Невесты Шерраби

— Я знаю, — вздохнула Оливия. — Это былопотрясно. — Она начала прикидывать в уме размеры ущерба,пытаясь решить, должна ли убраться сама или лучше оставить все доСаймона, который знает, куда что следует класть, как вдруг услышаламерный хруст в углу у окна.

— Что он там грызет? — спросила она. — А вдругэто что-нибудь важное?

— Нет, — пожав плечами, ответил Джейми. Я думал, онсъел мой самолетик, но это что-то другое.

Час от часу не легче… Оливия подошла к Рипперу и вынула у негоиз пасти мокрый бумажный шар. Расправив его, она решила, что этостраница какого-то отчета.

— Где он это взял?

— Не знаю. — Джейми это не интересовало. —Пойдем, Рип. Миссис Ли собиралась печь бисквит. Шоколадный.Наверное, уже готово.

Риппер заколотил хвостом по полу, бросил на Оливию укоризненныйвзгляд и вслед за Джейми затопал на кухню.

Оливия положила на стол изжеванный листок и разгладила его.Возможно, там не было ничего важного. Отпечаток казалсябледноватым, но виной тому могло быть, что ее очки для чтенияостались наверху. Вероятно, это был старый вариант тогоправительственного отчета, над которым до сих пор бился Саймон.Того самого, который он просил отредактировать.

Она начала читать. Это был не отчет. Оливия протерла глаза иначала снова.

Нет. Нет, не может быть. Она плохо видела без очков. Этокакая-то ошибка. Она взяла листок и поднесла его к свету.

Никакой ошибки.

В отчете шла речь о мисс Сильвии Леандер, которая возбуждаладело об установлении отцовства Симоны Леандер, двух лет от роду.Оливия продолжала вчитываться в ошеломляющие слова, не обращаявнимания на окружающее и не чувствуя ничего, кроме пульсирующейболи в висках.

Это был вовсе не отчет, а фрагмент письма. Письма от адвокатскойконторы, извещавшей некоего Саймона Себастьяна, что Сильвия Леандерсогласна принять солидную денежную сумму в обмен на то, что заберетиз суда свое заявление.

Больше на листке не было ничего. Предложение обрывалось наполуслове.

Оливия глядела на скомканную бумагу. Мелкие буквы плясали у нееперед глазами. Она тупо уставилась на верхнюю часть страницы иувидела цифру два, а над ней дату.

Письмо было послано почти девять лет назад.

Она закрыла глаза, открыла их снова, но ничто не изменилось.Слова остались теми же самыми, жестокими и простыми.

Одиннадцать лет назад Сильвия родила ребенка Саймона. Спустяпочти три года она обратилась к нему за помощью.

Но… но всего лишь несколько недель назад Саймон женился на ней,Оливии, потому что нуждался в законном наследнике. Она прижалаладонь к горящему лбу. Тогда почему же он не женился на Сильвиимного лет назад? Сильвии, про которую говорил, что никогда не спалс ней? Еще одна ложь? Да, так и есть.

У нее заболело сердце. Она сделала глубокий вдох.

Почему? Почему Саймон не сказал ей правду? Она всегда знала, чтоон что-то скрывает. Но это не имело смысла. В майорате на Шеррабине было ни слова о том, что наследник Саймона должен бытьмальчиком. Если только не…

Она проглотила комок в горле. Во рту было сухо, как будто туданабили песку, а боль в груди стала еще сильнее.

Конечно, если только Симона не была дочерью Саймона. Но в деловмешался суд. Сильвия не стала бы подавать заявление, не будь у неедоказательств. Или стала бы?

Оливия подошла к окну и прижалась лбом к холодному стеклу.

Как он мог? Саймон, ее муж, отказался от собственного ребенка?Неужели все мужчины такие? Даже Саймон? Да, Дэн лишил ее иллюзий,но она надеялась и верила, что Саймон совсем другой. Ему следовалобыть другим.

Оливия опустилась в кресло и, не сводя со злосчастной страницыневидящих глаз, услышала донесшийся из холла детский смех. Джейми.Ее сын. Ребенок, ради которого она вышла за Саймона. Она обхватилаладонями локти и начала раскачиваться всем телом. Безнадежность иопустошенность сменились слепым, безудержным гневом.

Как Саймон смел скрыть правду от нее, его законной жены? Как онсмел добавить новый шрам к старым, исполосовавшим ее душу?

Оливия только тогда поняла, что в буквальном смысле словаскрежещет зубами, когда сжала кулаки и с силой ударила ими позеленому сукну письменного стола. Сшиватель и коробочка соскрепками присоединились к тому, что уже валялось на полу.

Шум этого падения заглушил скрип открывшейся за ее спинойдвери.

— Так, Оливия. Читаешь мои бумаги? — спросил звучныйголос. — Классический случай, когда горшок обзывает чайникчерным. Чья бы корова мычала, а, Оливия?

Оливия застыла на месте. Она не слышала, как вошел Саймон, нообязана была ощутить его присутствие, даже если он не говорил быэтим насмешливым тоном, от которого у нее по спине бежали мурашки.Что ж, возможно, горшок действительно обзывал чайник. Сейчас это еене заботило.

Оливия медленно развернула кресло.

Саймон стоял в середине комнаты, нагнув голову и опустив руки.Видно, он только что заметил царивший здесь хаос.

Она следила за тем, как шок почти сразу сменился неверием, азатем гневом, от которого у Саймона сузились глаза.

— Оливия, — с деланной небрежностью сказал он, —что ты делаешь в моем кабинете, расстроенная, как Риппер,пропустивший утреннюю почту, и окруженная тем, что напоминаетпоследствия налета разъяренных турок?

Как ни странно, злоба Оливии сразу уменьшилась; она боролась сжеланием истерически расхохотаться. Но смеяться было нельзя. Потомучто смех тут же сменился бы слезами. Гнев был ее единственнымспасением от боли, которую Оливия только начинала осознавать. Покачто она чувствовала одно: при виде саркастического лица Саймона вее сердце вонзилась раскаленная игла.

Удивительно, но то, что он читал ее дневник, теперь потеряловсякое значение. Значение имело лишь одно — он не сказал ей о своемребенке. Если только в письме была правда.

— Саймон, это правда?

— Что правда? — не моргнув глазом спросил он.

— То, что у тебя есть дочь. — Она пыталась унять дрожьв голосе, который перестал быть похожим на ее собственный.

Саймон не отвечал… и ее злоба постепенно угасала. Когда он таксмотрел на нее, Оливия чувствовала себя чем-то отвратительным. Тем,что Риппер выкопал в лесу, принес домой и положил к ногам хозяина.Этот взгляд убивал гнев и превращал его в отчаяние. Потому что вглазах Саймона было что-то непонятное, что-то больное и пугающее,от чего хотелось отвернуться и закрыть лицо руками.

— Ты думаешь, что это правда? — наконец спросил Саймони сунул руки в карманы.

— Что? Откуда мне знать? Саймон… — Оливия осеклась.Неужели он даже сейчас не мог ответить прямо?

Он пожал плечами.

— Раньше ты не церемонилась с выводами. Но если ты хотеланайти это письмо, зачем тебе понадобилось превращать мой кабинет внечто среднее между свалкой и археологическими раскопкамиРиппера?

— Ох! — воскликнула Оливия. — Как ты мог? Неужелиты подумал, что я…

— Я не знаю, что думать. Может быть, это извращенная местьза воображаемую обиду. — Он решительно повернулся и закрылдверь. — Хотя должен признаться, что это не в твоемхарактере.

— Не в моем? Ты так уверен, что знаешь мой характер?Временами мысль перевернуть все вверх дном казалась мне оченьпривлекательной? — Она с яростным вызовом ответила на егоосуждающий взгляд.

Саймон подошел к окну и уселся на подоконник.

— Оливия, если у тебя не найдется подходящего объяснениявсему этому… — Он жестом указал на разоренный кабинет. —Поверь мне, лучше бы оно нашлось.

Оливия посмотрела на мужа с тревогой. Он барабанил пальцами победру. Нет, отнюдь не беспорядок в кабинете был причиной того, чтоих связь лопнула, как старая проволока. Но что бы ни говорилСаймон, она не боялась его. И никогда не будет.

— Надеюсь, ты не угрожаешь мне? — спросила она.

— Я тоже надеюсь… Попробуй начать с этого. — Он уселсяпоудобнее и показал рукой на пол. — Если тебе было что-тонужно, стоило только попросить.

— Ох! Но я не… — Она остановилась. Ей ничего не былонужно. Но некоторое время назад она задала ему вопрос. Самыйглавный вопрос, на который он не ответил.