, конечно, неповерил бы. Решил бы, что я сошел с ума! Ну и что из этого? Разве правда непревыше всего? Какая бы она ни была! Если я погубил ее своим ничтожеством илислабостью, то какое оправдание мог придумать мой злосчастный рассудок?
Я старался утешить себя надеждой, что не виновен в ее смерти.Разве я думал, что случится несчастье? А что, если она нарочно сложила крылья? Нокакой смысл обвинять себя или оправдываться? Нет силы в мире, способной вернутьк жизни единственное человеческое существо, которому было дано летать.
Поздно вечером я с тяжелым сердцем поднялся натеррасу. Я не посмел взглянуть на небо, на невзрачные звезды, слабо мигавшие уменя над головой. Они никогда не будут моими. У меня нет крыльев взлететь кним. И нет сил. Доктор Юрукова сразу же угадала, я никогда не перешагнубарьера. И не поднимусь выше этой нагретой солнцем голой бетонной площадки, накоторую время от времени садятся одинокие голуби.»
− А ты, − спросила Зоя, опустив глаза, − тысмог бы летать?
− Если с тобой, то конечно!
Прощались мы долго. Стояли в прихожей и не знали, чтоделать. Я боялся прикоснуться к ней, она тоже. Наконец, она глубоко вздохнула,потянулась ко мне и едва коснулась губами уголка моего рта.
− Зоинька, я сейчас умру, − прошептал я, пытаясьунять дрожь в голосе.
− Не надо, − едва слышно выдохнула она. − Живи. У тебя это хорошо получается.
Я вышел из квартиры. Сбежал по ступеням. Вылетел из подъездаи, не помня себя, не чувствуя ног, воспарил… в самое небо.
В тот вечер и в ту ночь я не думал о смерти. В ту ночь яочень любил и ценил жизнь!
Последний год детства
Майские дни и ночи наполнились нежданной тревогой. Сладкой итягучей, как мёд. Острой, будто кинжал в сердце. Нежной, как улыбкавозлюбленной и легкое касание девичьих пальцев. Всюду, где бы я ни находился,всей кожей чувствовал, где сейчас находится Зоя. Мы обменивались долгимивзглядами, вздыхали и посылали друг другу записки, полные туманных намеков имноготочий. Это было мучительно и сладко. Мы ходили по краю пропасти. Мыбоялись друг друга. Казалось, одно неосторожное касание наших рук − междунами проскочит молния и убьет нас. В моей горячей голове непрестаннопульсировали ее слова «я ведь живая» и еще Лешкины «брюнетки − они темпераментные!»…И вдруг меня пронзала острая жалость к девушке, а потом эта жалость медленнопереползала на меня. Мы стали будто рабами в кандалах. И мне это вовсе ненравилось.
Может быть поэтому, так освежающе веяло от наступающеголета. Что-то подсказывало, что там наступит избавление от моей неяснойсердечной боли. Как всегда, летом наша семья обычно путешествовала. Сначала мысъездили на море. На пляже я подружился с парнем примерно моих лет. Потом −с сестрами-близнецами из Грузии, юными красавицами Дианой и Этери. Их таксурово опекали родители, что беспокоиться мне по поводу «приступов страсти» неприходилось. Например, в кинотеатр на французский фильм «Искатели приключений»мы пошли «всей честной компанией» с родителями. Ох, что же творилось рядом скинотеатром! Очереди за билетами занимались до восхода солнца. Билеты с рукстоили не меньше, чем банкет в центральном ресторане Сочи. Отец, чтобы достатьбилеты, заходил в горком партии. Я его ждал на тридцатиградусной жаре не меньшечаса. Он вышел оттуда чуть пьяным, потным и радостным.
Вечером встретились с пляжными грузинскими друзьями −мужчины в белых рубашках при галстуках, женщины в шелковых вечерних платьях.Купили мороженого и толпой зашли в душный зал. От «моей дамы» − смешливойЭтери − по-взрослому веяло духами «Красная Москва». Этот запах потомвсегда будет напоминать мне этот дивный фильм, полный приключений в тропическихморях. И этих французских красавчиков − обаятельного Алена Делона, мужественногоЛино Вентуру и загадочную Джоанну Шимкус. Много позже мне расскажут, что на самомделе духи «Красная Москва» назывались «Любимый букет императрицы», и были изготовленыобрусевшим французским парфюмером Августом Мишелем для нашей русской царицы в1913-м году к трехсотлетию Дома Романовых. Для меня же этот аромат останется навсю жизнь запахом трагической любви и веселой черноглазой Этери, каждый шагкоторой охранял суровый отец. Правильно делал.
Потом еще мы съездили на родину отца, в уральскую деревню. Тамс утра до вечера собирали грибы, которые мама сушила, мариновала и в посылкахотправляла с почты домой. Вечерами ходили с отцом и двоюродными братьями надеревенские посиделки. Там водили хороводы, танцевали шейк с местными румяныминевестами. Странно, в этой, казалось бы, глуши не наблюдалось затхлостипровинциальных городов. Здесь жили своей трудовой очень естественной жизнью, всюдуокружала природная красота. О, как духмяно пахли земляничные поляны и сосновыйбор! Какие яркие звезды сверкали на черном небе. Какой радостью светилисьдеревенские молодые лица! Впрочем, не обольщайтесь, что ухаживания за местнымикрасавицами пройдут для вас тихо-мирно. Мне пришлось поучаствовать в кулачномбою с деревенским Отелло. Впрочем, я его понимал: приехал, понимаешь, городскойпижон в «чухасах», кружит девкам головы, отвлекает от штатных женихов. Но вотчто понравилось − после обмена дежурными ударами, спустя пять минут, мыстали друзьями, обнимаясь загорелыми ручищами, подшучивая друг над другом,вполне беззлобно.
Потом, вернувшись домой, полтора месяца ходил, как накаторгу, на школьный факультатив. Десятый класс вообще запомнился необычнойнапряженностью. Мы все как-то сгруппировались, сосредоточились на выпускных ивступительных экзаменах. По рукам ходили затрепанные экзаменационные билеты. Нашеположение усложнялось тем, что мы «попали» на эксперимент. Новые школьныеучебники писали жутко заумные дядьки − академики, профессора… Чтобыпонять, что они хотели до нас донести, текст нужно было перечитывать понескольку раз. Даже учителя возмущались и относились к нашей новоявленной тупостиснисходительно.
Лешка однажды принес в школу красивую толстую книжку сцветными иллюстрациями. Это был американский учебник по физике, переведенныйна русский язык. Предназначался он для спецшкол с углубленным изучением физики.Я выпросил его на пару недель, предложив взамен книгу «Америка слева и справа»Бориса Стрельникова. Лешка согласился. Читал я этот американский учебник и дивудавался! Оказывается, можно и трудные вещи изложить легко и доступно. Но и этоне всё! Я читал его с интересом, как детектив. До глубокой ночи, до ломоты вглазах! Вот она гениальность − в простоте и живом интересе!
Каждый день мы с Лешкой обменивались впечатлениями: он опутешествиях наших журналистов по Америке, а я − про законы физики,изложенные американцами. Подобно Левше, повторявшему перед смертью: «Скажитегосударю, что у англичан ружья кирпичом не чистят!» − Леша сгримасой боли на лице твердил: «Для американцев джинсы − это рабочаяодежда, их даже заключенные носят!», или: «А в Америке стыки канализации несуриком, а свинцом заливают». Почти каждая такая беседа заканчиваласьантисоветскими высказываниями. Хорошо, что не слышали нас родители. А то бы намдосталось. Только молодые дерзкие мозги не желали принимать вездесущую серуютупость советской действительности. Нам казалось, что из Америки, с Запада,«из-за бугра» придет избавление от нашего рабства.
Всего несколько раз довелось мне пообщаться с Зоей, провожаядевушку домой. Наши отношения утратили мучительную чувственность. Яркие летниевпечатления несколько успокоили нас. Мы просто дружили − и нам обоим этопринесло облегчение. Да и заботы о будущей взрослой жизни всё настойчивейвторгались в уходящее детство. Даже в наших с Зоей беседах темы эти встали напервый план. Что с нами будет дальше? Какая она − взрослая жизнь?
И вообще, вопросы лезли мне в голову непрерывно. Кто я?Зачем? Кто вы, люди? Где вы? Почему почти всегда вокруг меня эти бетонные стены?Почему нас все время что-то разъединяет? И что это? Наша скука, пустота?Врожденное одиночество? Или это чья-то продуманная программа по нашемупорабощению, по принципу «разделяй и властвуй»? Нас разделяют, мы становимсякаждый сам по себе. И сами по себе загибаемся каждый в своем пыльном углу. Аесли сказать этому «нет»?