Страница 51 из 59
Ее вновь обожгло воспоминание о письме.
Сильвия. Симона. Требование денег.
— Да? — отвлек ее резкий голос Саймона. — Тычто-то сказала?
Оливия закрыла глаза, не в силах видеть этого жестокого,властного человека. Она чувствовала себя так, словно сама былавиновата в тягчайшем преступлении.
— Я не громила твой кабинет, — ответила женщина ствердостью, удивившей ее самое. — Это Риппер. Но сейчас важнодругое. То, что ты не рассказал мне о Симоне…
— Я сам буду решать, что важно, а что нет, — прервалон.
— Что? — Оливия умолкла, подыскивая подходящие слова.Какое наглое высокомерие! Но в этот миг их взгляды встретились, иона увидела в суровой линии губ Саймона нечто большее, чемвысокомерие. Его окаменевший подбородок выдавал едва сдерживаемоенапряжение, которое не имело ничего общего с негодованием из-заслучившегося в кабинете. Что-то было не так. За этим крыласьмучительная загадка, которую она была обязана отгадать, еслинадеялась когда-нибудь понять своего мужа.
По стеклу за спиной Саймона струились потоки дождя; из холладоносилось слабое тиканье часов. Она сделала еще одну попытку.
— Саймон, не таись от меня. Пожалуйста. Скажи мне правду.Симона действительно твоя дочь?
Сомневаться не приходилось: на этот раз она добилась своего. Онне стал отвечать ей вопросом на вопрос. Оливия слышала его неровноедыхание, видела углубившиеся морщинки вокруг рта и пальцы,сжавшиеся в кулаки. Он сердится? Или пытается, как всегда, скрытьот нее свои настоящие чувства?
— Саймон… — Желая как-то снять невыносимое напряжение,которое она чувствовала, но не могла объяснить, Оливия невольнопротянула к нему руку. Она просила его сказать правду. Господьсвидетель, она имела на это право. Но сейчас важнее всего былопробить брешь в стене, которой он отгородился от нее.
Однако вместо того, чтобы принять протянутую ему руку, Саймонвстал и повернулся к жене спиной.
— Я никогда не таился от тебя, Оливия. А теперь скажи сама.Эта девочка моя дочь?
Не услышав ответа, он повернулся так стремительно, что Оливиявскочила, готовая защищаться.
— Я не знаю, — сказала она, хватаясь за спинку креслаи глядя на дверь. — Раз ты не хочешь отвечать, наверное, таконо и есть.
Саймон снова уселся на подоконник.
— Что ж, будь по-твоему, — медленно сказал он, снимаяс рукава длинный конский волос.
— Саймон, пожалуйста! Если ты скажешь, что она не твоя, ятебе поверю!
Он молчал.
Оливия стиснула спинку кресла.
Если бы она могла взять его за плечи и потрясти. Как онаненавидела его насмешливо сжатый рот и иронический блеск голубыхглаз! Почему этот человек не смотрит на нее как при первой встрече,когда он смеялся, дразнил ее и…
Почему комната закружилась, как взбесившееся чертово колесо?Почему у нее подогнулись колени при одной мысли о том, что они сСаймоном больше никогда не будут смеяться вместе? Тут крылосьчто-то другое. Чувство куда более сильное, чем чувство юмора…
Нет! Это невозможно. Она смотрела на Саймона, похолодев отужаса. Она вышла за него замуж только ради Джейми…
Ой ли?
Когда его черты стали расплывчатыми, Оливия заставила себяотвернуться и перевела измученный взгляд на картину, висевшую надбюро. На ней был изображен важный мужчина с глазами Саймона.Видимо, предок. Он держал руку на плече сидевшей женщины смладенцем на руках. Все трое улыбались, довольные миром, собой идруг другом. Если бы только они с Саймоном…
И тут на нее словно обрушилась лавина.
Она любит Саймона. И любила почти с самого начала. Понадобиласьсегодняшняя катастрофа, чтобы она поняла это. Оливия медленноопустилась в кресло и уронила голову на руки.
Так вот почему она согласилась на его невероятное предложение,вот почему приняла так близко к сердцу его хитрость с дневником…Это не имело бы значения, если бы он любил ее. Так же, как оналюбит его. Господи, как же она не догадалась об этом раньше?
Оливия подняла голову. Лицо Саймона на фоне серого неба казалосьбронзовой маской. Маской с горящими голубыми глазами, смотревшимина нее с выражением, которого она не могла понять. Оливия уперласьруками в крышку стола и с трудом встала.
— Ладно, Саймон, — прошептала она. — Ты не долженничего говорить мне, если не хочешь. Но пожалуйста…
— Ты права, — ответил он. — Я ничего не должентебе говорить.
Когда Оливия двинулась к нему, Саймон сложил руки на груди.
Она подошла вплотную и потянулась к его лицу.
Саймон поймал ее запястья и опустил их.
— Нет, — сказал он. — Ты очаровательноеразвлечение, моя милая. Но сейчас мне не до развлечений. Оливия,нам с тобой пора серьезно поговорить.
— О чем? — спросила она, глядя на него умоляющимиглазами. Саймон выглядел таким суровым и неприступным, чтодальнейший разговор казался невозможным. Может быть, завтра. Но несейчас.
— О том, как устроить нашу жизнь, чтобы не причинять другдругу слишком больших неудобств.
О боже! О чем он говорит? О разводе? Теперь, когда она поняла,что любит его?
Но Саймон никогда не хотел любви. Он презирал то, что когда-тоназвал мечтами и иллюзиями.
Оливия тяжело вздохнула. Если она сейчас откажется от борьбы засвою мечту, та превратится в пыль.
— Саймон, — начала она, — я…
Она не могла сказать этого. Не могла сказать "я люблю тебя"человеку, смотревшему на нее так, словно она была всего лишьошибкой, которую он сделал по невнимательности и должен был какможно скорее исправить.
— Я верю тебе, — в конце концов пробормотала она.
Оливия собиралась сказать совсем другое. Но это была правда. Онавсегда верила Саймону. Теперь она знала это так же хорошо, как то,что на улице идет дождь, и как то, что Саймон не мог отвергнутьсобственного ребенка.
Она попыталась освободить руки, чтобы обнять Саймона и убедитьего в том, что любит и верит ему. Однако он взял ее за локоть ивежливо, но решительно повернул к выходу.
— Нет, — сказал Саймон, открывая дверь. — Ты неверишь мне. И никогда не поверишь. Просто тебе удобно быть моейженой. — Он вывел ее в коридор. — Мы продолжим беседу,когда немного успокоимся, не так ли?
Оливия смотрела на Саймона так, словно ее призрачный мирразбился вдребезги. Он не мог сказать этого. Не мог прогнатьее.
— Это неправда! — крикнула она. — Дело не вудобствах, а в чем-то большем, намного большем!
— Не сомневаюсь, — сказал Саймон… и закрыл дверь передее носом.
Дверь была дубовая, с медной ручкой. За ней Саймон был так женедосягаем, как звезды.
Потрясенная Оливия прижалась к ней спиной, ощущая невыносимуюболь. А вместе с болью пришел гнев. Именно гнев дал ей силсдвинуться с места.
Голова раскалывалась. Прижав ладони к вискам, Оливия медленнобрела по коридору, мечтая поскорее добраться до своей комнаты.
Но далеко она не ушла. Войдя в холл, Оливия ощутила сандаловыйзапах дорогого мужского одеколона. Тут же ее лицо уперлось вочто-то холодное, гладкое и неподвижное. Она отшатнулась, широкооткрыла глаза и увидела перед собой черную кожаную куртку.
В последний раз она видела эту куртку на собственной свадьбе. Вкомпании с мотоциклом и…
— Джералд! — ахнула Оливия. — Извините. Яне… — Она остановилась, смутно понимая, что черной кожанойкуртке, хотя бы и знакомой, нечего делать в холле особняка и чтоизвиняться перед курткой не за что.
— Вы меня не заметили, — закончила за неекуртка. — Ничего удивительного, поскольку вы вышли в коридорочень расстроенная. Что за паника? Риппер перепутал вас с дневнойпочтой? Или Саймон наконец-то совершил убийство?
Оливия кое-как справилась с одышкой, посмотрела снизу вверх иувидела мерцающие глаза Казановы с длинными, обольстительноопущенными ресницами. Такое лицо забыть трудно.
— Джералд, — простонала она, — что вы здесьделаете? — Она устала повторять эту фразу двоюродному братуСаймона.
— Навещаю любимого кузена, конечно, — собворожительной улыбкой ответил Джералд. — Он дома?
— Да, — сказала Оливия, равнодушная к обворожительнымулыбкам и мечтавшая только об одном: как можно скорее уйти. —Да, дома. Он у себя в кабинете.