Невесты Шерраби

Видя, что Оливия не может найти слов, он сказал:

— Ну?

— Ну? — повторила она. — Саймон, я непонимаю…

Он вздохнул и улыбнулся так отчужденно, что по спине Оливиипобежали мурашки.

— Это значит, что ты выполнила свою часть сделки, —заметил он.

— Сделки? Так ты называешь нашего ребенка? Сделкой?

Как он мог? Как он смел? Оливия занесла руку, собираясь наотмашьударить Саймона. Ей хотелось причинить ему боль. Такую же, какую онпричинил ей. Но удар не достиг цели. Саймон вскочил на ноги,нагнулся и перехватил ее запястье.

Оливия открыла рот, собираясь крикнуть, чтобы он отпустил ее…однако за мгновение до того, как Саймон отвернулся, она увидела налице мужа выражение, которое заставило ее умолкнуть.

Скала треснула пополам, обнажив рубцы и грани, которые преждебыли невидимы. О да, там была сила. Сила, которую он использовал,чтобы держать свои чувства при себе. Но за силой скрывались боль,сомнения… и глубокий цинизм, который заставил его жениться наженщине, которую он не любил.

— Саймон, — требовательно и в то же время умоляющесказала она, встретив его туманный взгляд, — скажи мне правду.Есть ли у нашего брака хоть один шанс на будущее?

Видя, что Оливия немного успокоилась, Саймон отпустил ее. Новместо того чтобы снова опуститься на кровать, он подошел к двери иприслонился к ней. Прошла минута, прежде чем он ответил, как всегдауклончиво:

— Нам предстоит стать родителями, Оливия.

— Это так плохо? — спросила она. Ее радость и надеждатут же сменились зловещим предчувствием. Оливия протянула руку,желая, чтобы он вернулся и сел рядом.

Саймон посмотрел на эту руку так, словно в ней был зажаткинжал.

— Нет, — стальным тоном сказал он, вновь овладевсобой. — Неплохо. Я хочу этого ребенка. Верю, что ты будешьхорошей матерью. Но я слишком стар для этих игр, Оливия. Слишкомстар, чтобы верить в юношеские иллюзии. Не знаю, чего ты ждешь отменя, но сам я жду, что ты сыграешь свою роль как положено. Я непотерплю обмана или…

— Саймон… — Ах, если бы не так болела лодыжка! Онавстала бы и стерла эту властную и высокомерную складку с егогуб. — Я никогда не обманывала тебя и никогда не обману, ноесли ты думаешь… — Она поднесла руку ко рту. В его голубыхглазах вспыхнул огонь, чуть не опаливший ей кожу. — Саймон…Неужели ты думаешь…

— Что я думаю? — холодно и насмешливо спросилон. — Что ты имеешь виды на моего нищего кузена Джералда?Плохой выбор, моя дорогая. — Он очень решительно расстегнулманжет своей белой рубашки и начал закатывать рукав.

— Саймон! Как ты… — Она заставила себя проглотитьконец этой злобной реплики. В конце концов, гнев ничего ей не даст.Оливия сдержалась и ровно спросила: — Ты ведь сам не веришь этому,правда?

— Не верю, — признался он. — Эта мысль пришла мнев голову, когда я увидел тебя в его объятиях. Но потом я подумал,что это на тебя не похоже. Точнее говоря, решил, что у тебя большевкуса.

Как он мог? Как он мог стоять там, далекий, сексапильный,саркастичный, и предполагать возможность того, что?..

— Саймон, — сквозь зубы процедила она, — тыможешь не обращать на это внимания, но я твоя жена.

— Да, согласился Саймон. — Именно это я и сказалДжералду. До того, как указал ему на дверь.

Кажется, в его голосе прозвучала нотка юмора? Оливия смутилась,нахмурилась и снова засомневалась в себе. А еще больше вСаймоне.

— Ничего не понимаю, — наконец сказала она.

— Серьезно? — Теперь в глазах Саймона стоялидушераздирающая пустота и такая тоска, от которой Оливии захотелосьзаплакать. Заплакать и обнять его.

— Саймон… Если Джералд тут ни при чем, тогда что же? Мнежаль, отчаянно жаль, что я прочитала твое письмо. Особенно после…после… — Она не могла продолжать.

Фразу закончил за нее Саймон:

— После того, как ты решила, что я смесь Любопытного Тома [18]с Макиавелли, потому чтопрочитал твой дневник еще до того, как узнал тебя.

Оливия поморщилась.

— Да. Более или менее, — подтвердила она.

— Угу. — Он расстегнул другой рукав. — Скажи, тыпризналась бы мне, что прочитала это письмо, если бы я не засталтебя на месте преступления?

Оливия опустила глаза и принялась теребить складку ночнойрубашки.

— Не знаю. Я понимала, что ты не собирался мне егопоказывать. Но да… рано или поздно я должна была быспросить… — Она запнулась. Необходимо было что-то сказать. То,что было неизбежно. — Саймон, я была не права. Прости. Ядолжна была верить тебе. Верить, что ты не станешь пользоватьсясвоим знанием моего дневника во вред мне.

Он сделал отрицающий жест и сказал:

— А вот я засомневался в том, что верю тебе, когда увидел,как ты читаешь мои личные бумаги.

Его тон был таким резким и неприязненным, что Оливия невольнооткинулась на подушки. Лодыжка невыносимо ныла, и она кусала губы,чтобы не кричать от боли. Боли и обиды на Саймона, которыйоставался таким же чужим ей, как всегда.

— Как ты мог верить мне? — сдавленным голосом спросилаона. — Я ведь уже доказала, что не верю тебе.

— Да. В этом все дело, — кивнул он. — В доверии.А поскольку ни один из нас не может доверять другому, какое будущееможет ждать нашего ребенка?

Оливия проглотила комок в горле и задумалась над ответом. Нопрежде чем она смогла найти слова, прежде чем поняла, что хочетсказать, в окно снова ударил дождь и комната озарилась слепящиморанжевым светом.

Она ахнула, когда молния, ярко осветив каждый угол, превратилажелтые стены в золотые, а бронзовую голову Саймона — в огненныйбарельеф на белой двери.

За вспышкой молнии последовал оглушительный удар грома.

Но за мгновение до того, как раскат стих, Оливию осенило и онанашла слова, которые могли спасти их брак.

— Саймон, — тихо сказала она. — Я люблю тебя. Ихотя мне понадобилось слишком много времени, чтобы понять это, яклянусь, что буду верить тебе всю свою жизнь.

Поверит ли он? А даже если поверит, неужели от этого что-тоизменится? Его глаза были полны такого мрачного и глубокогоскепсиса, что Оливия испугалась. Неужели ее признание прозвучалослишком поздно?

— Я люблю тебя, Саймон, — повторила она. — Идумаю, что любила всегда. Но я не знала, не могла поверить…Понимаешь, после Дэна я не думала, что когда-нибудь… — Онаостановилась, не в силах продолжать.

Как она могла объяснить стоявшему у двери мужчине с каменнымлицом, что уверенность в невозможности полюбить помешала ей узнатьлюбовь даже тогда, когда та пришла — нет, ворвалась, ударила ее полицу и сбила с ног? И та же уверенность помешала ей понять, чторука об руку с любовью приходит доверие.

Лежа на подушках и пытаясь найти нужные слова, Оливия увидела,что Саймон провел ладонью по глазам. Когда он опустил руку, еголицо больше не было каменным. Наоборот, дышало необузданным, дикимвосторгом.

— Оливия, — сказал он, — поверь, мне следовало быубить тебя за тот ад, который я пережил. Это еще одна игра или тысерьезно?

— Да, — промолвила она. — Да, конечно, серьезно.Это никогда не было игрой.

И тут его губы раздвинула широчайшая, белейшая, самая чудеснаяулыбка, которую она когда-либо видела.

— В таком случае, радость моя, — сказал он, —если бы не растянутая лодыжка, ты бы не сидела здесь тихая ипритворно-невинная, как котенок. Нет, ты бы сейчас лежала навзничьи расплачивалась со мной за все те ночи, которые я провел без сна,сгорая от желания. Желания, которое чуть не разодрало мневнутренности…

Не веря своим ушам, Оливия судорожно засмеялась и протянула кнему руки.

— Ты мог сделать это давным-давно, — простоналаона. — Я тоже не спала. Я бы не прогнала тебя.

Саймон криво усмехнулся, задумчиво пересек комнату и заключилОливию в свои объятия.

— Я знаю, — сказал он. — И всегда знал, что тысделаешь то, за что тебе платят. Но после той ночи в Париже японял, что не могу принять твою жертву. Мне стало ясно, что этогонедостаточно. Похоже, тогда мне впервые пришло в голову, что я былне прав, когда говорил про мечты и иллюзии.

18

Человек с нездоровым сексуальным любопытством.