Искатели счастья

− Да, Юрик, не думал, что мне придется эту шпану оттебя спасать. Если бы я тебя не остановил, ты бы один их всех завалил. Остынь.Бой закончен. Ты победил. − Потом он оглянулся на Фофана и его дружков:− Что же это вы, бакланы дешевые, законы нарушаете? Ведь если бы я невмешался, тут сейчас уже пара трупов лежала. Вы что не видите, что пареньспортивный, непьющий, некурящий. Да вы против него − шелупонь недоразвитая.Ладно, Фофан, остынь и ты. Вот тебе винище, − протянул он пакет, −давай выпьем на мировую.

Мы сидели на трибуне и испепеляли друг друга взглядами:Фофан и я. Если бы не Димыч, кто-нибудь из нас точно лежал бы мертвым. Послераспития первой бутылки вонючего портвейна, Фофан смягчился.

− Ладно, Юрка, не бойся, − захрипел он, хлопнувменя по больному плечу. − Ходи теперь тут спокойно. Я тебя не трону. Ноесли ты соберешь свою банду, то знай: война продолжится.

− Да не буду я банды собирать, − успокоил я его.− Мне не надо.

− Ой, врешь, − закачал головой Фофан. − Тыменя молодого напоминаешь. Я тоже сюда из другого района переехал. Меня тожепроставляться заставили. Только настоящему мужику это стрёмно. Я тоже бился.Как ты.

− Да нет, − сказал я, − точно не будубригаду собирать. Обещаю.

Уходили мы с Колизея вместе с Димычем. Он пьяно хлопал меняпо плечу и поздравлял с победой. Я вежливо поблагодарил его, вернул телогрейкуи свернул к своему дому.

В ту ночь я не спал. Видимо, кипящая кровь не спешилаостывать. Сидел в темной комнате у раскрытого окна и любовался звездным небом.На душе стояла нежданная тревога. Вместо услаждения победой я снова и сновавспоминал свою бешеную ярость. Это почему-то меня сильно тревожило. Япочувствовал, что начинал бояться самого себя.

А если бы меня сегодня убили? Эта шпана разбежалась, а я быостался валяться в грязи до утра, пока меня кто-нибудь не обнаружит. Потомповезли бы в морг, выпотрошили, потом нарядили, оплакали, упаковали в ящик да изарыли в землю. И всё? И всё...

  Нет, это какой-то абсурд! Это что же получается: честножил, трудился, детей хороших воспитал − и в землю? Воровал, убивал,насиловал − и туда же? Нет, не может быть. Как там говорил киногерой Черкасова:«Всё остается людям»? Допустим. Мой дед оставил отцу. Отец тоже что-то делает иоставляет мне. А кто спросил меня: нужно ли мне это? Они там, значит, костьмиложились, а я им говорю: отстаньте, предки, заберите с собой в землю своитруды. Я как-нибудь и сам проживу.

Вон, в моём Зурбагане после войны двенадцать домов осталось.Выходит, остальные тысячи зданий зря строили? Ведь потомкам они не достались.Значит, целые поколения − миллионы людей − прожили свою жизнь,потели, мучились, воевали − и всё напрасно? Чушь какая-то… Если бы так былона самом деле, большинство людей еще в юности кончало бы жизнь самоубийством.Ан нет, живут для чего-то. Значит, есть какая-то причина, кроме этого «всё»,что якобы «остаётся людям». Ой, дурят красные нашего брата! Чую нутром: всюдуложь! Как там в детективах учат: ищи, кому это выгодно. Так кому? Уж точно непростым трудящимся. Не нам. И не мне.

 Лавровый жернов

Следующее утро принесло головную боль от бессонницы и…славу! У входа в школу меня встретила толпа возбужденных поклонников. Меняхлопали по больному плечу и на все лады повторяли: «Молодец! Герой! СамогоФофана побил!» Пожимая руки, улыбаясь ликующему народу, краем глаза увидел втолпе Жирного. Он исподлобья смотрел на меня заплывшими злющими глазками, иэтот взгляд ничего хорошего мне не предвещал.

Уроки пролетели почти мгновенно. Единственное приятноесобытие ждало меня по окончании последнего урока биологии. Ко мне подошла Зоя ипопросила проводить её до дому. Оказывается, есть у всенародной славы и своиположительные моменты! Мы вышли под руку и не спеша добрели до угла зданияшколы.

Не успел я свернуть за угол, меня резко повернула невидимаярука − успел разглядеть лишь разбитое лицо Жирного и медленно летящий вменя кулак. Дальше − провал и продолжительный выход из нокаута. Время втаких ситуациях несколько замедляется. Сначала ко мне вернулось осязание: япочувствовал сквозь рубашку холод бетонной стены. Потом расслышал задорнуюперекличку стрижей. Затем сквозь оранжевую пелену проступило смуглое лицо ивишневые глаза с длинными часто хлопающими ресницами. Потом ощутил на своейщеке прохладную девичью ладонь.

− Знаешь, Заинька, − медленно протянул я чужимголосом, − я готов каждый день получать по морде лица, только бы видетьтебя вот так близко.

− Дурачок, − ласково прошептала она. − Онже мог тебя искалечить.

− Имеет право, − рассудительно кивнул яудивительно легкой головой, − я его вчера публично унизил.

− Синяки и шишки на его лице − твоих рук дело?− полушепотом спросила она, промокая мой лоб маленьким надушеннымплаточком.

− Увы, да. Так что мне еще предстоит у него прощенияпросить.

− Не надо. Снова подерётесь. Он уже с тобойрасквитался: у тебя под глазом синяк будет.

− Ерунда, − сказал я вставая с корточек, −Шрамы и ссадины − украшение мужчин.

− И фонарь под глазом? − улыбнулась Зоя.

− Это тем более! − уверенно кивнул я. −Кажется, на сегодня с драками покончено. Соперник трусливо удрал после нанесенияподлого удара. А я обязан доставить тебя домой в целости и сохранности. Пойдем?

− Идем, охранник, − певуче протянула девушка,легким касаньем руки обнимая мое предплечье.

Я был счастлив! Меня избили на глазах самой красивой девушкишколы, района… да что там − вселенной! А я шагал, как по воздуху, и всердце невидимые трембиты с литаврами исполняли победный гимн. Зоя легкоступала рядом, часто поглядывая на меня, нежно улыбаясь. Мы говорили о какой-тосущей ерунде, а наши сердца в унисон неустанно твердили: люблю, люблю!

Зоя пригласила зайти к ней в гости. Мое сердце сильносжалось, потом мягко заныло и рухнуло куда-то в область пяток. Дома обедал еебрат Стас, который очень мне обрадовался. Он стал увлеченно вспоминать концертрок-музыки, но вдруг осекся:

− Стой. Что у тебя с лицом?

− Пустяки, − улыбнулся я, − бандитскийкулак.

− Стасик, Юра меня защищал, − сказала Зоя.− У него может быть сотрясение мозга.

− Не может, − возмутился я, − чтобычему-то сотрясаться, нужно это иметь.

− Ну не шути так, − оборвала меня Зоя,превращаясь в строгую медсестру. − Ты, Стасик, давай беги по своим делам,а я займусь раненым. − Потом повернулась ко мне и скомандовала: − Так,сначала ты, Юра, выпьешь крепкого чаю. Потом на глаз компресс положу. Кажется,еще медные пятаки хорошо…

Стоит ли говорить, что я с готовностью согласился на этотмедицинский эксперимент. За мной ухаживала самая лучшая девушка. А я лежал надиване, чувствуя как моего лица касаются ее легкие пальцы, вдыхал молочныйветерок её дыхания и блаженствовал. Если и есть счастье, то вот оно! Рядом ивокруг, как теплое оранжевое облако, из которого она появилась после нокаута.

    На моём глазу лежал марлевый компресс, я улыбался, какДеточкин после премьеры «Гамлета». И вдруг, ни с того ни с сего, вспомнил одинразговор с Лешкой. Он тогда закрыл дверь своей комнаты, как-то криво улыбнулсяи протянул мне пачку фотографий с не вполне одетыми девицами.

− Это я их фотографировал, − гордо сообщил он,ожидая похвалы.

− Какая грязь! − прохрипел я, чувствуяприближение приступа тошноты.

− Ничего подобного. Очень даже чистые девочки. Все изприличных семей. Хочешь вот с этой сегодня познакомлю. У нее вечеринка будет.Есть возможность стать настоящим мужчиной. Она уже опытная.

− Нет!

− Зря.

− Отстань.

− Как хочешь.

…Резко привстал я на диване и потряс головой, отгоняягнусные воспоминания. Зоя присела рядом и положила руку на плечо:

− Что с тобой? Тебе плохо?

− Нет, Зоинька, всё хорошо.

Долго смотрел на девушку. Она смутилась. Рядом с ней я испытывалнеописуемое блаженство. Мне всё нравилось в ней: глаза, ресницы, пухлые губы,легкий румянец, проступающий на смуглых щеках, каштановые волосы, заплетенные вкосу, легкие руки, чуть покатые плечи, упругая фигурка… Даже вот эти округлыеколени, которые она прикрывала руками. Даже этот свежий молочный запах еёдыхания. Даже белые шерстяные носки, в которых она ходила по дому. Всё!Буквально всё в этой девушке мне нравилось и вызывало восторг. В моем сознаниите, раздетые девицы с фотографий, и Зоя никак не соединялись. Конечно, я помнилеё в спортзале на уроках физкультуры и гаденькие шутки, которые отпускал Лешкапо поводу ее