Искатели счастья

Помню, как детектив, не отрываясь, за сутки прочел«Униженные и оскорбленные» и долго еще жил той Достоевской средой, гдестрадания так сладки, а умирать в молодости так легко − потому что тамвсюду и со всеми, как воздух и вода, с самого детства − Бог, Господь,Спаситель, и Пресвятая Богородица. И вдруг эта ненасытная неутолимая жажда«Карамазовых»! Меня не интересовали семейные дрязги – их я пролистывал. Затоописание монашеской жизни притягивали внимание.  Но вдруг я понял, что меня раздражалии Алеша, который ходил в иноческом подряснике просто так, и выходил-входил вмонастырь по своему настроению, и полусумасшедший «старец», который давалсоветы приходящим не по вдохновению от Бога, а от своего опыта, как психоаналитик.Не принимал я старца, который советовал целовать землю, искать восторгов вконце-концов «протух»… И всё казалось каким-то надуманным и ненастоящим… Этотак удивило и расстроило: писатель жил в православной стране с тысячелетнимиправославными корнями, а сам так и не прирос, не понял монашества, старчества,силы молитвы и живого общения человека с Богом. Там у него люди сами решаютсвои проблемы, вроде бы и нет Бога, Его всеведения и всемогущества. И нестранно, что эту книгу не приняли монахи Оптиной пустыни, которая вдохновилаписателя. А Серафим Роуз писал статьи против харизматической «ереси старцаЗосимы». В моей же душе наблюдалась неразбериха.

Затем Олег дал мне почитать ксерокопию запрещенной книги«Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова. Мне показалось, что ничего болееинтересного в жизни я еще не читал. Безусловно, Михаил Афанасьевич писалгениально! В моем сознании оживали вполне зримые пейзажи, события и образы.Впрочем, даже не образы − живые люди… и нелюди, включившиеся в реальнуюборьбу добра со злом. Под конец прочтения книги я абсолютно верил всуществование сатаны.

Вот только образ Иешуа мне никак не нравился. В моемпредставлении Христос должен быть не подобострастным добрячком, а живымвоплощением Бога! То есть мощным, нечеловечески умным и при этом по-отеческимудро-снисходительным к непутевым детям. Как сказал Олег, Булгаков был сыномпреподавателя Киевской духовной академии. Заподозрить его в незнании Библиибыло бы глупостью. Что могло стать причиной столь уродливого образа Христа?Потеря веры? Страх перед гонениями? Богоборчество? Бунт личности писателя противБога, месть за те беды, которые накрыли Россию с приходом коммунистов квласти?  Я томился этим, мучился, задавал эти вопросы Олегу, но даже он не смогответить на них.

− Всё! − резанул он по воздуху ладонью, −пора ехать в Загорск и купить там Библию. Надо читать первоисточник, а не литературнуюверсию. И еще, знаешь, что я подумал? Нужно найти священника и поговорить с нимо вере. Чует мое сердце, что именно там мы найдем ответы на самые главныевопросы.

− Отлично, едем! − согласился я. Каникулы

Чем более страшный и могущественный начальник, тем болеепритягательна и обаятельна его секретарша. В приемной нашего декана по фамилиии по сути Ежов сидела очаровательная девушка Нина и, как положено в такихслучаях, источала обаяние и свежесть. Не смотря на свою молодость, Нина длястудентов была «мать родная».

Например, однажды она протянула мне на подпись какую-товедомость, а у меня не оказалось при себе авторучки; Нина сказала, что длястудента этот предмет − как пистолет для армейского офицера. С тех пор идоныне авторучка всегда при мне. Так же она узнала, что я мыкаюсь по чужимуглам, и «по секрету» посоветовала мне сдать кровь, стать участникомхудожественной самодеятельности и учиться без троек − тогда мои шансы наполучение места в общежитии и повышенной стипендии резко повысятся. Я прислушалсяк ее совету и небезуспешно.

А в конце сессии Нина − этот ангел! − изящнымдвижением руки остановила меня в коридоре и посоветовала обратиться в профкомза бесплатной путевкой. Мы с Олегом помчались в кабинет профсоюзных боссов иполучили две последние путевки в Прибалтику. Вот так: ни за что и «за простотак»!

И в то время, как все нормальные студенты «обмывали» окончаниесессии мутным дешевым вином, мы тряслись в поезде, следующем до города Таллин.Тряслись в прямом смысле слова. Ночью мне снился сон, будто я лежу не наверхней полке купе, а в комнате, по которой тараном наносят ритмичные ударыагрессоры, осаждающие нашу крепость. От каждого удара стены содрогались, наголову сыпалась штукатурка, а плита потолочного перекрытия трескалась, угрожая рухнутьи раздавить. В ужасе просыпался и с облегчением обнаруживал себя в комфортномкупе фирменного поезда, мирно доставляющего туристов в экзотические прибалтийскиестраны.

Экзотика началась для нас уже в вагоне-ресторане, куда мы сОлегом и еще с одним нашим сокурсником Лёвой зашли поужинать. Все столики тамбыли заняты, а у буфета стояла очередь. Самым страшным для нас оказалось то,что все эти люди были хорошо одеты и говорили не по-нашему! Олег обратился свопросом к тощему парню в строгом костюме-тройке. Он тряхнул длинными сальнымиволосами, пролепетал что-то на иностранном языке и со смехом отвернулся. Олег,не привыкший к такому отношению к своей персоне, скрипнул зубами, побледнел иеще раз похлопал по плечу невежу:

− Молодой человек! − рявкнул Олег. − Я квам обращаюсь. − Тот повернулся и, напоровшись на испепеляющий взглядмоего друга, приоткрыл рот. − Вас разве не учили в детстве, что поправилам этикета положено отвечать на заданный старшим вопрос, и повозможности, на понятном ему языке, то есть на общегосударственном, русском.Итак, я повторяю свой вопрос: не смогли бы вы передать мне меню, которое лежитпод вашим локтем?

− Да, конечно. Простите. Пожалуйста, − с испугузатараторил тот на чисто русском языке и трясущейся рукой подал «старшему»книжку меню.

− Уже лучше. Благодарю вас, − бросил Олег,углубившись в изучение главы «Напитки». − Да-а-а. Чую нас ожидает нелегкая прогулка, а тяжелый воспитательный процесс в диковатой средепровинциального народа.

В Таллине нас поселили в средневековой гостинице «Трисестры», что в самом центре города недалеко от Ратушной площади. Бросив сумки вномере, мы, не смотря на возражения гида, вышли в город и «без сопровождениявзрослых» стали бродить по узким мощеным улочкам. В «Мюнди-баре» наблюдали завиртуозной работой бармена в ослепительно-белом смокинге. Познакомились смолодым парнем по имени Гинтарас, который в одиночестве потягивал ликер изкрохотной рюмочки и умирал от скуки. Пригласили его в нашу компанию, и дальшедо глубокой ночи исследовали город с ним вместе.

Гинтарас уберег нас от штрафа во время перехода улицы. Тамне было ни одной машины, мы было ринулись перейти дорогу на красный цветсветофора, но резидент решительно остановил нас. Чуть позже мы егопоблагодарили: за колонной универмага прятался милиционер, который собиралштрафы с нарушителей и набирал за смену крупную сумму в несколько тысяч рублей.Так что наш коллектив сэкономил целых четыре рубля, с которыми решилирешительно расстаться где-нибудь в теплом злачном месте.

Погода той зимой в Прибалтике стояла морозная, мы продроглина ледяном ветру и решили согреться в ресторане гостиницы «Виру». Узнав, что надвадцать первом этаже имеется гриль-бар, мы поднялись на самую верхотуру иустроились за столиком у огромного окна. Не смотря на неурочное время −ни обед, ни ужин − нас окружали шумные компании финнов, немцев, эстонцеви, конечно же, наших русских соотечественников. В общем, засиделись мы там доночи. Что-то около десяти вечера в бар вошла парочка из нашей группы −Саша и Маша − и рассказали, что в нашей гостинице «Три сестры» случилсяпожар, поэтому нашу группу переселили сюда, на 17-й этаж. Вещи наши уже там.Нас это известие вовсе не расстроило.

Мы познакомили Сашу и Машу с Гинтарасом и пригласили за нашстол, тем более что свободных мест видно не было. Эти ребята нам понравились.Они почти постоянно держали друг друга за руки, обменивались нежными взглядами.Лёва, открыв рот, неотрывно глядел на Машу. Я его понимал: девушка притягивала взглядрумяной свежестью и кроткой загадочной улыбкой. Однако правила приличиявынудили меня наступить под столом на ногу Лёвы, вернув его из страны розовыхмиражей в суровый социум. Лёва пришел в себя и, опустив глаза, покраснел. Всяэта идиллия была столь красива и невинна, что не могла продолжаться долго.