Страница 3 из 15
Возвращался домой на троллейбусе и плелся пешком домой. Вконце нашей улицы, сразу у кромки леса находился морг мединститута. Если обойтиздание и заглянуть в окна, можно было увидеть, как студенты потрошат желтые безропотныетрупы. Здесь шныряли толстые крысы и бродячие собаки устраивали ночные концертыпод луной. Проходя мимо этого мрачного здания, мне представлялось, как однаждыи меня привезут сюда, и такие же пьяненькие студенты будут препарировать моехолодное тело. Интересно, удастся ли мне понаблюдать за этим процессом? И какимобразом: изнутри или снаружи тела? Вот будет страху, если изнутри! А еслиснаружи, в отдалении, неужто это будет так уж проще − тело-то, как никрути, моё, родное, столько лет ношенное!.. Отойдя подальше от морга, я трясголовой, чтобы отогнать малоприятные мысли. Но удавалось это не всегда.
Летом предстояло мне узнать, почему этот город называютСеверным Парижем: вовсе не из-за красоты улиц, а за «свободную любовь». Мнедоводилось проходить мимо таких «свободных» парочек в лесу, что стоял рядом снашим домом. Отстраненно скользил по ним праздным взглядом и с чувством легкойбрезгливости проходил мимо, как в зоопарке мимо клетки с обезьянами.
Впрочем, первое лето принесло немало открытий. Переписка сдрузьями детства прекратилась. На практике узнал я, что такое «с глаз долой− из сердца вон». Всего за полгода испарились «верная дружба на всюжизнь» и первая «любовь до гроба». Последнее письмо пришло от «другини» Ирэн− шутливо-грустное, в котором сквозило отчуждение и жалость ко мне. Онасообщала о скором переезде в Горький, куда направляют ее отца «на повышение».
На вакантном месте ушедших друзей детства стали появлятьсяновые, из числа аборигенов. Поначалу ко мне долго и весьма недружелюбноприсматривались в школе. Я же, поглощенный ностальгией и перепадами настроенияпереходного возраста, не очень-то стремился дружить с ними, чувствуя себячужим. Учителя в нашей школе казались слабыми, многие даже по-русски говорилинеправильно. Наш классный руководитель то смущался в моем присутствии, тобагровея кричал в ответ на мои шутки: «Не заострите, пожалуйста!» Местныевзрослые к детям почему-то обращались на «вы», а между собой на «ты».
В девятом классе среди учителей появилась замечательнаяпара. Молодые, красивые и загорелые, только вернулись из Индии. ПредставилисьЕленой и Аркадием, объяснив нам, что по отчеству называть их необязательно− это «недемократично». Елена вела русскую литературу и оченьувлекательно рассказывала об Онегине и Ганди, Чацком и Артуре Миллере. Аркадийстал учителем пения. Не стесняясь курил сигары, от него приятно пахло дорогимодеколоном и виски. Носил на уроки английские книги и журналы. Разучивал с намипесни «Биттлз», Хампердинка, Тома Джонса и громко пел их красивым баритоном подаккордеон. Его музыкальные истории завораживали: «Хрупкая девушка, едва касаясьполовиц легкими ножками, светлой тенью скользила по комнате, и толькорасстроенный рояль отвечал на каждое её движение слабым эхом забытых мелодий.Они были так одиноки в этом грубом мире: девушка и рояль».
Однажды Елена пригласила меня к себе в гости. Поила английскимкофе «Strong Tiger»,крепким, словно коньяк. Угощала французскими конфетами. Показывала стерео-фильмо Белом доме − жилище президента США. Заглянул муж Аркадий, извинился,что занят телефонной беседой с английским другом-профессором. Потом она читаласвои стихи, играла на пианино. От нее сладко пахло французскими духами. Курилаона тонкие сигареты с ментолом и очень удивилась, когда я от них отказался:«Вы, Юрий, уже взрослый юноша и вполне могли бы себе позволить маленькиеудовольствия». Зажигала ароматические свечи… С ней было здорово и необычно!
Летом по окончании мною девятого класса они снова уехали, наэтот раз в Вашингтон. «Разведчики! − констатировал отец. − Иначе,кто бы им позволил так свободно себя вести» − и сунул мне дляознакомления книгу Ильи Эренбурга «Люди, годы, жизнь» − «Сравни. Из тойже породы! По всей Европе разъезжал беспрепятственно. Сталинский агент».
Потом во втором полугодии девятого класса появился Лешка.Огляделся, спихнул золотушного Васю на заднюю парту, а сам по-хозяйски расположилсяна моей, третьей у окна. И сразу объявил, что его папа замминистра, поэтому онберет меня под свое покровительство. Я почему-то сразу вспомнил, как мой отецвернулся с приема в местном министерстве и долго смеялся: «У меня кабинет изарплата больше, чем у этого кукольного министра! Смех да и только!» Отец тогдапо приказу партии и правительства «поднимал» какое-то управление из руин, вкоторые его повергли пьянство и воровство местного начальства.
Да, да, помнится, меня это удивило: странный неказистыйгородок нежданно оказался столицей! Республиканским центром с собственнымправительством, министрами и культурной элитой. Здесь книжные магазины ибиблиотеки таили на стеллажах книги, которые в европейских городах страны днемс огнем не найти. Спортом увлекались все. Зимой освещенные лыжные трассы непустовали почти круглосуточно. По выходным и вечерами выходили на лыжню целымисемьями, от бабушек до внуков. Спортивные залы, клубы и стадионы переполнялижелающие тренироваться.
Учебой я себя не очень-то отягощал. Но при этом отметки втабеле преобладали более «отличные», чем «хорошие». Мне постоянно казалось,что учителя слишком переоценивают мои знания, да и меня самого. Вот и наолимпиады по физике, математике и литературе выдвигали регулярно, а команданашей школы занимала там призовые места. Дисциплину мою тоже вряд ли можно былоназвать образцовой. И болтал на уроках, и книжки под партой читал, и раз дажеокно камнем разбил − но всё мне сходило с рук. И вместо вызова напедсовет или двойки по поведению самое серьезное порицание, что получал −это неодобрительное покачивание учительской головы.
Практически один рисовал я классную стенгазету, а позже ещеи общешкольную. Почему бы и нет?.. По привычке занимался легкой атлетикой,носился на велосипеде летом и на лыжах зимой. Запоем читал книги. Наверное, всеэто как-то притягивало ко мне Лешку и его друзей. Меня стали приглашать навечеринки, в театр, на пляж. Появились новые друзья и подруги.
Там, на пляже меня снова посетило удивление. Местные парнипо причине всеобщего увлечения спортом выглядели вполне прилично: мускулистые,по большей части коренастые. Среди них встречалась какая-то весьма интереснаяпорода − светловолосые, высокие, стройные ребята. Их лица напоминалианглийские: тонкий нос, высокий лоб, светлые волосы и серо-голубые глаза. А вотдевочки меня очень разочаровали… Их ноги были двух типов: Х-образные илиО-образные. Раньше мне как-то не приходилось этого замечать, а тут обратилвнимание − и загрустил. После обнаружения этого всеобщего уродства, всеостальное в девичьем облике меня переставало интересовать. Я как-то спросилмаму:
− Это что, у всех девушек такие ноги?
− Нет, мой взрослеющий сын, слава Богу, не у всех.
Потом посмотрела на меня и грустно сказала:
− Жаль, что твое взросление происходит в этом городе.Знаешь, папа ведь хочет, чтобы ты здесь поступал в институт. Ему легче будеттебя тут устроить.
− Нет, мам, после десятого я поеду поступать в Нижний.Не думаю, что у меня будут с этим трудности. Мне здесь… душно. Тесно.
− Понимаю… Ладно, посмотрим. Ты только учись получше.Тебе нужна медаль. Тогда поступишь.
− Насчет этого не волнуйся.
− Ну да, девочки тебя волнуют, наверняка, больше, чемучеба, − улыбнулась она.
− Одно другому не мешает, − успокоил я маму,− они существуют в параллельных плоскостях, которые, как известно непересекаются.
− Дай-то Бог.
Вообще-то опасения мамы были вполне оправданны. Как ревнивозаметила моя «другиня» Ирэн: «Душа у тебя вместительная, как чемодан эмигранта»− это по поводу того, что я способен любить не только одну девушку (Ирэн,в данном случае), но многих и многих людей разного пола и возраста.Одновременно.
Горький привкус свободы
Именно у Лешки впервые оглушил меня зарубежный рок. Виниловыепластинки с песнями «Биттлз» и «Роуллинг стоунз» свободно крутились в комнатахмоих новых друзей, детей номенклатурных работников. Почему-то у них в обязательномпорядке дома стояли стерео-проигрыватели «Вега-101» в паре с магнитофоном«Романтика». Из двух стерео-колонок, гремела необычная объемная музыка,перетекая справа налево и обратно. Иногда казалось, что ты находишься средимузыкантов и различаешь, где кто сидит и на чем играет.