Руки Геракла

– Некоторое время пытались. Я советовалась с провидцами, ноони ничего не могли мне сказать.

– А с Тиресием?

– Нет, – покачала она головой. – Я предложилаобратиться к царскому прорицателю, но твой отец не захотел.

– Ты хочешь сказать – Амфитрион не захотел.

– Я так и сказала.

– Он мой отец?

Моя мать молчала.

Немного подождав, я спросил:

– Какой породы были змеи?

– Мне кажется, что это были не обычные змеи, а чудовища.Все же, наверное, это были гадюки. Я никогда особенно в змеях неразбиралась, но не сомневаюсь, что те были ядовитыми. Потом явидела их клыкастые головы. – Лицо Алкмены по-прежнемуоставалось почти спокойным, но она издала горлом какой-тонепонятный звук. – Один из магов отсек им головы, чтобы потомиспользовать их в своих обрядах, но он так ничего и не нашел.

– Расскажи мне, что в точности произошло, – настаиваля.

Моя мать громко и болезненно вздохнула – такой знакомыйзвук.

– Несомненно, что змеи приползли именно за тобой. В этой жекомнате был ребенок служанки, тоже младенец, девочка, но они необратили на нее никакого внимания. Колыбелька девочки была прямо уних на пути, но они проползли мимо, прямо к тебе. Мы виделиоставленный ими слизистый след. След не простых змей, а чудовищ. Ноты как-то умудрился схватить по змее в каждую ручку, прямо заголовой, словно ты знал, где их надо хватать. – Она закинулаголову и закрыла глаза. – Змеи быстро не умирают, и они всееще извивались, когда мы услышали шум и прибежали в комнату. Твоикулачки были еще слишком маленькими, чтобы обхватить змеиное тело,но когда мы попытались отнять у тебя змей, мы увидели, как глубокотвои пальчики впились в тело змеи, продавили чешую и мясо и сломаликости.

Я и не знал уж, что сказать. Конечно же, я ничего не помнил.

– Ты не плакал, Геракл, – сказала мать. – Тысмеялся, как смеются дети. Ты думал – это игра.

На несколько минут во дворике воцарилась тишина. Наконец Алкменасказала:

– Вот тогда мы с твоим отцом поняли, насколько тыособенный, Геракл. Хотя мы и раньше подозревали.

– Мой отец?

Мать открыла глаза, и взгляд ее был острым.

– Геракл, ты знаешь, что я имею в виду. Амфитрион был тебеотцом.

«Значит, это правда». Я медленно кивнул.

– Более-менее. По большей части.

Я знал мальчиков, с которыми дома обращались куда хуже, причемродные отцы. Я видел синяки на их телах и слышал их рассказы.

– Он не был жесток, – пришлось согласиться мне. –Но я думаю, он будет счастлив, что я больше не буду жить в егодоме. Но, мать, раз уж ты начала рассказывать мне о змеях, расскажибольше, прошу тебя. Все мельчайшие подробности, которые тыпомнишь.

Пока Алкмена говорила, подтверждая дичайшие слухи, я стоял ивнимательно слушал, но по большей части я не смотрел на нее. Ясмотрел на свои руки. Они были холеными, загорелыми, и на них небыло мозолей. Для пятнадцатилетнего юнца мои руки были не особеннобольшими и не особенно мускулистыми, хотя детскими их уже нельзябыло назвать.

Сейчас мои руки лежали на спинке тяжелого кованого железногокресла. Спинкой ему служил изогнутый брусок металла в полтора дюйматолщиной. Наверное, раскаленный докрасна, он сгибался под ударамимолота искусного кузнеца. Сейчас металл был холоден, и многосильных людей могли сколько угодно кряхтеть, пытаясь согнуть его наколене – и все равно не изменить его кривизны ни на ноготь. А язнал, что могу легко – легко! – завязать его узлом, но я нестал этого делать. Много лет я старался не делать ничего, что моглобы выдать мои необычные способности, на глазах у родителей или вприсутствии иных свидетелей.

Рассказ о змеях был очень интересен, но мысли и слова породиливо мне один огромный вопрос, на который я хотел найти ответ.

Когда моя мать снова замолкла, я спросил ее:

– Как часто видела ты моего отца? Когда это было впоследний раз?

Она снова закрыла глаза и медленно покачала головой.

– Геракл, – сказала она, – довольно. Лучше тебене вникать так глубоко в эти дела.

– Как это – лучше не вникать? Почему? – Не получивответа, я вздохнул и продолжал: – Когда ты в последний раз виделамоего отца?

На мгновение мне показалось, что мать упадет в обморок. Я дажеиспугался. Но, по крайней мере, она не делала вид, что не понимает,о ком идет речь.

Она ответила:

– Я только раз встречалась с Зевсом. И, сдается мне, ты обэтом знаешь. Вряд ли ты можешь об этом не знать. Клянусь тебе,Геракл, с той ночи я ни разу его не видела и не слышала о немболее. Никогда.

– Я верю тебе, – ответил я. – Да, я верю тебе,мама.

Она кивнула.

– Амфитриона всегда терзали подозрения, но я постоянноклялась ему, как тебе сейчас, – та ночь была первой ипоследней.

– Я вижу. – Чуть позже я добавил: – Я думал, что онмог оставить какое-нибудь послание. Хотя бы слово для меня, пусть ине напрямую. Может, после рождения…?

– Нет. Ничего, – резко помотала головой мать. –Никогда даже намека от него не было, от божества, о котором мысейчас говорим с тобой. Пойми, Геракл, я даже не думаю, что твойистинный отец подозревает о твоем существовании, да и знай он, еговряд ли это заботило бы.

Я стиснул спинку кресла и почувствовал, как металл началподдаваться под моими пальцами, как мягкое дерево или нечто неболее прочное, чем змеиная плоть. Я понимал, что на металлеостанутся следы от пальцев.

– Я намерен однажды отыскать его, мать. Найти и поговоритьс ним и выяснить, знает ли он обо мне и заботит ли его моесуществование.

Через день после разговора с матерью я покинул дом и отправилсяпасти скот.

В ту пору большинство наших стад паслось в местечке, называемомНемея, в нескольких десятках миль от города. По большей частикоровы, несколько мастодонтов и верблюдов. Животные и пастухивосемь из девяти месяцев года проводили среди безлесных холмов, накоторых там и сям сквозь тонкий слой почвы и травы торчаликаменистые гребни. Если зима обещала быть мягкой, то стада моглипастись там круглый год.

Утром моего отъезда мать еще раз сказала, что хорошо, что царьпризнал меня невиновным и не наказал более сурово.

– Ты должен быть благодарен ему за это, Геракл. Человеку,который наносит по неосторожности смертельный удар, отсекают правуюруку.

Я не хотел говорить о том, что и кому я должен.

– Думаю, такое нечасто случается с отпрысками благородныхсемей вроде нашей. И уж не с сыном Зевса.

Не могу забыть, как она на меня посмотрела – в ужасе от моейопасной гордыни.

– Возможно, нам не удалось воспитать тебя как подобает.Пожалеешь розог – потеряешь ребенка.

Алкмена осеклась – наверное, вспомнила тот день, когда Амфитрионпытался выпороть меня. Думаю, она вспомнила и о Лине, который ужточно розог на меня не жалел – пока его рука могла их держать.

Наконец моя мать снова смогла заговорить.

– Геракл, ты царственно горд. Но помни – ты не… преемникцаря. – Она чуть помедлила прежде, чем произнести последниеслова, и я подумал, ощутив, как холодок прошел по спине, что онахотела сказать – ты не бог.

– Я знаю, кем я не являюсь, мать. Но кто я есть?

Она не могла ответить на этот вопрос. Но я решил, что однаждымне ответит мой отец.

Глава 3

Лев истинный

Случилось так, что моему двенадцатилетнему племяннику Энкиду,сыну моего сводного брата Ификла, тоже пришла очередь пасти стада.До сих пор мне удавалось избегать этого поручения, но Энкид уженесколько лет ухаживал за скотом. Конечно, когда кончится лето, яостанусь в ссылке при стадах, а он вернется в Кадмею, чтобыобучаться наукам и воинскому делу.

Мой племянник был высок для своих лет, лишь на несколько дюймовниже меня. У него были курчавые черные волосы, а кожа, как и моя,дочерна загорела на солнце. Его можно было бы назвать красивымпарнем, если бы уши не торчали в стороны. Разница в возрасте у насбыла небольшой, виделись мы довольно часто, так что я смотрел нанего как на младшего брата, которого у меня никогда не было.